— Волей рейхсфюрера я назначен руководителем следствия по совершенно секретному делу номер четыреста девяносто пять дробь девяносто два, — сказал Редер. — Вы избраны мною в качестве одного из помощников.
Хабекер встал и щелкнул каблуками. Редер жестом приказал сесть.
— То, о чем я расскажу, и то, что вы узнаете во время следствия, не подлежит разглашению, — сказал Редер. — По всем вопросам, какие могут возникнуть, будете говорить только со мной. Или, если понадобится, с высшими чинами.
— Слушаюсь!
Редер снова оглядел криминаль-комиссара.
— Повторяю: никто не должен услышать от вас ни одного слова, ни одного намека на существо дела, — сказал Редер. — За полное сохранение тайны отвечаете жизнью.
— Да, господин советник, — сказал Хабекер и незаметно облизал пересохшие от волнения губы: подобное вступление ничего приятного не обещало.
— Речь идет о судьбе империи, — сказал Редер. — Совершено преступление, каких не знала история. Врагу удалось нанести Германии тяжкий удар. Теперь только от нас зависит решительно ликвидировать последствия этого удара и предупредить возможность нанесения новых .
Пока советник говорил общими фразами, но и от них веяло зловещим холодком катастрофы. Впоследствии Хабекеру казалось, что он ощутил этот холодок физически.
— Да, господин советник, — сказал Хабекер, чтобы сказать хоть что-то.
Редер наконец опустил, но тотчас вновь поднял темные веки.
— «Красной капеллой» рейхсфюрер назвал мощную разведывательную организацию русских, раскинувшую свою сеть по всей Европе, — сказал Редер. — К несчастью, в среде немецкого народа тоже нашлись предатели, много лет работавшие на Москву. И самое страшное, что эти предатели проникли в государственный аппарат, в армию и промышленность, где до сих пор пользовались полным доверием. Таким образом, они регулярно выдавали противнику все наши планы, сводили на нет все наши усилия и жертвы!
Хотя Редер, конечно, знал о том, что рассказывал, и рассказывал, конечно, не первый раз, он все же не мог сохранить выдержки. Руки снова схватили и завертели пресс-папье.
— Теперь понятно, почему мы не смогли разгромить русских в сорок первом! — вырвалось у советника. -Но размеры национального бедствия полностью еще не определены! Нас еще ждут разочарования, младший штурмфюрер. Вот почему надо проявить железную выдержку и железную веру! Ибо какими бы страшными ни были итоги следствия, его мы доведем до конца. Эту опухоль надо не вырезать. Ее надо вырвать. Понадобится—с живым мясом. Чтобы не осталось ни одного зараженного участка!
— Слушаюсь! — растерянно сказал Хабекер.
Редер достал носовой платок и вытер губы.
— Органы безопасности и абвер провели всю необходимую предварительную работу, — уже тише сказал Редер. — Послезавтра в Берлине будут арестованы десятки вражеских агентов. Да, я не оговорился. Вы будете поражены еще больше, узнав, кто эти люди... Они не сумеют отвертеться: улики бесспорны. Но предстоит выявить все их связи, распутать узел до конца. Иначе мы не гарантированы от новых предательств. Это вам ясно?
— Да, господин советник.
— Вас не должны страшить ни звания, ни общественное положение людей, чьи имена могут возникнуть в ходе следствия, — сказал Редер. — Размеры бедствия, к несчастью, слишком велики, и на карту поставлено все. Проиграть войну с русскими мы не можем!
На этот раз Хабекер не произнес своего: «Да, господин советник». Он только пошевелил губами.
— Вам будет поручено вести следствие по делу Инги Штраух, в выдержав паузу, сказал Редер. — Все материалы подготовлены, вы ознакомитесь с ними немедленно. К сожалению, данные наблюдения и предварительного анализа не позволяют судить о деятельности Штраух необходимой полнотой. Но по ряду причин оставлять ее на свободе больше нельзя.
Она будет арестована вместе с остальными.
Достав из письменного стола картонную канцелярскую папку, советник подвинул ее к Хабекеру.
— Материалы досье, — сказал он. — А также копия одного документа, в значение которого вам следует вдуматься. Я имею в виду телеграмму, приложенную к общим сведениям. Эта телеграмма отправлена из Москвы в Брюссель почти год назад. Восемнадцатого октября сорок первого года. В ней содержится поручение брюссельскому руководителю русских разведчиков немедленно найти в Берлине некоторых лиц и помочь им всем необходимым.
