Вот это цели! Есть по чему бить, над чем поработать.
Делаем круг, облетая еще раз засеченный объект. Обдумываю план атаки. Первые удары по танкам. Увидев нас, они могут разбежаться. Склады подождут. Ими займемся отдельно.
Связываюсь с КП:
— Я двести тридцатый. Обнаружил состав, отдельные вагоны, танки. Принимаю решения атаковать танки. Как поняли?
У аппарата сам комкор генерал Рязанов, узнаю по голосу.
— Двести тридцатый! Вас понял. Приказываю, танки уничтожить, склады сжечь!
— Я двести тридцатый. Вас понял!
— Двести тридцатый! Выполняйте! Чехлы снять!
Я отвечаю и сразу в микрофон, командирам звеньев:
— Атакую танки. Используйте все оружие! Бомбы для атак на склады. Атака с круга. Делайте как я!
Следует сказать, такая новая форма штурмовки — атака с круга, была освоена именно в нашем первом звене, еще при бывшем комэске Пошевальникове. Генерал Рязанов увидел эту форму в деле, проверил несколько раз и ввел как систему в работу всех эскадрилий.
Самолет замыкает круг уже на высоте шестьсот метров. Танки впереди. Вижу, танкисты пытаются завести моторы, растащить машины, крутятся около них. До цели — полтора-два километра. Теперь пора.
Вдавливаю пальцем кнопку пуска реактивных снарядов. Они вырываются из-под плоскостей, какие-то секунды летят, опережая самолет, оставляя огненные следы, затем плавно уходят вниз, на цель. Между неподвижными — их, видно так и не успели завести — и крутящимися на месте, лезущими друг на друга танками — пламя взрывов. Мои эресы достигли цели. Сколько танков было, сколько вывели из строя — об этом расскажут фотоснимки, на которых будет четко запечатлена наша работа и ее результаты.
Все так же, по кругу, вывожу самолет, оглядываюсь. Эскадрилья в порядке. Одно звено за другим четко повторяет мой маневр, взмывает в небо.
Снова круг, опускаюсь до двухсот метров. И теперь, буквально, прицельным огнем, бью по танкам из пушек. Поднимаюсь вверх и тут начинают хлопать зенитки. Зенитчики явно прозевали. И все-таки, не хотели обнаружиться, надеялись, что мы пролетим, не заметив целей. Да, судя по огню, который ведут, их совсем немного — пушки две, не больше.
В ходе боя, в штурмовке, в атаке огонь зениток не страшен. При наших скоростях, особенно при пикировании, зенитчики просто не в состоянии уловить цель. Они могут подбить машину при подлете, уходе, в полетах по кругу.
Я делаю противозенитные маневры, со скольжением на левое крыло — ухожу, уводя в сторону эскадрилью, зонтики разрывов остаются далеко в стороне. И тут же в крутом вираже возвращаюсь обратно. Прямо в самую гущу застывших в небе белых клубочков — следов разрывов. Зенитчикам нужно успеть — перевести за нами стволы пушек, справиться с прицелами. Но это невозможно. Мы уже над целью — расстреливаем, бомбим состав — он окутывается дымом. Я аккуратно укладываю в цель свои две шестисоткилограммовые бомбы: точно в паровоз, он взрывается, окутывается огромным облаком пара.
Взмываю вверх. Эскадрилья за мною. Окидываю взглядом: машины все целы, все на своих местах. Огонь зениток сильно поредел. Видно, кто-то из моих ребят в атаке прошелся и над ними. Докладываю на КП.
— Танки уничтожены. Состав горит, уничтожены склады. Разрешите на аэродром?
— Бегельдинов! — это голос Рязанова. — Поздравляю с успехом! Вам благодарность командующего армии.
Боевые эпизоды, проведенные эскадрильей, звеном «ИЛов» и в одиночку можно продолжать без конца. Собственно из них и состоит вся история нашего полка, эскадрильи и моя, фронтовая. Приведу еще пример. В летной книжке он отмечен совсем скупой записью. «Летал, штурмовал. Столько-то время...»
Иду бреющим полетом. Облачность метров на двести над землей, дождь стих. Видимость приличная. Вот и дороги. В два ряда идут по ним танки с мотопехотой. Ну, уж тут меня ничто не удержит. Атакую колонну, бью из пушек и пулеметов. Пехотинцы горохом рассыпаются в разные стороны. Вспыхивают два танка и несколько машин.
Вхожу в облака, разворачиваюсь и вновь атакую колонну уже с другой стороны. Фотокамеры все время включены. Можно лететь домой. Набираю высоту и беру курс на аэродром.
