— Помнится, как будто я слыхал о ней… Она — друг Райвингтона Мэннерса, и лорд Кэрлью упоминал о ней. Странно, что я ее до сих пор не встречал!

— Она обычно зиму проводит за границей, — пояснил Корнли. — У нее, я думаю, уйма денег… и досуга… Этим летом она сюда приезжала, и я с нею познакомился… У нее дом где-то на Мэйфер… По-моему, ее совершенно справедливо называют красавицей.

— Что же, Мэйнс хочет жениться на ней? — спросил отрывисто Джон.

Веселое красное лицо Корнли сморщилось в улыбку.

— Он-то, видимо, очень хотел бы! Да миссис Сэвернейк, кажется, вообще не стремится выйти замуж. Муж ее давно умер. Он, насколько знаю, был военный. Умер в Африке или Австралии — что-то в этом роде. Во всяком случае, в каком-то месте, начинающемся на букву «А». Да, она, кажется, не думает о втором браке, а между тем вокруг нее увивается много разных молодцов. И влюблены не на шутку, знаете ли, — вот вроде бедняги Мэйнса.

— Мне Мэйнс всегда был симпатичен, — заметил лениво Чип. — Он малый честный и положительный, и, вместе с тем, не мелочный. Славный малый! И замечательно играет в гольф.

— У них там отлично все приспособлено, — сказал Корнли, указав подбородком в том направлении, где, по его мнению, находилось «аббатство». — Мы могли бы сыграть хорошую партийку.

— Нет, это уже после выборов, — возразил Джон. — До тех пор даже воскресенья нельзя терять. У меня в распоряжении не много времени. Надо будет подтянуться…

Он поздно ушел к себе. Корнли сидел и болтал, пока Джон не начал клевать носом. Он думал, что уснет в ту же минуту, как ляжет в постель, но, вытянувшись на холодных простынях, вдруг почувствовал, что голова у него совсем свежая и какое-то нервное беспокойство не дает уснуть.

Мысли в беспорядке толпились в его уме. Кэро, прощание с нею, поездка, его шансы на успех, встреча с Мэйнсом, откровенные рассказы Корнли, его характеристики Мэйнса, и миссис Сэвернейк, и Дерэма, и целой кучи других старых общих знакомых. Тишина вокруг, тишина спящей провинции казалась ему полной шумов и голосов, обостряла его возбуждение. Стукнул уголек, упавший сквозь решетку; скрипнула где-то внизу дверь. Далеко на дороге проходил кто-то.

Джон встал и высунулся в окно. Ночь стояла белая и тихая, скованная железным объятием мороза.

Маленькие темные домики жались друг к другу. Высокие деревья и посеребренные луной решетки как будто пытались защитить их от холода. Джон подумал обо всех людях, что спали за этими закрытыми ставнями. Как много сейчас зависело от них! Ведь они могли либо создать, либо разрушить счастье всей его жизни. Они сливались в его воображении в один голос, который нельзя было заставить замолчать. Джон сердился на себя за эти мысли, которые называл «идиотскими», но не мог отогнать их. Какое-то сознание своего ничтожества охватило его. Это было мучительно и сильно — и еще сильнее и мучительнее было чувство одиночества. Джон в эти минуты словно смутно предчувствовал поражение.

Если бы он победил, Кэро была бы довольна… Странное стеснение вкралось с некоторых пор в его мысли о ней. Словно беспокоило что-то, еще не совсем им осознанное. Он подумал о матери: как живо бы она была заинтересована в исходе кампании… Как бы волновалась вместе с ним! Но ее он вычеркнул из своей жизни.

Он вернулся в постель с решительным намерением уснуть. И действительно, сон скоро победил его. Но после четырех часов Джон часто просыпался, и сны его были так же хаотичны и мучительны, как мысли.

Когда он появился внизу, Туанета уже кончала завтрак, хотя еще не было и восьми часов.

— Кто рано встает, тому Бог дает, — сказала она с важностью. — Джон, только что проехал автомобиль, и на флажке цвета не ваши… совсем другие, Джон, подумайте!

— Опустите занавеску, — сказал Джон. — Испытания посланы нам свыше для того, чтобы преодолевать их, Антуанета!

— И там сидел довольно милый на вид человек, — продолжала уже спокойнее Туанета. — Довольно пожилой уже, и с ним дама. Чип тоже высунулся из окошка, чтобы их разглядеть. Кто бы это мог быть, как вы думаете?

