«Добрый день, – поздоровался я. – С вашего позволения, мне хотелось бы осмотреть дом». Мы стояли в холле, отделанном дубовыми панелями. Я заметил резную лестницу, о которой говорил мне тот тип из поезда, и тюдоровские камины. Это все, что я успел разглядеть. В следующее мгновение я уже лежал, распластавшись, на посыпанной гравием дорожке, а дверь со стуком захлопнулась. Подняв глаза, я увидел голову старого безумца, торчавшую из маленького окошка. Передо мной предстало ухмыляющееся лицо дьявола. Старик держал в руках ружье.
«Считаю до двадцати, – объявил он. – Если к тому времени вы не уберетесь, стреляю!»
Я опрометью бросился к ограде и выскочил за ворота на счете восемнадцать.
Мне пришлось еще примерно час дожидаться поезда. Я вкратце обрисовал случившееся в беседе с начальником станции.
«Да, – промолвил тот, – похоже, нам теперь стоит ждать неприятностей».
«Кажется, они уже начались», – отозвался я.
«Это все солнце Индии, – заключил начальник станции. – У нас по соседству живет парочка отставников. Они вполне безобидны, пока что-нибудь не приключится. Солнце прожгло им головы».
«Если бы я промедлил еще две секунды, уверен, старик выполнил бы свою угрозу», – пожаловался я.
«Этот дом – лакомый кусок, не слишком большой и не слишком маленький, – проговорил станционный смотритель. – Как раз такие дома люди чаще всего и ищут».
«Не завидую следующему несчастному, который его найдет», – фыркнул я.
«Нынешний владелец переехал сюда около десяти лет назад, – рассказал начальник станции. – За это время тут побывало немало желающих заполучить его дом. Не меньше тысячи, можете мне поверить. Поначалу хозяин добродушно посмеивался, выпроваживая незваных гостей, и объяснял, что собирается прожить здесь в тишине и покое до самой смерти. Но два посетителя из трех выражали готовность дождаться скорбного дня и предлагали заключить соглашение, по которому могли бы вступить в права собственности, скажем, через неделю после похорон. Последние несколько месяцев выдались особенно тяжелыми: от назойливых покупателей не было отбоя. По моим подсчетам, вы восьмой, кто наведался к старику на текущей неделе, а сегодня еще только четверг. Это отчасти оправдывает беднягу, знаете ли».
– И он действительно подстрелил того, кто явился после тебя? – заинтересовался Дик.
– Глупости, – откликнулась Робина, – это всего-навсего одна из папиных историй. Расскажи нам что-нибудь еще, папочка.
– Не знаю, что ты хотела этим сказать, Робина, – оскорбился я. – Если ты намекаешь…
Робина заверила, что это не так, но меня не обманешь. Люди думают, раз я писатель и мне приходится зарабатывать себе на жизнь сочинительством, то я не знаю ни одной правдивой истории. Стоит вам слегка преувеличить, и в ваших словах начинают сомневаться, а когда вы пытаетесь сухо изложить неприкрашенные факты, родственники и друзья осыпают вас насмешками. Это страшно раздражает. Какой смысл тогда быть правдивым? Временами я даю себе слово никогда больше не совершать подобной глупости.
– Так уж случилось, что во многих отношениях эта история – чистая правда. Я не стану касаться твоего безразличия к опасности, которой я подвергся, хотя отзывчивая девочка встревожилась бы, когда речь зашла об оружии. По крайней мере в конце ты могла бы выразить отцу немного сочувствия вместо бездушной просьбы «рассказать что-нибудь еще». Владелец дома не подстрелил очередного посетителя, поскольку на следующий же день его жена, обеспокоенная случившимся, отправилась в Лондон посоветоваться со специалистом. Как выяснилось, весьма своевременно. Старик умер шесть месяцев спустя в частной психиатрической лечебнице. Я узнал об этом от начальника станции, случайно оказавшись там проездом нынешней весной. Дом перешел в собственность племянника бывшего хозяина, который не замедлил туда перебраться. Новый владелец – весьма моложавый на вид мужчина с большой семьей, и все в округе довольно скоро поняли, что дом не продается. По-моему, это очень печальная история. Солнце Индии, как полагает начальник станции, могло положить начало трагедии, но конец ее, несомненно, ускорили назойливые приставания, которым подвергся несчастный джентльмен. Вдобавок меня самого едва не подстрелили. Единственное, что служит мне утешением, когда я вспоминаю события тех дней, – это подбитый глаз болвана, что отправил меня туда.
– И ни один другой дом не мог сравниться с тем, где на тебя наставили ружье? – проговорил Дик.
– Всегда находились какие-нибудь недостатки, – объяснил я. – Был, к примеру, дом в Эссексе, мы с вашей матерью осмотрели его одним из первых. Прочитав рекламное объявление, я едва сдержал слезы радости. Когда-то там помещался небольшой монастырь. Королева Елизавета провела в нем ночь по дороге в Гринвич. Объявление сопровождалось снимком дома. Я не поверил бы, будь это не фотография, а рисунок. Дом располагался в двенадцати милях от Чаринг-Кросс. В объявлении говорилось, что владелец готов рассмотреть предложения о покупке дома.
