Вот его слова:

Женщина публично занимается проституцией не только в том случае, когда она торгует своим телом в местах разврата, но и тогда, когда она не бережет своей чести в питейных домах и иных местах, которые она посещает.

Под публичным развратом разумеется поведение женщины, отдающейся без разбора всякому мужчине. Это понятие не обнимает, однако, ни замужних женщин, виновных в прелюбодеянии, ни обольщенных девиц.

Понятие публичного разврата не распространяется на женщин, отдающихся за деньги одному или двум лицам.

Октавиан справедливо причисляет к женщинам, занимающимся публичным развратом, тех, которые делают это не за деньги.

Публичные женщины не вносились в цензы (списки населения); они были зарегистрированы в особых списках, составлявшихся эдилами; последние выдавали им разрешение заниматься развратом, называвшееся licentia sturpi — т. е. нечто, аналогичное современным cartes de perfectures (билеты).

Разрешения эти долгое время выдавались только женщинам плебейского происхождения; но в эпоху империи, когда развращенность достигла высшего предела, и патрицианки добились своего занесения в списки [83].

Понятие проститутки связано было с позором, что в свою очередь влекло гражданскую смерть в юридическом смысле. То же самое ожидало (и притом вполне заслуженно) и лиц, занимавшихся сводничеством, lenocinium[84]. Неизгладимая печать позора ложилась на всех агентов проституции: публичных женщин и их содержателей, сводников и сводниц (leno и lena), кабатчиков, содержателей гостиниц, булочников, парфюмеров и других торговцев, объединенных общим именем meretrices (блудников) — т. е., на всех тех, которые спекулировали постыдной торговлей человеческим телом. Исключительно посреднический характер этих занятий, как гласил закон, не избавлял их от позора. Все эти meretrices, хотя и лишены были гражданских прав, тем не менее обязаны были платить определенный налог в пользу города, что противоречило духу закона. Этот налог называется vectigal или meretricium.

У Калигулы возникла мысль обложить налогом публичный разврат, не отдавая его на откуп, как это было в Греции. Александр Север, которому не нравился такой вид обложения, сохранил его все же под названием налога на содержание общественных зданий. Феодосий и Валентиниан совершенно уничтожили его, но их преемники восстановили этот налог, не усматривая в нем ничего постыдного. Наконец, Анастасий упразднил его навсегда.

Существовал далее закон о проституции, запрещавший гражданам вступать в брак с рабами, отпущенными на волю lenon'ами (посредниками); этот же закон запрещал публичным женщинам выходить замуж и сенаторам жениться на дочерях lenon'ов.

Проститутки обязаны были, по полицейским правилам, носить особое платье. Вместо стыдливой столы — одежды римской матроны, доходившей до пяток, проститутки должны были иметь короткую тунику и тогу с разрезом спереди; эта одежда утвердила за ними прозвище togatae. Одно время они позаимствовали у азиатских куртизанок их платье из прозрачного шелка, sericae vestes, через которое видно было все тело. В эпоху империи матроны также усвоили эту моду и в свою очередь приняли тот позорный вид, который так возмущал Сенеку. «За большие деньги — говорит он — мы выписывали эту материю из отдаленнейших стран, и все это лишь для того, чтобы нашим женам нечего было скрывать от своих любовников».

Проституткам не разрешалось носить белых лент (vittae tenes), которыми поддерживали прическу молодые девушки и порядочные женщины. Они должны были носить светлый парик или окрашивать волосы в желтый цвет, а на улице носить капюшон (pelliolum). Для цирка, театра и общественных собраний полагалась особая прическа, а именно: митра, нимбо или тиара, — по желанию — с цветочными, иногда золотыми украшениями или с драгоценными камнями. Митра была менее заострённой, чем у наших прелатов и так же, как у последних украшена двумя подвесками, спускавшимися на щеки… Наконец, обуты они были в сандалии, матроны же носили полусапожки.

По постановлению Домициана им было запрещено гулять по улицам на носилках[85]. Дело в том, что этот род передвижения, первоначально предоставленный беременным матронам, скоро сделался чем-то вроде переносного алькова для богатых куртизанок; альков этот несли восемь рабов. Гуляя таким образом, женщины впускали к себе в альков своих случайных любовников, и, задернув занавеси, отдавались им; когда на общественных прогулках куртизанки были одни, in patente sella, они принимали горизонтальное положение, раскинувшись на подушках, стараясь привлечь на себя взгляды мужчин и возбудить в них желания. По смерти Домициана они снова стали употреблять носилки, а замужние женщины последовали их примеру; последнее обстоятельство заставило Сенеку сказать: «Тогда римские матроны возлежали в своих колясках, как будто желая продать себя с публичного торга».

Мы последовательно сделали обзор всех видов женской проституции в Риме: проституции по долгу гостеприимства, религиозной и узаконенной; последняя составляла занятие публичных женщин, всех разрядов волчиц, богатых куртизанок и матрон. Теперь нам предстоит ознакомиться с проституцией мужчин.

Она была таким же распространенным явлением, как и женская проституция, и не только среди плебса, вольноотпущенников и рабов, по и в высших кругах: среди императоров, сенаторов, всадников и т. д. Порок и разврат этих лиц навсегда останутся предметом изумления цивилизованных народов. Вот несколько фактов.

Юлий Цезарь. — Обольстил Постумию, жену Сервия Сульпиция, Лоллию, жену Аула Габиния, Тертуллу, жену Марка Красса, Марцию, жену Гнея Помпея, Сервилию и ее дочь Терцию[86]. Но все это не удовлетворяло его, и помимо многочисленных любовных связей с римскими матронами, помимо романа с мавританской царицей Евноей и с Клеопатрой он проституировал с мужчинами; царь Вифинии, Никомед, первый обольстил его rumore prostratae regi pudicitiae. Цицерон в своих письмах подтверждает этот факт; Долабелла порицал за это Цезаря с сенатской трибуны, называя его царской наложницей. Куриан придумал на его счет названия «публичный дом Никомеда» и «Вифинская проститутка». Когда однажды Цезарь имел неосторожность сказать что-то в пользу Низы, дочери своего любовника, Цицерон тоном отвращения прервал его: «Прошу тебя оставить этот разговор; всем прекрасно известно, что ты получил от Никомеда и что ты дал ему взамен».

Октавий, говоря о Цезаре, называл его королевой, а Помпея — королем. Когда после победы над галлами Цезарь на триумфальной колеснице поднимался к Капитолию, воины, окружавшие его, пели: «Цезарь покорил галлов, а Никомед покорил Цезаря. Сегодня Цезарь празднует победу над галлами, Никомед же не празднует победы над Цезарем». Однажды он договорился до того, что он мог бы ходить по головам своих сограждан; на это ему возразили, что женщине трудно это сделать. Цезарь нашелся только возразить, что Семирамида царствовала в Ассирии и что амазонки царствовали в большей части Азии. Таков был Цезарь по описанию Светония; он был «мужем всех женщин и женой всех мужчин».

Октавий. — «Не один позорный поступок запятнал его имя уже в молодости», говорит о нем Светоний[87]. Марк Антоний ставил ему в вину то, что «он добился своего усыновления дядей ценою собственного бесчестья». Брат Марка Антония Люций говорит, что Октавий, «отдав цвет своей невинности Цезарю, продал ее затем вторично в Испании некоему Тиртию за 300 000 сестерций»; Люций говорит еще, что «Октавий имел привычку сжигать волосы на ногах с целью сделать новые волосы мягче». Секст Помпей называл его женоподобным, а известно, что означало это слово в Риме.