«Охота». Сам я эти мины не видел, но слышал о них: «Охота-1», «Охота-2», — противопехотные мины, которые срабатывают только на человека. На зверей и животных эти мины не реагируют. При приближении к ней человека, мина выпрыгивает из земли на уровень живота и взрывается, ее еще называют — «лягушка». Разминировать ее невозможно, через определенное время, примерно через год, мина самоуничтожается. Мины эти строго секретные, и применяются по особому распоряжению. Для душманов эти мины были огромной проблемой. Для НАТО — огромный секрет, за разгадку которого они готовы были щедро заплатить. За время своей службы я лично ни разу не слышал, чтобы хоть одна такая мина ушла налево.

Мы шли полностью расслабившись, напряжение спало, все, вроде, уже позади, и вот тут только навалилась усталость, которую до этого момента никто не замечал. Все шли молча, каждый думал о чем-то своем, жара была невыносимая, я не завидовал тому, у кого были бронежилеты Б-3, да еще и каски впридачу. Бедный Урал еле ноги волок, он тащил свою «трубу» на шее, две гранаты к ней болтались у него на поясе, а через плечо висел на ремне РПК.

— Татарин, дай пулемет, а то ты свалишься скоро, — предложил я Уралу и протянул руку.

Урал молча снял пулемет с плеча и протянул его мне, я взял у него РПК и повесил себе на плечо, и мы молча пошагали дальше.

— Юра, вода есть? — услышал я голос Хасана.

— Че, сушняк долбит?

Я отстегнул ремень, снял флягу и протянул ее Хасану со словами:

— Всю не выхлебай, я тоже воды хочу.

— А горячая — падла, хоть чай заваривай, — промолвил Хасан, отхлебнув несколько глотков из фляги.

— А че ты хотел? У меня нет на жопе холодильника, — ответил я, беря флягу у него из рук.

Выйдя из коридора, мы заметили впереди своих, они шли нам навстречу. Подойдя поближе, стало видно, что это бойцы из первой роты, человек пятнадцать, примерно, во главе этой команды был прапор по фамилии Притуляк, рядом с ним шел радист. Этот прапор в данный момент был у них за ротного, куркуль жуткий, но командир опытный, по второму кругу в Афгане был, в общем счете четвертый год воевал. Сколько он из Афгана вещей вывез, одному богу известно.

— Чего так долго ходите? — спросил ротный у прапора, когда мы подошли к ним.

— Как нам передали, так мы и пришли. А я чего-то не вижу здесь бурного сражения. Грек со своими вообще лежит — загорает, — ответил прапор, улыбаясь.

— Подольше надо было ходить. Теперь пошли обратно.

— Ну как прогулка? — спросил прапор ротного.

— Да никак, караван ушел, а дальше ходить нам нельзя, там уже Иран. А контингент у нас ограниченный, если мне память не изменяет. Пришлось вернуться.

— Что, духи сильно потрепали?

— Да так себе, постреляли слегка, духов было не очень много, да и в бой с нами ввязываться они явно не планировали. Им надо было караван провести, но они еще с той стороны на наши вертушки напоролись, обстреляли их и рассыпались. Основной караван, скорее всего, у входа остался, а небольшая группа вышла прощупать тропу. Мы попросили летчиков еще раз просмотреть местность, но духи спалили одну вертушку — мы уже были на подходе, когда они ее сбили. Нескольких мы успели положить, остальные смылись, но и нас потрепали немного. Я не пойму, чем они вертушку так зацепили, что она рухнула вниз, как камень. Неужели с ДШКа так приложили?

— Как это не поймешь, чем сбили. Там под скалой гильзы от шилки валяются, — сказал Притуляк, глядя на ротного.

— Где? — удивился ротный.

— Да вот здесь, недалеко. Можешь сходить посмотреть, если не веришь.

— Пизд-.шь хохол! — ляпнул ротный, недоверчиво глянув на прапора.

— Да ты че, за салабона меня принимаешь? Я ведь не первый день в Афгане, за три с лишним года я кое в чем научился разбираться, — произнес Притуляк с легкой обидой в голосе.

— Каша, ты стреляные гильзы от шилки не видел? — спросил ротный, обращаясь к Пупсику.

— Нет, — ответил Пупсик.

— Да как вы смотрели?

— Не было там никаких гильз.

