— И я еще из гранатомета пару раз по кузову пальнул, для верности, — сказал Урал.

— Вы что, живого духа взяли? — спросил ротный, вставая.

— Да, только он ранен в ноги, — ответил Урал.

— Что с собой возьмете, или? — ротный провел пальцем по горлу.

— Возьмем, не помешает, может пригодиться, если не издохнет по дороге.

Я разбинтовал рану Качку.

— Ну, Качок, терпи, я полез тебе в нутро, — промолвил я.

Двумя пальцами я раздвинул рану и потихоньку сунул туда щипцы, Качок застонал от боли.

— Терпи, Андрюха, — успокаивал я Качка.

Щипцы наткнулись на что-то твердое, это был металл. Зацепив эту штуковину щипцами, я на мгновенье подумал: вытащить потихоньку, или резко выдернуть, и как-то самопроизвольно рванул щипцы. Качок взвыл от боли и, выругавшись матом, схватился рукой за бок.

— Ты че, сука, больно ведь, еб..!

— Ничего Андрей, все нормально, — спокойно сказал я ему, разглядывая осколок вытащенный из раны.

— А ну дай сюда, — сказал ротный протягивая руку.

Я подал ему щипцы.

— Что это за чертовщина? — спросил Хасан.

Я оглянулся, оказывается, все пацаны собрались вокруг нас, и наблюдали за процессом.

— Это медная рубашка от пули ДШК, товарищ старший лейтенант, — заметил я.

— Да, ты прав, Юра, — ответил ротный.

— Качок, тебе повезло, ты в рубашке родился, — показывая на окровавленный осколок сказал Хасан.

Медная оболочка пули была ровно развернута, и походила на отрезанный под конус кусок красного картона.

— Надо же, как ровно развернулась, прям как из под пресса, на, Андрей, бери на память, — сказал ротный, протягивая осколок Качку.

Качок взял кусочек медяшки и, внимательно посмотрев на нее, сказал:

— Я же говорил, что у меня что-то торчит в бочине, а вы не верили.

— Ну ладно, мужики, давайте закругляться, пора сваливать отсюда, — скомандовал ротный и, посмотрев на Качка спросил:

— Ну, как ты, Андрей, в госпитализации нуждаешься?

— Да нет, товарищ старший лейтенант, со мной все будет нормально, бывало и похуже, — ответил Качок.

— Ну, тогда по машинам, и вперед, — махнув рукой, сказал ротный, и направился в свой БТР.

— Урал, перебинтуешь Качка в БТРе, — сказал я Уралу, потом подхватил за руку Качка, Хасан взял его с другой стороны, и мы направились в БТР. Качок держал рану куском бинта, между пальцев сочилась кровь. Мы подвели Качка к десантному люку, дальше он полез сам. Хасан и Сапог запрыгнули на броню, а я полез в люк за Качком, поддерживая его сзади.

— Юра, да не пекись ты обо мне, я нормально себя чувствую и сам смогу залезть, — сказал мне Качок.

— Ну, мало ли чего, вдруг тебе помощь нужна.

— Нет, не нужна, да и вообще, я уже залез.

Я тоже залез в БТР и захлопнул люк.

— Ну как все, на месте? — спросил Туркмен.

— Да, все. Поехали давай, — сказал я.

— Духа нету, которого я притащил, — опомнился Урал.

— А где он? — спросил я.

— Там впереди БТРа лежит, — ответил Урал.

— Да на хрен он сдался, этот твой дух, — сказал я Уралу, и крикнул Туркмену:

— Туркмен! Там где-то впереди БТРа дух раненый лежит, переедь через него.

— Щас сделаем, какой базар, — ответил Туркмен.

БТР сначала отъехал назад, потом резко двинулся вперед.

— Аля, бесмеля, готов душара, — произнес Туркмен.

В командирский люк заглянул Хасан и выкрикнул:

— Э-э, мы духа задавили!

— А тебе что, жалко его стало? — спросил Туркмен.

— Да в общем нет, ну я думал, может, взяли бы его с собой, да поприкаловались бы с него.

— Что, за два года не наприкаловался еще? — сказал я Хасану.

— Да он, наверно, снюхался с этим духом, пока они там базарили, — приколол Хасана Туркмен.

— Да, кстати, а о чем вы там с этим духом трещали, а, Хасан? — спросил я его.

— Я спрашивал, откуда они.

— Ну, и откуда?