Видно, я не очень точно рассчитал и начал пробивать облачность раньше времени. Вынырнул из тумана, километра три не долетая до линии фронта. Внизу поле, на нем копны. Ох, уж эти копны в прифонтовой полосе! Чего только не скрывают в них, чем только они не грозят пехоте!
Решаю на всякий случай атаковать одну из копен. Уж очень они подозрительны. Пикирую и бью из пушек. Вот так штука! Копна вдруг взрывается. Атакую следующую и вижу, как отлетают в сторону клочья сена и несколько человек очертя голову бегут от копны, а из нее предательски выглядывает ствол орудия! Танк! Значит предчувствие не обмануло.
Летаю над полем и бью по копнам из пушек, пулеметов. Видно, не выдержали нервы у немцев. Танки, разворотив сено, удирают куда попало. Фотографирую поле и теперь уже окончательно решаю идти домой.
Вот и линия фронта. Ну как тут удержаться и не послать гитлеровцам «привет»! Лечу вдоль немецких окопов и поливаю их свинцовым дождем, отвожу душу за дни вынужденного безделья. Лишь когда кончился боезапас, повернул к аэродрому.
Подобно тем самым, разгромленным мною липовым копнам, немцы устраивали многие другие ложные цели. Они делали ложные артиллерийские позиции с липовыми пушками, почти натурально выглядывающими из маскировки стволами — бревнами, с макетами присевших, стоящих солдат, с дымящими «кухнями», «блиндажами», ложные склады боеприпасов, горючего, даже большие, вполне оборудованные аэродромы, с искусно выполненными из фанеры макетами самолетов, автомашин, с кое-какой противовоздушной обороной. Немцы сооружали, оборудовали всем необходимым целые ложные линии обороны, все это не должно было обмануть, сбить с толку воздушного разведчика. Ошибется он, примет ложную батарею, аэродром за настоящий и на их уничтожение будут затрачены десятки, а то и сотни самолетовылетов, израсходованы тонны боеприпасов и все на радость врагу, впустую.
Немцы не ограничивались обманом, ложными сооружениями на земле, они пытались вводить в заблуждение летчиков и в воздухе. Иногда ловили на липу молодых, неопытных.
Я на эти немецкие штучки никогда не попадался, хорошо усвоил первую заповедь разведчика — быть во всем бдительным, не доверять всему, что вызывает хоть малейшее сомнение.
Не попался я в расставленную немцами ловушку и в том, массированном боевом вылете.
Командир корпуса личным приказом выделил мне полк — тридцать шесть штурмовиков и полтора десятка истребителей сопровождения, утвердил ведущим. Задание — провести штурмовку крупного скопления танков и самоходных орудий в лесочке. Немцы готовили контрудар по нашим наступающим войскам, концентрировали живую силу и технику.
Маршрут был знаком. Я уже летал по нему со своими ребятами. Тогда и обнаружили этот плотно набитый немецкой техникой лесок.
Правда, глазами я сумел угадать лишь несколько машин. Зато фотоаппарат выявил все отлично. Рассматривая потом проявленную фотопленку, я удивлялся, как мог не разглядеть стоявшие в лесу десятки танков, самоходных пушек. Правда, все они были укрыты камуфляжными сетками, набросанными на них вывороченными деревьями.
Теперь предстояло прощупать эти кусты, деревья бомбами и всем остальным, что было в ящиках штурмовиков.
Через линию фронта я провел группу вполне благополучно, потому, что опять-таки хорошо изучил расположение зенитных батарей. Обошел их стороной.
До цели оставались считанные километры, минуты и тут:
— Коршун, Коршун, я — Ястреб, доложите обстановку! — Это беспокоится следящий за полетом с КП командир корпуса.
— Подхожу к цели. Все нормально, — отвечаю я. Проходит минута. И вдруг в наушниках треск и голос:
— Коршун, Коршун! Я Ястреб! Штурмовку отставить! Срочно возвращайтесь на аэродром! Коршун, штурмовку отставить!
Голос незнакомый, совсем незнакомый, но позывные правильные. В чем дело? Что могло случиться? Повернуть от цели тридцать шесть самолетов — дело нешуточное, сожжены тонны горючего. А что с тоннами боеприпасов, которыми они нагружены? Куда их? Садиться с ними? Но если при посадке взорвется хоть один (вероятность же взрыва шестьдесят-девяносто из ста) сдетонируют все машины на стоянке и успевшие сесть. Нет, тут что-то не то, нужна проверка.
