Размышления эти были прерваны приходом Чипа, который сообщил, что намерен ехать вместе с лордом Кэрлью и Дерри.
— Лорд Кэрлью полагает, что и я могу быть капельку полезен, — объяснил Чип. — Он говорит, что если я вообще намерен когда-нибудь служить, — то отчего не начать сейчас?
— Что же, это очень хорошо для тебя, — сказал Джон с усилием.
— Чего мне здесь торчать? — продолжал Чип неуклюже. — Я бы только чувствовал себя лишним. Да, кстати, Джон, прими мои лучшие пожелания и забудь ту ерунду, что я болтал вчера вечером.
— Я уже забыл, — сказал Джон неискренно. — И надеялся, что ты тоже. Спасибо за пожелания, я передам их Кэро.
— Полагаю, что мне предстоят хлопоты шафера в церкви святого Георгия или в другой, где вы будете венчаться?
— Конечно, кому же, как не тебе?
— Вся эта чепуха, которую Кэро болтала насчет того, будто я боюсь за тебя и прочее, — ведь это не повлияет на твое отношение ко мне, а? — выпалил Чип.
— О, Господи, конечно, нет! — воскликнул Джон, на этот раз искренно.
При словах Чипа перед ним встало вдруг Дантово видение: они с Кэро одни в мире без друзей, без работы, оторванные от всех и предоставленные лишь друг другу.
— Женщины — ревнивый народ, — сказал Чип хмуро. — Очень многие из них не желают, чтобы муж встречался со своими друзьями после свадьбы.
— Ну, а у нас с Кэро в доме будут всегда толпиться, как на базаре, — решительно заявил Джон. — Лорд Кэрлью очень щедр и обещал поддержать меня, а Кэро, я уверен, вполне разделяет мои желания. Мы с ней отрешимся от света и не забудем о реальной действительности, будем жить полной жизнью — и всегда на виду, на людях. Хотел бы я ехать с тобой в Лондон! Ужасно не терпится!
Чип, глядя вниз, на воду канала, и покачивая свою трубку в руке, молча слушал.
— Так, значит, ты не едешь пока? — спросил он немного погодя, не глядя на Джона.
— Не могу. Кэро хочет побыть здесь еще некоторое время. Было бы хамством с моей стороны противиться ей. И ведь здесь… здесь хорошо.
— Разумеется, — согласился Чип. — Не будет ли каких поручений? — продолжал он помолчав. — Может быть, присмотреть для тебя дом? Но я думаю, Кэро захочет сама этим заняться?
— И я так думаю, — отвечал Джон.
Разговор не клеился. Чувствовалась уже невидимая преграда между двумя мужчинами, из которых один — свободен, другой — связан.
Джона это сильно раздражало.
— Пойду куплю табаку, — сказал Чип, зашевелившись. — Пока до свидания. Увидимся за обедом.
Он не позвал с собой Джона: Джон теперь был «прикомандирован» к невесте.
Джон поднялся на половину Кэро, но нашел комнаты пустыми. Дверь из будуара в спальню была открыта настежь. Невольно заглянув туда, он почему-то вспомнил комнату матери — такую белую, простую и изящную, с мебелью черного дерева и занавесями из светлого ситца.
У Кэро тоже была мебель из черного дерева, но обитая материей, на которой были вышиты огненно-красные драконы. Кровать, едва возвышавшаяся над полом, покрыта замысловатой резьбой; волны белого шелка, сложенные в ногах, должны были играть роль простынь, а подушки были черные атласные, и на каждой вышит такой же огненный дракон, как на мебели. На маленьком подносе дымилось курение.
Из обстановки многое было куплено Кэро в Венеции. Она не раз при Джоне жаловалась, что «вульгарные» отельные вещи оскорбляют глаз.
Туалетный стол обыкновенного типа был, очевидно, собственностью отеля. На нем царил пестрый беспорядок: причудливые полосатые сосуды с духами, две алебастровые пудреницы, золотой портсигар, черепаховые гребни и щетки… На мольберте — какая-то талантливо-безобразная картина, а под ней — ряд очаровательно-крохотных туфелек Кэро.
Джон присел напротив двери на изумрудно-зеленый диван в будуаре и достал папиросу. В комнате заметно темнело, из спальни вливался аромат курения. Джон испытывал странное волнение.
