Она покачала головой.

— Господин Шелленберг- Вы отнимаете у меня всякую надежду. Если вы предполагаете, будто я настоящая разведчица и опасный враг, значит, меня не помилуют: Ведь мне нечего сказать вам». Боже мой! Мне нечего сказать вам!

Ей было трудно, умереть. И так страшно... Слезы душили.

Но теперь можно было дать волю слезам...

Вы отпихнули протянутую вам руку, фрейлейн Штраух! - с деланой горечью произнес Шелленберг.

Мне очень жаль, но вы отпихнули протянутую руку.

— Я прошу о помиловании! — сказала она сквозь слезы. — Это все, что мне осталось...

Она не слышала звонка, слышала только, как отворилась дверь, как вошла женщина в черном мундире и взяла ее за плечо:

— Идите!

Эсэсовцы отвели ее обратно в камеру с голым топчаном.

Она упала на доски и закусила губы.

О том, что ей отказано в помиловании, Инга Штраух узнала на следующий день.

В конце января 1943 года англо-американская авиация предприняла очередной массированный налет на Берлин. Зловещий вой сирен раздался внезапно. Люди бросились в ближайшие бомбоубежища.Советник Реннер, собиравшийся пройтись пешком от Министерства иностранных дел до Унтер-ден-Линден, где назначил встречу с супругой, вынужден был спуститься в подвал первого попавшегося дома.

Бомбовый удар длился около часа. Стены подвала ходили ходуном.Плакали дети.

Сидевший рядом с Реннером на деревянной скамье пожилой человек в черном драповом пальто и старомодной черной шляпе шевелил губами: молился.

Реннер сидел, стиснув в коленях руки в замшевых перчатках.

Наконец гул разрывов утих. Земля перестала уплывать из-под ног. Только песок еще сочился с потолка.

— Господи! Какой ад! — произнес человек в старомодной шляпе. — Изверги! Они убивают людей! Мирных людей!

Реннер кивнул.

— Простите, я не представился, — сказал человек в старомодной шляпе. — Директор отдела страхования «Альянс концерна* Штаубе...

— Реннер, — сказал Реннер. — Советник Реннер.

— Очень рад, — приветствовал Штаубе, касаясь шляпы. — В какое ужасное время мы живем, господин совет ник! В какое время!

— Мы воюем! — сказал Реннер.

— Да, да, конечно! Но такие налеты. Столько трагедий! Отбоя еще не давали.

— Ну, мы тоже не щадим врага, — сказал Реннер. До войны я служил в Варшаве. Перед сентябрем тридцать девятого года уехал. Потом довелось побывать в Варшаве еще раз... Там камня на камне не осталось.

— В Варшаве? Вы служили в Варшаве?

— Да.

Директор отдела страхования замигал и придвинулся поближе.

— Если вы служили в Варшаве, то должны были знать графа фон Топпенау, — тихонько сказал он.

— Вы его знали, не правда ли? Графа Эриха фон Топпенау? Да, знал. Он плохо кончил.

— Да, да! Говорят, оказался предателем! Кто мог подумать! Знаете, я недавно видел его жену.

— Ею жену? Анну-Марию?

— О, вполне достойная дама!.. Дело в том, что граф фон Топпенау имел «Алмис шишгрме» страховой счет на пятьдесят тысяч марок И фрау обратилась к нам с просьбой выплатить эту сумму

— Ей выплатили?

— Видите ли, я вынужден был обратиться с запросом в гестапо. Ведь на счет Топпенау наложили арест... Но, представьте, гестапо разрешило выдать деньги. А поскольку требовалось свидетельство о смерти... э... графа фон Топпенау, мне прислали это свидетельство. Так что я имел право выдать деньги на законном основании.

— Гестапо представило свидетельство о смерти? Любопытно! В министерстве ходил слух, что граф казнен в десятых числах декабря.

— О нет! — возразил Штаубе. — Я точно помню, что в качестве даты смерти было указано двадцать третье декабря прошлого года. У меня хорошая память на даты!

— Самому Топпенау от этого не легче, пожалуй, — сказал Реннер. — Не так ли, господин директор?

— Конечно, но, знаете ли, точность... Точность — закон моей профессии!

— Вместе с Топпенау казнили, видимо, его секретаршу, — сказал Реннер. — Ведь она тоже была арестована.

— Как ее фамилия? — поинтересовался Штаубе.

— Не то Штальбах, не то Штраух... Точно не помню.

Директор отдела страхования пожевал губами.

— Нет... Счета Штраух или Штальбах у нас не имеется... А она была замешана в его деле?

— Право, не знаю! — сказал Реннер. — Наверное, была его любовницей. Вот и пострадала. Говорят, она была молода.

— Ай-ай-ай! — вздохнул Штаубе. — Какой ужас! И самое страшное, что вокруг оказываются враги! Совсем не там, где ждешь!

— Ну, подлинные друзья тоже оказываются не там, где их иногда ждешь! — возразил Реннер. — Не падайте духом, господин директор. Верьте в Германию!

— Я верю!

— О конечно! — спохватился директор Конечно, я верю! Германия победит!..

...Через несколько дней после этого разговора Алферов держал в руках телеграмму из Берлина с указанием даты казни графа фон Топпенау.

— Молодец Реннер! — сказал он Васильеву. — Выяснил все-таки. Может быть, ему удастся узнать и судьбу Инги...

— Думаю, что надеяться не на что, — глухо сказал Васильев. — Наверное, Ингу казнили раньше, чем графа?-

— Хорошо, что Больц опять на фронте.

Алферов промолчал.

***

О судьбе Инги Штраух он узнал много позже, уже после Победы.

В начале июля сорок пятого года в Москве собрались бывший советник Реннер, бывший советник Кирфель, бывший генерал Пауль Ринке, Эрвин Больц, капитан Ольгин и некоторые другие их товарищи.

Реннер и Ольгин привезли из Германии дела, которые не успели уничтожить гестаповцы.

Среди этих дел было одно с надписью «Инга Штраух».

Аккуратно подшитые и пронумерованные листы свидетельствовали, что смертный приговор Инге Штраух был подписан Гитлером 21 декабря сорок второго года, а приведен в исполнение 22 декабря в тюрьме Шарлотенбург, на Кенигсдамм, 7.

Врач, чья подпись осталась неразобранной, и палач Вернер Шварц, не только обладавший каллиграфическим почерком, но и оставивший свой адрес: Вайсензсе, Ланг ханштрассе, 143, подтверждали, что «смерть наступила в результате отсечения головы ровно в 20 часов 37 минут»

Прочитав эти деловитые строки, Алферов долго не решался поднять голову, чтобы не встретиться взглядом с Эрвином Больцем.

Его опасения были напрасны: Больц сидел, спрятав лицо в ладонях.

Кирфель молча положил руку на плечо товарища, но Больц не пошевелился.

— Не каждый — начал было Реннер, но голос его осекся, и он не договорил начатой фразы и лишь минуту спустя сказал совсем другое: — Все мы обязаны Инге

ЖИЗНЬЮ!!!!!

— Не только мы! — отрывисто сказал Алферов. — Не только мы!