Все вышло так, как я думал. Едва начался прилив, как дикари сели в пироги и уплыли. Мне пришлось наблюдать, как перед отъездом в течение часа или даже полутора часов они плясали на берегу; в подзорную трубу я отчетливо видел их странные телодвижения и ужимки, в которых было нечто, вселявшее в меня тревогу. И я точно разглядел, что все они совершенно голые.

Как только я увидел, что дикари сели в пироги и уплыли, я взвалил на плечи два ружья, сунул за пояс два пистолета, прицепил к боку мой огромный тесак и со всей возможной поспешностью устремился к тому холму, откуда впервые обнаружил их присутствие. Добравшись туда, на что ушло не менее двух часов, ибо я нес на себе тяжелое оружие, я понял, что здесь побывали еще три пироги. Взглянув на море, я увидел, что все они удаляются от острова в сторону материка.

Зрелище это подействовало на меня удручающим образом, особенно когда, спустившись к берегу, я увидел остатки недавнего жуткого пира: кровь, кости и куски человеческих тел, пожранных дикарями в минуты великой радости и веселья. А их непонятные символы появились даже на деревьях и камнях.

Меня охватило сильное негодование, и я вновь принялся строить план, как уничтожить первую же партию дикарей, которую я увижу в этом месте, какой бы многочисленной она ни была. Взяв топор, я стесал нанесенные на кору деревьев знаки и, покончив с ними, почувствовал, что сидящий во мне зверь очень этим обрадован. Прилив смыл с берега человеческие останки, а я драил камни так, как матросы драят палубу, до тех пор, пока мрачные символы не были полностью стерты и камни не стали чистыми вновь.

Мне было ясно, что дикари посещают мой остров не слишком часто, ибо следующий раз они заявились на остров только месяцев через пятнадцать. До этого я не видел ни их самих, ни отпечатков ног, ни каких бы то ни было следов их пребывания на острове. В дождливые сезоны они едва ли пускались в далекие путешествия, по крайней мере, до острова не добирались. Однако все это время меня не покидало ощущение тревоги, потому что я постоянно ждал их внезапного появления. Думаю, что ожидание беды хуже, чем сама беда, особенно когда этому ожиданию и страху не видно конца.

Все это время я лелеял мысль о том, как бы мне перебить этих каннибалов, и частенько размышлял о том, как бы мне напасть на них, едва они появятся на острове, особенно в том случае, если они, как в прошлый раз, разделятся на две группы.

Теперь я жил в постоянной тревоге и душевном смятении, уверенный, что рано или поздно стану добычей этих жестоких тварей. И если мне все же приходилось покидать свое убежище, то я постоянно озирался по сторонам и был начеку, принимая все меры предосторожности. Вот когда я по-настоящему порадовался тому, что у меня есть стадо коз. Ни при каких обстоятельствах я не осмелился бы стрелять из ружья, особенно в той части острова, куда дикари имели обыкновение приезжать, ибо я не хотел, чтобы они переполошились. Если бы туземцы один раз спаслись от меня бегством, то можно было ожидать, что они непременно вернутся уже на двухстах-трехстах пирогах, и тогда участь моя будет предрешена.

Впрочем, прошел еще год и три месяца, прежде чем я вновь увидел дикарей. Вполне возможно, что в течение этого времени они один или два раза побывали на острове, но либо не задерживались на нем, либо я их попросту не заметил. И зверь тоже никак не напоминал о них, хотя у него вновь наступил период, когда ему надо было помечать свою территорию, и в каждое полнолуние он свободно расхаживал по побережью, лугам и лесам. Все эти пятнадцать-шестнадцать месяцев мы с ним прожили в величайшем душевном смятении. Днем я думал о подстерегавшей меня суровой опасности, а по ночам часто мечтал о том, как бы мне перебить дикарей, и подыскивал причины, которыми можно было оправдать подобный поступок.

Между тем, в мае месяце, на двадцать четвертом году моего пребывания на острове, если верить моим подсчетам, в моей жизни произошло одно весьма примечательное событие.

