Отлежавшись, он поднялся на ноги, и я снова увидел, какой он грузный, огромный, и мне не верилось уже, что несколько минут назад он был совершенно обессиленный, беспомощный. Мой спаситель, родной мой казах.

Про его самовольство, нарушение дисциплины полета я уже не вспоминал.

Со вторым оказавшимся в эскадрильи казахом — его звали Ахмет, сверстником, встреча была проще. Он служил — работал стрелком на «ИЛе» же в соседнем полку. По его словам, он был много наслышан про казаха Талгата Бегельдинова, командира эскадрильи, и ему до смерти захотелось встретиться, повидаться со мной.

И он пришел. Этот совсем не был похож на Кубаиса, скорее он походил на меня. Низенького роста, хрупкого телосложения. Но по разговору было ясно, что он не из робкого десятка, довольно боевой. Мы, познакомившись, и говорить с ним стали не о нашей «Елiм -ай» — дорогой родной земле, не про «Кай жерде тудын?» — месте рождения, а про то, сколько у него боевых вылетов, с кем летает, сколько сбил или хотя бы подбил вражеских машин. Он отвечал уверенно, про все наше авиационное — со знанием дела.

Потом мы поговорили и про «Елим-ай». Он оказался родом из Кустаная. Биография: окончил среднюю школу и сразу на фронт, в авиаполк. Там определили в стрелки.

— С тех пор, вот уже второй год, летаю, — заключил он. — Пережил все; и вынужденную, и с парашютом прыгал, но все на нашей территории.

И вдруг он выпалил:

— Талгат-ага, возьми меня к себе в эскадрилью. Хоть с одним казахом буду. У нас со мной обращаются хорошо, все друзья, и русские, и украинцы, и грузины, а вот казаха нет.

Сначала он озадачил меня этой своей просьбой, а потом, подумав, я решил, что, в конечном итоге, оформить желание его не такое уж сложное дело. Обратиться с просьбой к его командиру полка с письмом, изложить все как надо и все.

Мы сделали это с Ахметом тут же. Рапорты, письмо от обоих, от командиров и через неделю он, казах этот, уже был в моей эскадрилье. Сидел у меня за спиной стрелком.

А вскоре я узнал, какой это замечательный стрелок. То есть, скажу прямо, такого у меня еще не было. Во-первых, Ахмет в совершенстве владел оружием — спаренным крупнокалиберным, на турели, пулеметом, бил его очередями в цель, без промаха. Но главное, он каким-то образом досконально изучил все маневры, повороты, подходы и уходы «Мессеров» и «Фоккевульфов». Зная все их повадки, на них и ловил, подсекал их.

В любой воздушной схватке, в самых неудобных для нас обстановках, при отсутствии прикрытия истребителями или при значительном численном превосходстве противника Ахмет окружал наш «ИЛ» такой плотной стеной огня, что сквозь нее не мог пробиться ни один фашист.

А скольких истребителей покалечил, подбил. И сам часто выходил из боя не без урона, с легкими пулевыми, осколочными ранениями, заливал своей кровью дно кабины. Но перевязавшись, забинтовавшись, снова в кабину.

Поражал он меня удивительно правильной, четкой и молниеносной оценкой обстановки в бешеном темпе воздушного боя. И главное — это слаженность в наших общих действиях — летчика и стрелка. Он, целясь в противника, командовал спокойно: «Левая, правая, верх, низ», — и я, понимая его, прижимал ногой левую педаль, правую, уклоняясь от противника или наоборот, устремляясь на него. Ахмет бил, крушил его из пулемета, я помогал из своих пушек. Из боя выходили живыми, сохраняли машину, то есть, побеждали, потому что в воздушном бою побежденных не бывает, есть погибшие и уцелевшие — значит, победители. Ну, еще, редко, подбитые.

Сколько мы так пролетали с моим Ахметом, наверное, около полугода. Беседуя с ним, я подумывал, как бы получше определить его положение в жизни и дальше, после войны. Думал над тем, чтобы пристроить его в какое-нибудь военно-воздушное училище. Он-то в авиацию, в свой «ИЛ» был просто влюблен, только о них и говорил. Мы с ним уже планы строили, чтобы начать действовать в этом направлении, не дожидаясь окончания войны.