Хабекер слушал внимательно.
— Существует предположение, что у берлинского подполья отказала рация, — продолжал Редер. — Лично я в этом сомневаюсь. Мне кажется, что у них было несколько раций, работавших из разных районов города. Во всяком случае, до самого последнего времени запеленговать их не удавалось. Они все время меняли места работы, часы выхода в эфир и даже частоты.
При наличии только одного передатчика подобная мобильность почти полностью исключается. Впрочем, это область службы радионаблюдения абвера, а они утверждают, что передатчик, скорее всего, был один и что теперь он обнаружен.
Редер криво усмехнулся.
— После телеграммы от восемнадцатого октября найти резидентов и радиста было бесспорно значительно легче, — ядовито сказал он. — Успехи службы радионаблюдения никого не удивили. Тем не менее в ходе допроса вы обязаны, Хабекер, узнать, кто именно работал на Ингу Штраух. Я имею в виду радистов. Тут могут обнаружиться новые подробности.
— Понимаю, — сказал Хабекер.
Он ловил каждое слово Редера, каждый оттенок каждого слова. Ему очень важно было правильно понять желание начальства. Кроме того, он хотел знать подробности.
— Разрешите вопрос, господин советник?
— Пожалуйста, — сказал Редер.
— Телеграмма, о которой вы упомянули... Вне сомнения, она была перехвачена?
— Да, конечно. Тогда же, в октябре прошлого года.
— Я могу узнать, когда ее прочитали?
Редер кивнул:
— Ее прочитали две недели тому назад.
Хабекер насторожился:
— Следует ли понимать вас так, что ключ к тексту обнаружен лишь в последнее время?
Редер отрицательно потряс крупной головой:
— Нет. Мы узнали шифр еще в декабре. Но количество перехваченных с начала войны телеграмм было колоссально.
— В упомянутой вами телеграмме, содержащей адреса, говорилось, в чем именно Брюссель должен помочь берлинским подпольщикам?
— Нет.
— Значит, мы имеем только адреса и фамилии некоторых лиц?
Редер помолчал, разглядывая пресс-папье.
— Да, — сказал он после паузы. — Но и этого немало! Видимо, русские находились в крайне затруднительном положении и у них не существовало другого выхода. Вспомните: в октябре наши танки стояли в тридцати километрах от Москвы.
— Если бы в телеграмме содержалось конкретное задание... сказал Хабекер. — Разрешите спросить, господин советник, в телеграмме имелись имя и адрес Инги Штраух?-
— Да. Вы прочтете телеграмму.
— За Штраух, конечно, велось наблюдение?
— Да, Хабекер. Но, как я уже сказал, других прямых улик, кроме телеграммы, против этой особы нет. Видимо, она опытная разведчица. Или ее берегли на случай провала других.
Хабекер беспокоился все больше.
— Может быть, арест Штраух преждевремен? спросил он. — Может быть, следовало продолжить наблюдение?
Редер нахмурился. Он не мог рассказать подчиненному о том грандиозном скандале, который разразился в самых верхах рейха и службы имперской безопасности, когда стало известно, что в июне сорок первого на территории Европы одновременно заработали более десяти подпольных радиостанций, державших, скорее всего, связь с Москвой. Он не мог сообщить, что попытки найти ключ к русским телеграммам успеха не имели и специалисты сошлись в мнении, что дешифровка телеграмм займет в лучшем случае около тридцати лет.
Невероятная удача в Брюсселе, где удалось запеленговать русский передатчик, дала наконец службе безопасности нити, ведущие в Париж и Берлин.
Началась лихорадочная расшифровка перехваченных ранее телеграмм. Обнаружение адресов и имен русских разведчиков в телеграмме от 18 октября окрылило гестапо. О телеграмме тотчас было доложено рейхсфюреру Гиммлеру. Рейхсфюрер, над которым давно сгущались тучи, не скрывал ликования. Он поспешил сообщить Адольфу Гитлеру, что советские шпионы из «Красной капеллы» у него в кулаке и он раздавит эту банду немедленно. Взбешенный затяжкой наступления на Сталинград, убежденный, что военные неудачи результат одного лишь предательства, Гитлер уцепился за доклад Гиммлера, как утопающий за соломинку.