«Наверное, человек привыкает ко всему этому, когда влюблен и обручен. Но сначала — чертовски странно себя чувствуешь! Никогда не думал, что это все может делать человека счастливым, — должно быть, я ужасно эгоцентричен. Правда, свинство с моей стороны хотеть уехать в Лондон! Какая девушка на ее месте не сочла бы меня ужасно неромантичным?.. Но ведь можно бы и отложить романтику на после… Ох, я не знаю ничего, все это так спутано… Старик очень мило отнесся ко мне… Господи, хоть бы Кэро поскорее пришла, а то я начинаю впадать в черную меланхолию!.. Кэро такая оригинальная и прелестная… Но мне бы хотелось знать, какова она в действительности, что, собственно, скрывается под этой откровенной «оригинальностью». Уж не узость ли моя заставляет меня в душе презирать все это псевдодекадентство? Просто я еще недостаточно вращался в свете, все мне ново… Странные создания — женщины…
Он откинул голову на спинку дивана… — и вдруг прохладные руки закрыли ему глаза, прохладные губы прильнули к его губам, и голос Кэро сказал тихо и страстно:
— Ты все время ожидал меня здесь?
Ее прикосновение, как по волшебству, заставило забыть обо всем. Джон привлек ее к себе и, прижимаясь щекой к ее щеке, спросил:
— Кто не стал бы ждать на моем месте?
Поцелуи Кэро обрушились на него, как буря; она ерошила его густые волосы, смеясь от радостного возбуждения.
— А, так ты любишь, любишь? Скажи! А я пережила сегодня за столом отвратительную минуту! Мне показалось, что ты признался мне в любви в связи с этим падением кабинета! Какая нелепость, не правда ли? Это не похоже на меня — подумать такую вещь. Но я подумала и прошу прощения, дорогой. Скажи, что прощаешь!..
Он целовал ее закрытые глаза и крепко обнимал ее сильными руками, словно желая остановить вопросы, ответы…
Кэро была удовлетворена: теперь он любит ее так, как ей хочется. Исчезла его стыдливая сдержанность, безотчетное сопротивление.
— А тебе действительно так хочется ехать в Лондон? — прошептала она.
К Джону уже возвращалось прежнее настроение, пылкость его немного остыла.
— Мне хочется начать действовать, — честно признался он. — Мне давно этого хотелось.
Кэро побледнела в темноте, ею овладела мучительная ярость. Она была сильно влюблена и сознание этого жгло ее, как огнем. Нет, она заблуждается, она только дает — и ничего не получает взамен! Интуиция не обманула ее: Джон не влюблен, Джон равнодушен к ней. Кэролайн ясно увидела настроение Джона, его побуждения, даже его едва сознаваемые надежды и опасения.
Им движет не любовь к ней, а честолюбие. Так, значит, ей, Кэролайн Кэрлью, которая, несмотря на юность, уже завоевала себе определенное место в обществе, он отводит второстепенную роль в его жизни! Она будет помощницей, супругой, но не тем единственным, ради чего и чем он будет жить. Она для него — не цель, а средство.
Чувство злобного унижения охватило ее; она неподвижно лежала в объятиях Джона. Он же легкими поцелуями касался ее завитков, шепча, что они похожи на крылья бабочек, — такие же мягкие, шелковистые и сверкающие.
Вот только это он и будет давать ей — ласки, благоразумную супружескую нежность. А она ждала от него поклонения, душевного упоения, отрешения от себя, а не этого полурыцарского, полумальчишеского бесцветного «ухаживания».
Прошлой ночью, после поцелуя в гондоле, она призналась себе, что любит его. Любит чуть не с первой встречи. И думала, что и он любит ее.
Кэро теперь недоумевала, как это ее, видевшую смысл существования в том, чтобы открывать и удовлетворять все новые импульсы, потребности, ощущения, мог привлечь Джон, который даже не обладал той веселой наглостью, с какой некоторые мужчины подходят к женщине, «чтобы развлечься».
Джон не говорил ей того, что говорило множество других, — а между тем и он не святой, не невинный агнец. Сдержанность придавала ему таинственность в глазах Кэро, и ей страстно хотелось разбудить то другое «я», что спало в нем. Он покорил ее именно тем, что не добивался ничего, что, не будучи холодным, казался неуязвимым и далеким.