— Это была миссис Сэвернейк, — ответил вместо Джона вошедший в эту минуту Чип. — Мэйнс вез ее куда-то и ужасно спешил.

— Ах, так это наш главный враг! — ахнула Туанета. — А я-то его еще нашла «милым»! Как жаль! Но зато миссис Сэвернейк — на нашей стороне.

Чип захохотал.

— Устами младенца глаголет истина, — сказал он. — Однако, черт возьми, откуда ты это узнала, девчушка?

— Мне сказала об этом Денди. А она слышала это от девушки, которая убирала мою комнату. Денди говорит, что Анна сказала ей, будто лорд Мэйнс хочет жениться на миссис Сэвернейк, но она не хочет. И вовсе она не живет в «аббатстве», а имеет где-то свой собственный дом и только приезжала к ним обедать вчера вечером… Так что мистер Корнли, как видите, не такой уж всезнайка, каким себя выставляет. Я всегда терпеть не могла викариев!

— Если Корнли не все знает, то зато ты, по-видимому, знаешь все, — смиренно вздохнул Чип.

— Я вчера вечером хотела позвать тебя и Джона играть на биллиарде, — без всякого смущения объяснила Туанета, — и дошла до двери, думая, что викарий уже ушел. А он так громко гудел, что я не могла не слышать за дверью всех его сообщений. Мне было скучно, все это ничуть меня не интересовало, но не затыкать же было уши!

— Корнли тоже наш. Так ради пользы дела будьте к нему милостивее, Туанета, — сказал Джон.

— Вы все время внутренне подсмеиваетесь надо мной, — укорила его Туанета. — Знаете, Джон, ужасно неприятная у вас манера все держать про себя!

— Альтруист, что и говорить, — ввернул Чип.

— Ну, так постарайтесь оба исправить мой проклятый характер ради народного блага, — засмеялся Джон.

Днем они объезжали окрестные деревни.

— Я беру на себя вербовку малышей, — вызвалась Туанета. — Я их обожаю.

И она добросовестно выполняла принятую на себя «обязанность». И каждого малыша подымала на руки, требуя, чтобы Джон полюбовался, «какой он прелестный».

В одну из таких минут, когда Джон и Туанета любовались каким-то младенцем, а Чип терпеливо дожидался их на дороге, миссис Сэвернейк, выйдя из своего автомобиля, направилась к коттеджу.

— Да, он — премилый, — говорил Джон Туанете, восторженно подбрасывающей на руках малыша и требовавшей, чтобы Джон и сияющая от гордости мамаша обратили внимание, какие у него «голубые-голубые глаза».

Туанета первая увидела миссис Сэвернейк и выпалила:

— Вы ведь из наших? А я вот веду агитацию среди ребятишек!

Джон торопливо обернулся.

— Я был вчера представлен вам, — сказал он с поклоном. — Но не думаю, чтобы вы меня запомнили. Мое имя — Джон Теннент. Я — соперник Мэйнса.

— Помню, конечно, — уверила его миссис Сэвернейк. — И вы непременно должны одержать победу.

Тем временем мать малютки и Туанета вступили между собой в оживленный и конфиденциальный разговор. Миссис Сэвернейк, улыбаясь, смотрела на Туанету.

— Туанета — мой генералиссимус, — объяснил Джон. — А брат ее, Тревор, который тоже был вам представлен вчера, приехал помогать мне. Втроем будем сражаться против целого света!

— Будем надеяться, что триумвират победит, — любезно заметила миссис Сэвернейк и заговорила с подошедшим хозяином коттеджа. Джон воспользовался этим, чтобы рассмотреть ее.

Так вот какова эта красавица, о которой говорил Корнли и в которую влюблен Мэйнс. Последнее придало ей в глазах Джона некоторый романтический ореол. Он с интересом поглядывал на нее, насколько позволяло приличие. Заметил, что миссис Сэвернейк была невысока, но и не мала ростом, что у нее была привлекательная и, вместе с тем, гордая посадка головы, очень маленькие руки и самые длинные ресницы, какие он когда-либо видывал.

Она стояла к нему в профиль. Солнце освещало маленькое ушко и темную массу волос, а ресницы отбрасывали тень на щеки.

Миссис Сэвернейк снова обернулась.

— Итак, до свидания, — сказала она Джону и Туанете. — И желаю вам удачи!