— Я говорю не о морали... Нет, вы не поймете, Эрвин!.. Несколько поколений моих предков боролись за Германию...

— Вот именно. Боролись, — сказал Больц. — Но и у нас речь идет о борьбе.

— Конечно! — сказал Топпенау. — Я только хотел знать, понимаете ли вы это? Здесь не коммерция-

— Бесспорно. Личные выгоды — второстепенное дело.

— Рад, что наши мнения, как всегда, совпадают.

— Знаете что? — сказал Больц. — Давайте поговорим, когда выйдем. Прогуляемся но городу и поговорим.

— Отлично.

В девятом часу они уселись на свободной скамье.

— Я решился, — сказал Больц. — И верю, что вы тоже решитесь, Эрих. Мы поступим умно с любой точки зрения.

— Пожалуй, вы правы, — вздохнув, ответил Топпенау. — Наверное, это самый разумный выход для любого человека. Нельзя же пасовать, имея на руках козыри. Кроме того, наш партнер самый надежный.

— Вот именно, — сказал Больц. — Итак, я могу сообщить, что вы согласны?

— Да, но с одним условием.

— Слава богу! Но какое же условие?

— Небольшое. Вы не должны называть друзьям мистера Бредлея мою фамилию.

— Только-то? Ну, думаю, их интересует вовсе не ваша фамилия, а ваши сведения. Я скажу, что вы предпочитаете сохранить инкогнито... Вы меня обрадовали, Эрих! Ведь без вас я теряю всякое значение!

— Дорогой Эрвин, я понял это уже из первого разговора.

— Что ж! Тем лучше... Итак, я сообщаю, что вы согласны давать нашим друзьям интересующую их информацию.

— Да. Это уже твердо.

— Они могут спросить, в какой валюте, когда и где вы хотели бы получать компенсацию. Что я могу ответить?

— Ах это... Пожалуй, я предпочел бы получать в швейцарских франках. И не здесь. Лучше всего, когда я поеду в отпуск. Где-нибудь за границей. Может быть, в том же Цюрихе?

Им, наверное, безразлично где.

— Кстати, коль скоро уж об этом зашла речь- Видите ли- я не могу дать гарантии, что информация всегда будет первоклассной... Вы же понимаете!.. То есть, надо сказать что я буду сообщать все, но раз на раз может не приходиться... Надеюсь, сумма все-таки будет оставаться постоянной?

— Насколько я понял — да.

— Однако может быть и другой случай... Послушайте Эрвин, коль скоро мы беремся за это вместе... Давайте откровенно... Понимаете, я узнал о вторжении в рейнскую демилитаризованную зону почти за двое суток до событий... Я полагаю, такой случай нам должны оплачивать особо„ А вы?

— Я сообщу о вашем желании, Эрих. Пожалуй, оно справедливо.

— Не поймите происходящее как торговлю. Но ведь зевать нам тоже не расчет!

— Согласен, Эрих! В конце концов мы совершаем большое дело! Я займу на переговорах твердую позицию. Продешевить было бы глупо.

— С вами приятно разговаривать, Эрвин. Вы все схватываете мгновенно... Итак, альянс?

— Альянс, Эрих!

В тот вечер по аллеям Лазенок бродило множество нежных парочек. Приближение ночи, пряные ароматы цветов, крепкие запахи травы и листьев кружили головы, пробуждали смутные надежды, рождали сладкое томление. Парочки шептались, прижимаясь друг к другу-А граф фон Топпенау впервые за долгое жаркое варшавское лето испытал удивительное чувство успокоенности. Он больше не ощущал одиночества. Вернее, теперь одиночество было ему приятно. Потому что он начинал крупную игру, а все козыри, по мнению графа, при сдаче выпали ему, и первый удачный ход был наконец сделан.

Стоя у высокого окна в отеле «Фонтен», граф Топпенау медленно поднял руку и пригладил волосы.

Из дальнего леска донеслись до него вдруг пряные запахи цветов, острые запахи вечерней травы и листьев лазенковских газонов.

Граф слабо улыбнулся. Черт возьми, если варшавское одиночество кончилось в свое время неожиданным крутым поворотом в судьбе, стало началом благополучия, то почему должно кончиться иначе парижское?..

У дверей звонили.

