Хасан начал что-то говорить духу, убрав его руку от лица, но дух ничего не отвечая, плюнул в Хасана. Я с размаху заехал этому духу по зубам прикладом от РПК, он харкая кровью перевернулся на бок, и скрутился калачиком. Я передал пулемет Уралу и, схватив духа за шкварник халата, поволок его к горящей вертушке, дух брыкался и упирался, издавая хриплые стоны. Подойдя поближе к огню, я, поднатужившись приподнял его двумя руками, и с силой швырнул в огонь, мое лицо обдало жаром, я отпрыгнул назад, закрываясь рукой. Дух был худой и не тяжелый, и поэтому залетел в самое пламя.

Все остальные, стояли и молча наблюдали за моими действиями, никто не проронил ни слова, каждый понимал, что дух заслужил такую смерть, расплачиваясь за сгоревших летчиков.

— На, сука, почувствуй то, что чувствовали наши летчики, — прошипел я сквозь зубы, глядя как он, кувыркаясь в огне, кричит и корчится от боли.

Дух поначалу дико завыл, пытаясь вскочить на ноги, схватился рукой за раскаленный метал, но моментально одернул руку и упав на колени согнулся, пряча лицо от огня, одежда его полыхала. Потом он резко разогнулся и, издав протяжный стон, упал на спину. Он отчаянно дергал ногами и махал руками перед собой, как бы отгоняя огонь, но вскоре затих, объятый пламенем горящей вертушки и собственной одежды.

Я же тем временем стоял как завороженный, и не отрываясь смотрел на муки этого молодого духа, совсем еще пацана. У меня не было к нему ни капли сожаления, я стоял перед ним как палач. Хотя, почему как, я в данный момент и был самым что ни на есть палачом, смотрящим, как от моих рук умирает в страшных муках жертва.

Я опомнился и отошел в сторону лишь тогда, когда почувствовал запах жареного мяса.

На войне мы порой совершали жестокие поступки, не свойственные психике нормального человека.

Подчас, не задумываясь над тем, что руки наши запачканы кровью, которую отмыть мы уже не сможем никогда, так и будем нести это в себе до конца. И как бы не оправдывались наши действия: войной, обстоятельствами, или еще чем-нибудь, все это лишь повод для оправдания. И как-нибудь, оставаясь наедине с собой, задумываешься, что в некоторых случаях ты был в жизни не прав. И самое страшное в том, что себя ведь не обманешь.

— Ну что, Бережной, налюбовался зрелищем? — услышал я голос ротного.

— Да, налюбовался.

— Садист ты, Бережной, — ляпнул ротный. Но сказал он это не с укором, а так, к слову.

— Бывает командир, — спокойно ответил я.

В глазах все еще мелькал образ извивающегося в огне духа. В сознании начали всплывать жуткие картины одна за другой, Пипок с дыркой в глазу, Приходько с оторванным куском черепа, Мамед с оторванной рукой и много еще всяких жутких моментов, которых за два года в Афгане накопилось немало.

Мы все боялись попадать к духам в плен, и поэтому всегда держали при себе один патрон в запасе, для себя. У меня и у Хасана были штык-ножи разведчика, с пистолетным патроном в рукоятке, застрелиться вполне хватало. Но и духи попадать к нам в руки живыми желания особого тоже не испытывали. Хотя самоубийц среди них я не наблюдал, за исключением одного случая.

Это произошло год назад в горах, в районе Герата. Мы зажали банду в кольцо и стеснили ее к обрыву, сзади них была пропасть. Сопротивлялись они отчаянно, хотя положение у них было безвыходное. Но в плен духи не сдавались, так и умирали от наших пуль. И вот когда вся банда была уничтожена, я заметил одного раненого духа у края обрыва, оружия у него в руках не было. Я направился к нему, но когда стал подходить, дух что-то выкрикнул в мой адрес, и два раза перекатившись со спины на живот, свалился в пропасть. Вот это единственный случай самоубийства среди духов, который я видел своими глазами.

Как известно, афганцы народ очень религиозный, а по религии им нельзя лишать себя жизни, чтоб не попасть в ад. Мы же, советские, ада не боялись, потому как считали, что в данный момент мы в нем и находимся. А что касается рая, то для нас он был по ту сторону речки, то есть, в Союзе.

