Но порой, когда за один месяц случаются два полнолуния или в стойбище забредает кто-нибудь из мужчин, снежные бабушки рассказывают о Начале Мира. В те времена, когда Койот еще не успел ничего переделать и снежные люди только что вышли из рук мистера Древесного, все было не так, как теперь. Снежные люди бродили, беззащитные и бесприютные, по темному и опасному Первому Лесу. Без семей, без рода, ведущего от матери к дочери, без мудрых преданий им нечем было обороняться от плотоядных существ, которые жили наряду с ними в том первозданном мире. Их подстерегали, ловили и поедали, ибо Койот принес в мир голод и смерть. Малое время спустя в живых осталось только двое снежных людей — мужчина и женщина, и они обратились к Койоту за помощью. Тот, как всегда, поставил их перед выбором: бродить по лесам, где всегда подстерегает опасность, но зато видеть мир со всеми его чудесами и приключениями — или сидеть на одном месте, ведя безопасную, упорядоченную жизнь. Как вы уже догадались, мужчина выбрал первое, а женщина второе — так они оба с тех пор и держатся за свой выбор.

Рассказы о былых приключениях и прожорливых зверях тревожили слушательниц и приводили их к заключению, что женщина сделала выбор правильно. Но на Таффи (по-настоящему, конечно, ее зовут не так; настоящее имя, очень длинное, хранится в тайне) эти рассказы действовали совсем по-другому. Они вселяли в нее тоску. Когда очередной гость, наевшись до отвала, рассказывал пару собственных историй и, сделав очередного снежного человечка, уходил прочь, Таффи казалось, что частица ее счастья и спокойствия уходит вместе с ним. Прошло не так уж много лет, по снежночеловеческому счету, прежде чем счастье и спокойствие покинули ее окончательно.

К тому времени она уже дважды стала матерью и приходилась теткой еще семи снежным человечкам. Старший ее племянник, которого она очень любила, достиг возраста, когда родной лес стал казаться ему не столько убежищем, сколько тюрьмой. Он, поначалу с опаской, потом все смелее, начал заходить за поля и ручьи, служившие признанной границей их территории. Возвращался он в полном восторге от того, что повидал. Однажды его не было очень долго. Вернувшись, он рассказал про чудесный каменный мост, перекинутый дугой через широкую реку. По мосту сплошным потоком, сказал он, движутся феришеры и говорящие звери: белки, норки и сойки, а также существа наподобие мелких безволосых снежных людей, живущие в местности под названием Середка. Мост, сказал он, находится в каких-нибудь паре часов пути от их стойбища, если идти на запад.

Таффи слышала в жизни немало чудесных историй, и про этот мост она тоже слышала. Одни говорили, что его построил Койот, чтобы легче путешествовать между Мирами, другие относили его создание к тем временам, когда мистер Древесный со своими родичами еще гулял по Первому Лесу. Но она впервые узнала, что он расположен так близко от их дома — и сказал ей об этом не кто-нибудь, а родной племянник.

— Хотелось бы мне на него посмотреть, — выпалила Таффи и тут же прикрыла рот рукой, поскольку женщине говорить такое было неприлично. Но племянник, совсем еще юный и горячо ее любивший, сказал:

— Так ступай, тетушка! Отправляйся прямо сейчас! Там ты будешь к полуночи, вернешься к рассвету, и никто, кроме нас двоих, об этом не узнает.

— А кто же присмотрит за моими детками, пока меня не будет? — спросила она. — Кто положит им влажную тряпочку на лоб, если у них будет жар? Кто обнимет их и успокоит, если им приснится плохой сон?

— Я присмотрю! — пообещал племянник. — Иди!

И она ушла, унося в памяти его лицо, озаренное виденными им чудесами, и сонный лепет своих детей.

— Так я этого моста и не увидела, — сказала Таффи Дженнифер Т. — На пути туда меня поймала великанская охота, эти проклятущие братья — Джоны. Мода на ручных снежных людей была у них в самом разгаре, и они постоянно прочесывали лес в поисках… — Таффи вздрогнула, — в поисках домашних зверюшек. Долгое время спустя Джон Чугунный Кулак сказал мне, что мост не то рухнул сам, не то его разрушили. Я никогда уже не увижу ни его, ни моих милых деток.