Но планам нашим сбыться не пришлось. Видно, не судьба. Ахметом заинтересовался командир эскадрильи Шапов, решивший выдвинуть его флагманским стрелком. Это что-то вроде стрелка-инструктора. Кстати, до этого у нас такого не было, хотя по штату значился, переговорил с командиром полка, тот горячо поддержал идею и все было улажено.

Я не успел опомниться, обдумать все это, а приказ о переходе Ахмета в эскадрилью Шапова, в его же флагманский экипаж в качестве стрелка-флагмана был подписан.

Об удивительных успехах, просто победах воздушного стрелка казаха Ахмета в полку ходили легенды, как они с летчиком, отбивался от двойки, тройки «Мессеров», «Фоккеров», сбивали вражеские самолеты.

Много замечательных по результативности вылетов совершил командир эскадрильи Шапова, вместе со своим стрелком-казахом Ахметом Кожабаевым. Подводя итоги, проводя разбор очередного полета командир полка обязательно останавливался, заострял внимание на действиях передовой эскадрильи Шапова, не забывал упомянуть и грамотные действия стрелка. Признаюсь, боевые успехи паренька просто радовали меня, пробуждали в сердце какую-то особую, наверное, эту самую национальную гордость. По приказу командира полка — это уже после Корсунь-Шевченковской операции — Шапов вылетел ведущим с группой — девяткой «ИЛов», на штурмовку обнаруженной наземной разведкой танковой колонны. Цель Шапов обнаружил сразу и с первого захода стал громить колонны, наносить большой урон. Колонна раздроблена, многие танки с белыми крестами на бортах горят.

— Второй заход, — командует по радио Шапов.

Оставшиеся целыми танки ощетинились орудиями, заговорили сопровождавшие колонну зенитки. В небе густо от разрывов, но Шапов, умело маневрируя, выводит девятку на цель без единой потери и посылает свою машину в пике. За ним — вся группа. Снова на танки летят всесокрушающие эресы, бомбы, снаряды.

Отбомбившись Шапов выводит группу вверх, осматривает поле боя. От колонны не осталось ничего, большинство танков горят, некоторые свалились в кюветы. Однако небольшая группа — четыре-пять танков, видно, еще на ходу. Зажатые на шоссе, они пытаются разойтись, разбежаться. Шапов, зафиксировав взглядом отличную цель, направляется к ней. И в этот момент удар в хвостовую часть. Кто-то из оставшихся целым зенитчиков достал его. Шапова чуть не выбросило из кабины. Но он очнулся, как всегда, первым делом оглянулся за спину — стрелок убит. Осколок снаряда снес ему полголовы. Шапов берет себя в руки, опять выравнивает самолет из падения, но мотор уже не тянул, захлебывался. Самолет падал. Летчики — ведомые устремились за ведущим в надежде, что он выбросится с парашютом, Но Шапов пренебрег этой возможностью, последним шансом на жизнь, не захотел попасть в руки фашистов. Да и ярость боя, злость за убитого стрелка, за самолет, видно, кипели в его груди. Он снова кое-как выправил полет «ИЛа», из последних своих сил и возможностей машины направил «ИЛ» точно на ту самую определенную им цель, на все еще грудившиеся на шоссе немецкие танки. Взрыв поднял к небу тучу пыли, комки земли, куски развороченных танков.

Так, со славою, в бою, погибли они, командир звена Борис Шапов и молодой стрелок, казах Ахмет Кожабаев.

Произошла и еще одна интересная фронтовая встреча с земляком.

Вскоре после Корсунь-Шевченковской операции в наш полк прибыла группа инструкторов и командиров из летных училищ для прохождения практики в боевых условиях. Трое из них были направлены в мою эскадрилью.

День был ненастный, и ни один самолет не поднимался в воздух. Сижу в комнате и слышу, как открылась дверь и кто-то четко доложил адъютанту эскадрильи:

— Прибыл для прохождении практики. Прошу доложить командиру эскадрильи.

Я вышел из комнаты и буквально остолбенел. Передо мной стояли три офицера — три моих учителя из летной школы. Вот так встреча!

Один из офицеров пристально посмотрел на меня и вдруг закричал:

— Товарищи, ведь это же наш Бегельдинов! Талгат! Здравствуй, родной! Ну, рассказывай...