Я осмотрелся вокруг себя. Второй взвод занял оборону, остальные стояли и смотрели, кто на меня, кто на горящую вертушку. Пупсик с бойцами тоже стоял здесь.

— А нельзя ли было просто пристрелить? — спросил язвительно Пупсик.

— Нет, нельзя. Мне хотелось, чтоб он живьем сгорел, — с той же интонацией в голосе, ответил я.

— Где ты набрался столько жестокости? — не унимался Пупсик.

— Уж точно не на политзанятиях.

— Перестань умничать, сержант, — со злостью в голосе сказал Пупсик.

— А вы бы лучше сидели у себя в штабе, и не учили нас, как обращаться с духами.

— Вот с такими как ты потом на гражданке появляются проблемы, — стиснув зубы, прошипел Пупсик.

— А с такими как вы они появляются в армии, — не уступал я.

— Ну все, хватит! Нашли место выяснять отношения, — перебил нас ротный, и мы оба заткнулись.

Я увидел в руках у Сапога два духовских автомата.

— Сапог, дай-ка сюда духовский арсенал, — я подошел к Сапогу и взял у него один автомат. — Китайский ширпотреб, — сказал я разглядывая оружие.

Это был АКМ китайского производства, калибр 7.62, приклад у него откидывался снизу. Я передернул затвор и выпустил по горам короткую очередь.

— Ху-та! — вынес я вердикт.

Китайцы хоть и копировали наши автоматы один к одному, но все же разница чувствовалась, стреляли они как-то жестко. А стволы у них были вообще дерьмо, быстро нагревались и начинали плевать пулями. Хотя АКМ сам по себе неплохой автомат, правда, если это наш — советский.

— Куда их? — спросил я ротного.

— В костер, куда же еще. Неужели мы будем с собой таскать это железо.

Я отстегнул «магазин» от духовского автомата, и швырнул его в огонь, а «магазин» выбросил в сторону.

Сапог отстегнул магазин от другого духовского автомата, и тоже выбросил автомат в огонь.

— Ну, что будем делать? — спросил Грек, подойдя к нам.

— Гадать, где духи находятся, — ответил ротный.

— Духи, наверно, не думали, что мы здесь окажемся, иначе не бродили бы так спокойно возле горящей вертушки, — сделал умозаключение Хасан.

— Считай, что уже думают, — ответил я.

— Надо идти дальше. Интересно, чем же они вертушку сбили? — произнес задумчиво ротный, и подозвал к себе радиста.

Ротный вызвал на связь комбата и доложил ему о сбитой вертушке. После чего попросил связаться с летчиками и узнать, где находятся духи. Только ротный договорил, как со стороны второго взвода, который занял оборону, раздались выстрелы. Не успели мы отреагировать на это, как прогремел взрыв рядом с горящей вертушкой, и горящие ошметки полетели в разные стороны. Все моментально рассыпались по сторонам, кто куда. Я заскочил за ближайший камень, рядом со мной приземлился Урал с пулеметом, за ним следом подскочил Сапог. Глыба, за которой мы спрятались, была приличных размеров, за ней свободно могли укрыться пять-шесть человек.

— Че такое? — спросил Урал.

— Откуда я знаю, — ответил я, озираясь вокруг.

Справа я заметил Пупсика с Бачей и братьями-близнецами, они прижались к стенке скалы, за горящей вертушкой. Слева под откосом, у подножия горы, лежали взводный и «чижи» с АГС. Ротного с Хасаном поблизости видно не было. Впереди, где располагался второй взвод, продолжалась стрельба из автоматов.

— Саня, откуда стреляют?! — раздался голос ротного.

— Духи за горой, слева от нас! — крикнул в ответ Грек.

Я высунул голову из-за камня, ротный с радистом лежали метрах в десяти от камня, за которым сидели мы. Хасана не было видно, «Где же этот таджик?» подумал я, и повернул голову влево. Мне показалось, что сверху промелькнули какие-то тени, я взглянул на вершину горы, и заметил две фигуры, в тот же миг пули просвистели над моей головой, я нырнул обратно, несколько пуль ударились о камень, как раз в том месте, откуда я только что выглядывал. Справа кто-то вскрикнул, я резко высунулся, и не целясь выпустил очередь из автомата по духам, после чего снова заскочил за камень.