Случилось это в середине мая, думаю, 16-го числа, если верить моему убогому деревянному календарю, ибо я по-прежнему продолжал делать на нем зарубки, и через четыре ночи после окончания периода полнолуния. Весь день бушевала буря с грозой, и ночь выдалась такой же штормовой. Во многом она напомнила мне ночь на ярмутском рейде, когда белые буруны налетали с моря, набрасываясь на наше судно, словно намеревались разнести его в щепки. Море набегало на берег высокими, грохочущими волнами, и этот рокот сливался с воем ветра и раскатами грома. Я понятия не имел, что должно приключиться нечто из ряда вон выходящее, и коротал время за чтением Библии и серьезными размышлениями о своем тогдашнем положении, когда внезапно со стороны моря раздался пушечный выстрел.

Эта неожиданность не имела ничего общего с теми сюрпризами, которые судьба посылала мне до сих пор. И выстрел этот пробудил во мне совсем другие мысли. Со всей возможной поспешностью я выскочил из дома, приставил лестницу к обрыву, поднялся по ней и, втащив ее за собой, воспользовался ею вторично. Как раз в тот момент, когда я поднялся на вершину холма, в море блеснул огонек, и я обратился в слух, ожидая звука второго выстрела, который раздался полминуты спустя.

Я подумал, что, наверное, какой-то корабль терпит бедствие и что рядом находится еще одно судно, и люди с первого корабля подают сигналы, прося помощи. В этот миг у меня хватило присутствия духа подумать о том, что, хотя они не могут помочь мне, я мог бы помочь им. Собрав в кучу весь имевшийся у меня под рукой хворост, я развел костер на вершине холма. Хворост был сухой и сразу занялся, причем, несмотря на сильнейший ветер, костер горел очень ярко, поэтому я не сомневался, что если в море действительно находится корабль, то с него обязательно заметят огонь. И его, без сомнений, заметили. Как только костер загорелся, я услышал еще один выстрел, а потом еще и еще, причем все они раздавались в одной и той же стороне.

Я жег костер в течение всей ночи. Когда же совсем рассвело и небо прояснилось, я увидел далеко в море, к востоку от острова, не то парус, не то корпус корабля — даже в подзорную трубу я не мог разобрать, что именно. Расстояние было очень большим, а туман над морем еще не рассеялся.

Весь день я наблюдал за этим предметом и вскоре убедился, что он неподвижен. Поэтому я решил, что это стоящий на якоре корабль. Можете представить, как мне хотелось убедиться в том, что я не ошибся. Схватив ружье, я бросился к южному побережью острова. К тому времени, как я вышел на берег, погода окончательно прояснилась, и, к величайшему моему огорчению, я отчетливо увидел останки корабля, наскочившего ночью на острые черные скалы, которые я обнаружил во время путешествия на плоту.

По всей вероятности, потерпевшие кораблекрушение, кто бы они ни были, не знали об этих черных скалах, которые в это время полностью скрывала поверхность моря, и из-за сильного ветра ночью наскочили на них. Если бы они заметили остров — а я думаю, что они его не заметили, — то попытались бы добраться до берега на шлюпках. Но то, что с корабля палили из пушки, взывая о помощи, особенно после того, как я развел костер, породило в моей душе множество предположений. Но в той ситуации, в которой я находился, мне оставалось лишь взирать на следы трагедии и оплакивать ее жертв.

Нет слов, чтобы передать тоску, овладевшую мной при виде этого зрелища. За все время уединенной жизни никогда я столь сильно не жаждал оказаться в человеческом обществе, никогда так сильно не печалился по поводу своего одиночества.

Предоставим ученым заниматься причинами и особенностями такого рода явлений. Несомненно, это чувство было результатом нарисованной моим воображением картины радости, которую принесло бы мне общение с одним из моих соотечественников-англичан.

Но только судьба рассудила иначе. За все дальнейшее время моего пребывания на острове я так и не узнал, спасся ли кто-нибудь с того корабля. А через несколько дней я сделал печальное открытие, найдя на ближайшей к месту кораблекрушения оконечности острова тело утонувшего юнги. Его выбросило на берег в какой-то миле от языческого капища дикарей. Из одежды на нем была только матросская куртка, короткие полотняные штаны и синяя полотняная же рубаха. Невозможно было сказать, из какой он страны. В карманах у него я нашел только пару монет и курительную трубку.