— А их-то почему? Ты теперь свободна, и дом твой близко. Тебе не обязательно оставаться с нами, когда мы отсюда выберемся. Вернешься в свой родной лес, к своим детям. А уж они, конечно…

Но Таффи покачала своей косматой головой.

— Их нет больше. Давно уже нет. Сначала я не хотела верить собственному носу…

— Носу? — растерялась Дженнифер Т.

— У нас, снежных людей, чутье очень острое. Мы чуем то, чего ты даже представить себе не можешь, милая. Чуем мысли, которые образуются в голове у рыбы, и первый удар младенческого сердца в утробе матери. Чуем запах проходящего времени. Сначала я, как уже говорила, не хотела верить. Но когда птица-громовица снизилась над нами, я снова, после многолетнего заточения в своем каменном мешке, вдохнула в себя подлинный воздух Летомира. И узнала, что ни детей моих, ни внуков уже нет в живых. Я слишком много времени провела в этой клетке.

— Ты сказала, что прошло всего несколько столетий, а вы ведь долго живете…

— Ах, нет. Моя клетка была сделана не из простого железа, а из колдовского, добытого в Зимомире. Пока я сидела в ней, я…

— Говорят, в Зимомире время идет по-другому, — сказала проснувшаяся Роза-Паутинка, с сочувствием глядя на Таффи. — По твоему счету прошло каких-нибудь двести лет, а там, снаружи…

— Девятьсот лет миновало со дня моего ухода, — повесив голову, сказала Таффи. — Я чую их, чую каждый прошедший год.

Дженнифер Т. погладила ее темную мохнатую щеку, а Таффи прижала ее к себе. Так они и сидели рядом, вслушиваясь в слабое эхо всех этих пролетевших лет.

— Слезайте-ка оттуда, да поживее.

Этан с Тором обернулись назад, вызвав новые лавины записных книжек. При виде их противника Этан чуть было не засмеялся. Это был мальчик такого же примерно роста и возраста, как Этан, и чрезвычайно безобразный: нос как пустая катушка из-под ниток, уши как два сушеных яблока и совсем маленькие, налитые кровью глазки. В руке он держал ясеневую палку Этана, помахивая ею, как полисмен в мультике дубинкой. Этану он показался очень знакомым и в то же время каким-то не таким. Лицо у него было слишком свирепое даже для самого проблемного мальчика. Этану расхотелось смеяться, и они с Тором слезли вниз быстро, как было велено.

— Чего выпялился, парень? — бросил страшный мальчик Тору, а Тор побелел, как простыня, и пролепетал:

— Ты… Они тебя…

— Кто они?

— Феришеры. Тебя… тоже подменили?

До Этана дошло не сразу, но потом он сообразил. Уж очень этот мальчик был неправильный — может быть, поэтому он и показался Тору похожим на него самого.

Теперь уже засмеялся страшный мальчик — он откинул назад шишковатую голову с шапкой жестких желтых волос и загоготал. Ни дать ни взять мусорный бачок, который катится вниз по бетонным ступенькам.

— Меня? По-твоему, я человек?! — Мальчик вытер слезы рукавом своей замшевой куртки. — Подменыш?! — Он даже на колени упал, так его разбирало. — Клянусь Десницей! И как только таким безмозглым рувинам, как вы, удалось зайти так далеко?

— Ну, а кто же ты тогда? — спросил Этан самым своим умильным, невидимкиным голосом. Ему почему-то вспомнился Кайл Олафсен — может, ему и с Кайлом Олафсеном этого Мира удастся поладить?

— Кто я? Ты хочешь знать, кто я? — вскричал мальчик. С невероятной быстротой вскочив на ноги, он кинулся на Этана и прижал его к груде почтовых ящиков. Многие из них до сих пор были прибиты к выдернутым из земли столбикам. Ясеневой палкой, которую он держал обеими руками, он перехватил Этану горло. Почтовые ящики задребезжали. — Я великан — сами не видите, что ли?

Этан, к мозгу которого перекрыли доступ кислорода, никак не мог понять, шутит мальчик или нет. Великаном он себя объявил как будто вполне серьезно, а вот когда спросил, не видят ли они этого сами, в его голосе появились саркастические нотки. Да и росту в нем никак не больше четырех футов девяти дюймов.