— С гор, там у них бой идет с десантурой, а эти раненых развозили по кишлакам, и тут мы им обломились, ну а дальше случилось то, что случилось, — ответил Хасан и голова его исчезла из поля зрения.

Урал разорвал санитарный пакет и достал бинт. Качок убрал руку с окровавленным шматком бинта, кровь хлынула из раны. Урал по быстрому начал перевязывать рану.

— Может, зашьем рану, Качок ты как на это смотришь? — предложил я.

— Смотрю отрицательно, ты и так мне чуть кишки не вырвал, — проговорил Качок, стиснув от боли зубы.

— Скажи спасибо, что рубашка развернулась так ровно, а то бы точно кишки вырвало.

— Да уж, ты прав, Юра, мне самому интересно, как это она так ровно распласталась.

— А куда ты ее денешь, а, Качок, на шее будешь таскать, да? — поинтересовался Урал.

— В жопу засуну, — простонав, ответил Качок.

— А ну, покажи, как ты это сделаешь? — спросил я Качка.

— Да пошел ты, и без того тошно. Черт что-то кровяна хлещет через бинт, — приподнимаясь и смотря на рану сказал Качок.

— Урал, на еще пакет, намотай побольше, — я подал Уралу еще один пакет.

— Качок! Как ты там, живой еще!? — крикнул Хасан, опять заглянув в командирский люк.

— Нет, не живой, помер ужо! — ответил ему Качок.

— Пусть будет земля тебе пухом, Качок, — опять крикнул Хасан.

— Аминь, — ответил Качок.

— Хасан, забей лучше косяк, — обратился я к Хасану.

— Осталось всего на косяк, и больше нету, — ответил Хасан.

— Забивай давай, приедем на место, у пацанов возьмем, — сказал я.

Хасан запрыгнул в командирское сиденье и принялся за дело, он достал иголку, насадил на нее кусочек чарса, потом подогрел его на огне от спички, и раздавил пальцами.

Мы часто так делали, грели чарс на огне, и пока он горячий, раздавливали его пальцами, а так он был прессованный и жесткий. Иногда мы отламывали от лепешки маленькие кропалики величиной со спичечную головку, но этот процесс был долгим, да и пальцы от этого болели, особенно указательный и большой, и ногти этих пальцев всегда нарывали.

Окно напротив командирского сиденья было закрыто защитным щитком, так как оно было выбито пулей от ДШКа. Хасан сначала привстал поближе к открытому люку, но там был ветер, который мог сдуть чарс с ладони, Хасан наклонился к Туркмену и стал забивать, пользуясь светом от его окна.

— Хасан, не мешай ехать, иди забей возле лампочки, — сказал Туркмен отталкивая Хасана.

— Дай забить, Туркмен, потерпишь пару минут, — возмутился Хасан и снова наклонился к водительскому окну.

— Хасан, сука! Над обрывом едем, не видишь что ли. Вали отсюда со своим чарсом, сейчас, вон, в пропасть улетим к чертям собачьим, — крикнул Туркмен и снова отпихнул Хасана. На этот раз Хасан перелез в десантный отсек, и начал забивать под лампочкой, плафоны в десантном отсеке были бледно-зеленого цвета, и видимость была плохая, но руки Хасана были с детства натренированны на это дело, и он без особого труда забил косяк. После чего посмотрел на нас, и спросил:

— Ну, кто будет?

— Все будут, чего зря спрашивать, — сказал я Хасану.

— Я не буду, мне и браги хватает, — ответил Туркмен.

— А я курну маленько, — отозвался Качок.

— Может Сапога обдолбим, — предложил Урал.

— Да он тогда ваще потеряется навсегда, и бесповоротно, — ляпнул Хасан, прикуривая косяк.

Мы курнули косяк, стало легко и свободно, все обломы, те, что были и те, что будут, стали как-то глубоко похеру. Я прыгнул в командирское кресло и натянул шлемофон, как раз в это время шли переговоры между ротным и комбатом, из наушников доносилось прерывистые слова:

— Березка, Березка, я Тайга. Как слышно? Прием.

Березка — это позывной нашей роты, а Тайга — это комбат, он был родом из Сибири, и позывной у него был или Тайга, или Сосна.

Дальше послышался ответ ротного:

— Я Березка, слышно нормально. Где вы, Тайга?

— В одиннадцатом квадрате. Березка, почему не выходили на связь, как у вас?

— У нас все нормально, с караваном пришлось повозиться, один ранен, но не тяжело.