– Но все оказалось обманом, – предположил Дик.
– Если уж на то пошло, реклама явно недооценила очарование этого места. Единственное, в чем стоило бы ее упрекнуть, – в объявлении не упоминалось о многих других вещах. К примеру, там не было ни слова о том, что со времен королевы Елизаветы окрестности дома изрядно изменились. Что теперь по одну сторону от него располагается пивная, а по другую – лавка, где торгуют жареной рыбой. Что железнодорожная компания «Грейт истерн» устроила товарный склад в дальнем конце сада. Что в гостиной окна выходят на огромный химический завод, а в соседней с ней угловой столовой – на двор каменотеса. Зато сам дом оказался чудо как хорош. Не дом, а мечта.
– Но какой в этом смысл? – недоуменно протянул Дик. – О чем только думали маклеры? Неужели они и впрямь рассчитывали, что кто-то купит дом, прочитав рекламное объявление и даже не удосужившись съездить и осмотреть жилище?
– Я как-то задал одному агенту этот вопрос. Он ответил, что их главная цель – поддержать владельца дома, укрепить дух страдальца, желающего продать свою недвижимость. Маклер сказал: «Когда человек пытается расстаться с домом, ему приходится выслушивать так много оскорблений в адрес своего недвижимого имущества, что если кто-нибудь не вступится за объект продажи, не скажет слово в его защиту, не сгладит его недостатки, слегка приукрасив достоинства, то охваченный стыдом хозяин решится, чего доброго, бросить дом или даже взорвать его динамитом». Агент признался, что только чтение рекламных статей в каталоге недвижимости заставило его самого смириться с тяжкой судьбой домовладельца. Один его клиент долгие годы пытался продать дом, пока однажды у себя в конторе не прочитал случайно описание собственного жилища в каталоге. Этот человек тотчас отправился домой, снял объявление о продаже и с тех пор счастливо живет в том самом доме. Объяснение агента прозвучало вполне убедительно, но кто-то должен подумать и о несчастных покупателях, охотниках за недвижимостью.
Один агент отправил меня осматривать дом, стоявший посреди кирпичного завода и выходивший окнами на канал Гранд-Джанкшен[6]. Поездка отняла у меня весь день. Я спросил маклера, где же река, о которой тот упоминал. Он объяснил, что река протекает по другую сторону канала, в низине, и это единственная причина, почему ее не видно из дома. Я поинтересовался насчет обещанных «живописных окрестностей» и услышал в ответ, что ими можно любоваться немного дальше, за речной излучиной. Похоже, торговый агент решил, что я чересчур привередлив и желаю наслаждаться всеми прелестями сельской жизни, стоя на крыльце своего дома. Он предложил мне отгородиться от кирпичного завода деревьями (если я питаю предубеждение против кирпичных заводов) и посоветовал сажать эвкалипты – они быстро растут. Еще он сообщил, что эвкалипты дают смолу.
Для осмотра другого дома мне пришлось совершить путешествие в Дорсетшир. Если верить рекламе, там имелся, «быть может, самый великолепный образец нормандской арки в Южной Англии, сохранившийся до наших дней». Упоминание об этой постройке тринадцатого века можно найти в трудах Дагдейла. Не знаю, чего я ожидал. Я говорил себе, что даже в те дни встречались варвары с весьма скромными средствами. Подчас какому-нибудь злодею барону, заставлявшему трепетать всю округу, приходилось довольствоваться невзрачным маленьким замком. Несколько таких крепостей, затерянных в глухих местечках, еще сохранились, чудом избежав разрушения. Просвещенные потомки былых владельцев слегка осовременили их. Подъезжая к Дорчестеру, я рисовал в своем воображении нечто среднее между лондонским Тауэром и средневековой версией дома Энн Хатауэй[7] в Стратфорде. Я представлял себе башни, подъемный мост, казематы, возможно, потайной ход. К примеру, в доме Ламчика есть тайный лаз, ведущий из столовой к кухонному дымоходу. Вход скрывается за большим портретом на стене. Нынешние жильцы превратили лаз в шкаф для белья. Обидно, что ему не нашлось другого применения. Разумеется, прежде коридор был длиннее. Местный викарий, немного разбирающийся в антиквариате и старинных постройках, полагает, что когда-то этот ход вел к церковному двору. Я твержу Ламчику, что он непременно должен вернуть секретный коридор к жизни, но его супруга против: ей больше по душе бельевой шкаф. Мне всегда хотелось иметь потайной ход. Я решил восстановить подъемный мост. Если расставить по обеим его сторонам ряды цветов в кадках, получится оригинальный, живописный въезд во двор, рассудил я.