Анна Рихтер, лежавшая на диване с книжкой Рильке, взятой из библиотеки хозяев квартиры, приподнялась и опустила ноги на пол, нащупывая туфли.

Первые дни, пребывая в роли Инги Штраух, сотрудница адмирала Канариса еще волновалась, услышав очередной звонок, не похожий на условные. Она знала, что одновременно со звонком в квартиру Гауфа и Штраух раздается звонок в квартире напротив, где сидят наготове дежурные охранники из СД, и все же волновалась. Как знать, что сделает давно поджидаемый гость, если заподозрит неладное?

Но за три недели Анна Рихтер привыкла к многочисленным звонкам. Тем более что лица, звонившие в квартиру, оказывались совсем не теми людьми, ради которых устраивали засаду.

Первым явился точильщик ножей. Его задержали, но жильцы дома подтвердили, что этот старик с бельмом на левом глазу точит ножи обитателям квартала с незапамятных времен.

Следом за точильщиком явился почтальон.

Уяснилось, что это действительно местный почтальон -Что он не преследовал никакой иной цели, кроме намерения- вручить жильцам газету.

Больше хлопот было с водопроводчиком им оказался недавно демобилизованный по ранению солдат, в районе мало известный. Однако проверка показала, что водопроводчик - водопроводчик и есть и ни к чему другому кроме крановых муфт и унитазов, отношения не имеет.

На восьмой день затворничества Анны Рихтер могло показаться, что ловушка захлопнулась: под вечер пришел благообразный господин в старомодной шляпе, назвавший Анну «фрау Инга» и выразивший надежду, что она и Карл его не забыли.

Благообразного господина подвергли допросу. Он настолько растерялся, что несколько минут не мог говорить, только шипел.

У благообразного господина имелись документы на имя Вильгельма Миниха. Он проживал в Штутгарте и твердил, что является редактором «Штутгартер цейета-геблатт».

На вопрос, откуда он знает Ингу Штраух и Карла Гауфа, задержанный ответил, что Штраух являлась одно время корреспондентом его газеты, что их знакомство относится к тридцать девятому году и что он просто хотел навестить старых знакомых.

Откуда взял адрес? Получил в справочном бюро-

Вильгельму Миниху пришлось два дня провести под арестом. На третий день его отпустили: он являлся тем, за кого себя выдавал.

Запутанней выглядела история с неким Гербертом Франком, который заявил, что ищет своего старого друга Каспара Плотике, и утверждал, что этот адрес тоже получил в справочном бюро. В конце концов разобрались и с Франком. Этот тип просто-напросто спутал названия улиц.

Казалось порой, что усилия майора Граве, тщательно проинструктировавшего свою воспитанницу- отфильтровавшего с ней каждое слово разговора с возможным «связным», возившего Анну Рихтер в тюрьму на Александерплац, показавшего ей Ингу Штраух, заставившего выучить биографию арестованной и придуманную Граве же версию о перерыве в связи, — казалось порой, что эти усилия пропадут даром. Но ни в абвере, ни в гестапо надежды не теряли.

— Держитесь настороже, — предупреждал Граве. -Не раслабляйтесь. И если нежданный посетитель спросит вас или Гауфа — не торопите охрану. С охраной успеется. Постарайтесь завязать с гостем доверительный разговор. И запоминайте все, что он скажет. По возможности — буквально. Не исключено, что мы таким образом выясним пароль русских к Штраух и узнаем настоящую причину перерыва в связи.

— Я понимаю, господин майор, — отвечала Анна Рихтер. — Я сделаю все именно так, как приказано!..

У дверей позвонили еще раз.

Анна Рихтер встала, по привычке придерживая широкий ворот домашнего халатика.

— Минуточку! — крикнула она.

Чувство тревоги, все же испытанное Анной Рихтер, оказалось таким смутным, что не помешало уверенно повернуть ручку замка.

Она встала в проеме двери — домашний халатик, вопросительная улыбка, в левой руке заложенный пальцем томик рассказов — ни дать, ни взять уставшая после работы» собиравшаяся отдохнуть, удивленная странным визитом подлинная хозяйка квартиры.

На лестничной площадке, любезно улыбаясь, стоял мужчина в сером пальто и серой шляпе, в пестром шарфе, плотно прикрывавшем горло.