— Спали на ходу? Мудаки х…евы!

— Ну не заметили, наверное.

— Я видел несколько гильз в стороне, но не подумал ничего такого, мало ли всяких гильз по горам валяется, — отозвался Андрей.

— Ты так когда-нибудь ловушку загребешь, если не будешь под ноги смотреть, — сказал с укором ротный, глядя на Пупсика.

— Да ладно, чего вы тут развели базар, из-за какой-то ху…ни. Правильно, вон, боец говорит, мало ли тут всякой дряни валяется, — сказал Притуляк.

— А как же они эту дуру сюда заперли? — спросил ротный, не переставая удивляться.

— Элементарно, верблюд и тачка сзади, да эту херню и ишак утащит. Мне приходилось и не такие вещи здесь встречать, — ответил Притуляк, которого, казалось, мало чем можно удивить.

— Я же говорил, что это не ДШК работает, частота выстрелов не та, — сказал Хасан.

— Скоро духи против нас бронетехнику будут в горах применять, — недоумевал ротный.

— Там боец ваш скончался. Пока вертушка прилетела, он в резиновый мешок перекочевал, — негромко произнес Притуляк.

Ротный ничего не ответил, он опустил голову и пошел дальше. Ротный вообще не одобрял, когда брали «чижей» в рейды, он говорил, «солдат минимум полгода должен прослужить в подразделении, прежде чем выезжать на боевые задания». Но не один ротный был такого мнения, командование тоже это прекрасно понимало, однако ситуации складывались так, что людей всегда не хватало.

Притуляк не стал ротному больше ничего говорить, он махнул своим бойцам и, засунув руки в карманы, пошагал вслед за ротным, тихонько насвистывая себе под нос.

— Не выжил-таки Закирчик, — произнес я негромко.

— Че ты говоришь? — спросил Хасан.

— Закирчик, говорю, не выжил.

— Да, жаль пацана, первый рейд и…

Грек с бойцами сидели в тени под скалой и ждали нас. Когда мы поравнялись, они встали и пристроились позади. Подбитая вертушка полностью сгорела, и лишь слегка дымилась, от нее практически ничего не осталось. Мы молча проходили мимо нее, обнажив головы, от летчиков не осталось ничего, даже пепла не собрать.

Примерно через час мы вышли к подножию гор, перед нами предстал кишлак, а дальше виднелась долина, за которой стояли наши блоки.

Ну, вот и все, наш поход окончен, теперь осталось добраться до своего БТРа, снять с себя все железо, и спокойно отдохнуть от этого изматывающего лазанья по горам, от этой проклятой жары и подлянистых духов.

Спускаясь к кишлаку, я заметил на окраине БТР, а чуть дальше, возле озера стоял танк.

— Наши че, блоки передвинули? — обратился я к Хасану, показывая на БТР.

— А вон в кишлаке еще один БТР, — раздался голос Урала.

— Надо спросить у пацанов с первой роты, чей это БТР, — предложил Хасан.

— Зуля!!! — крикнул я, увидев знакомого пацана с первой роты.

Зуля обернулся и вопросительно посмотрел на меня.

— Че за машина в кишлаке?!

— Комбата!

— А на окраине? — спросил Хасан.

— Ваш БТР!

— С нашей роты, что ли?! — крикнул я.

— Ваш БТР, Туркмен там стоит! — ответил Зуля и пошел дальше.

— Во, ни фига себе, наш БТР возле кишлака, — удивился я.

— А че он там делает? — спросил Хасан.

— Сейчас узнаем.

Мы прибавили шаг, обрадовавшись, что не надо пешком лишние несколько километров пилить. Проходя по кишлаку, мы увидели, как возле машины комбата собралась толпа местных жителей, в основном это были старики, они оживленно беседовали с комбатом. Мы не стали выяснять, в чем там дело, а направились дальше, у Туркмена узнаем, что тут за ерунда творится, решили мы.

Ротный с остальными направились к машине комбата.

Подходя к своему БТРу, мы заметили костер, возле костра сидел Сапог. Туркмен, вышел нам на встречу, мы обнялись по братски, Туркмен не скрывал своей радости, увидев нас живыми и здоровыми.

— Ну, как вы? — с довольной улыбкой спросил он?

— Да вот, как видишь, живые пока, — ответил я.