Куттер переваливался с борта на борт, и гамак, подвешенный к бимсу, раскачивался в такт. Рэймидж увидел что-то темное на подушке. Это был длинный, узкий шелковый шарф — темно-синий, с золотым шитьем. Узор был один и тот же: ряд крохотных, искусно вышитых кулаков, сжимающих ятаганы. Инстинктивно Рэймидж коснулся тяжелого золотого кольца, которое — с тех пор, как появились в поле зрения эти два фрегата, — он носил на ленте вокруг шеи, под рубашкой. Тот же рисунок был выгравирован на нем — фамильный герб Джанны. Оставила она шарф на память или, помня ее последние слова и холодное прощание, просто забыла его? Он обмотал шарф вокруг шеи, наполовину стыдясь своей сентиментальности, снова уселся, думая о ней, и тут же заснул.
Рэймидж расхаживал взад-вперед по шканцам в полной темноте: десять шагов вперед — разворот, десять шагов к корме и снова разворот. Он взял первую вахту, с 20:00 до полуночи, спал без задних ног до 4:00, пока Саутвик стоял вторую, и теперь, когда оставалось недолго до рассвета, уже примерно час дрожал от холода на утренней вахте.
Ветер менялся, пока не задул прямо с траверза, и вниз по гроту шел ледяной нисходящий поток. Одежда Рэймиджа отсырела и воняла плесенью — постоянные брызги так часто попадали на материю, что она насквозь просолилась, а соль впитывала влагу из ночного воздуха, и он напомнил себе заставить вестового прополоскать мундир, если будет достаточно пресной воды.
Он яростно дергал головой, стучал себя по брови костяшками пальцев, но сонливость накатывала волнами. Используя старую уловку, он облизал палец и смочил веки, чтобы взбодриться; он ругался, покуда соль высыхала на коже век, не давая глазам закрыться.
С большим усилием он заставил себя прислушаться, потому что отдаленные крики наконец пробились сквозь дремоту. Он услышал их снова: несколько криков — очень слабых, с наветренной стороны на траверзе правого борта. Матрос тихо подошел к нему в темноте.
— Капитан, сэр, — прошептал он.
— Да — кто это?
— Кейси, сэр, впередсмотрящий с русленя по правому борту. Кажется, я только что слышал крик с наветренной стороны и скрип блоков, словно на судне разворачивают реи. Хотя, наверное, я должен пройти на корму, вместо того, чтобы отвлекать вас, сэр.
— Совершенно верно. Я только что услышал их сам. Предупреди других вахтенных. И сообщай обо всем, что услышишь — но только шепотом.
Судно с наветренной стороны — и «Кэтлин», выдающая свое расположение горящими фонарями на корме и еще тремя на призе.
Рэймидж обернулся к старшине-рулевому, стоящему около двух матросов у руля:
— Погасите фонари, вызовите мистера Саутвика, помощника боцмана и рулевого моей шлюпки, объявите общий сбор. Но проследите, чтобы никто не шумел. Рядом судно с наветренной стороны. И набросьте бушлат на нактоуз, чтоб не было видно света.
Он мог только молиться, чтобы команда приза услышала крики и тоже потушила фонари.
Светать начнет минут через десять или около того. В этот момент он услышал другие крики — на этот раз с подветренной стороны, почти прямо за кормой по левому борту, и затем низкий скрежет, который могло издавать только перо руля большого судна, поворачивающееся на оси. Судно должно быть очень близко, чтобы можно было услышать этот звук. Саутвик, Эванс и Джексон прибыли один за другим, босые матросы неслышно скользили мимо него к своим карронадам, которые так и оставались выдвинутыми.
Саутвик отошел и, быстро осмотрев матросов и орудия, возвратился с докладом, что судно готово к бою. Он опять потирал руки, и Рэймидж мог представить что на лице его обычное выражение — как у мясника, довольного качеством мяса только что зарезанного быка.
— Раз мы готовы, они наверняка окажутся британцами. Вы так не думаете, сэр?
— Нет, — коротко ответил Рэймидж. — Я не смог разобрать, что они кричали, но уверен, что не по-английски. В любом случае они должны были видеть наши фонари, и ни один наш корабль не наделал бы столько шума, если бы собирался встать борт к борту с нами, когда рассветет.
— Я не подумал об этом, — признал Саутвик. — На какой из них вы нападете сначала, сэр?
— Ни на какой.
— Ни на какой? — Саутвик не мог скрыть удивления в голосе.
— Мистер Саутвик, — сказал Рэймидж резко, — не стоит привыкать к нападению на фрегаты с маленьким куттером. Мы до сих пор были удачливы, а не умны.
— Согласен, сэр. Тогда, почему бы нам…
Рэймидж перебил его:
— Думайте, штурман! Если мы обрежем буксир и отстанем или уйдем вперед, мы подарим приз им. Если они окажутся британцами, то мы не получим ни пенса. Если испанцами — что более вероятно, — им будет достаточно легко увидеть нас через… — он поглядел в восточном направлении, — через четыре или пять минут, и с этим бризом они скоро поймают нас. И в любом случае, я сомневаюсь, что здесь только один корабль.
— Так что мы сделаем, сэр?
— У нас нет никакого выбора. Мы будем ждать, мистер Саутвик, и надеяться. Кто пожелает, может также молиться.
— Приз погасил фонари, сэр, — доложил Джексон.
Рэймиджу показалось, что он может различить смутные очертания приза сквозь рассеивающуюся тьму ночи, но он был не совсем уверен.
— Очень хорошо. Продолжайте внимательно наблюдать, а я спущусь на нескольких минут.
В каюте, велев часовому прикрыть фонарь шляпой, Рэймидж отпер ящик стола и снова сложил секретные документы в коробку со свинцовыми грузами. Внезапно он вспомнил беседу с гардемарином, который когда-то был заключенным во Франции: в плену важно иметь крепкие ботинки и теплую одежду — французы гонят заключенных за сотни миль на север, в такие лагеря, как Верден, и, по-видимому, испанцы делают то же самое. И понадобятся деньги, чтобы покупать еду на марше.
Рэймидж уже был обут и в бриджах. Он взял несколько гиней из ящика и засунул часть из них за подкладку шляпы, а остальные положил в карман. Он отпустил часового, и когда тот вышел вместе с фонарем, подумал, что может различить призрак рассвета в потолочном люке. Окинув напоследок взглядом каюту, он вспомнил кольцо на шее: его могут украсть. Он завязал кольцо в угол шарфа Джанны и сунул шарф в карман. Он будет чувствовать себя круглым дураком, если корабли окажутся британскими, и они, вероятно, ими и окажутся — после всех этих предосторожностей.
Он вынес коробку с грузами на палубу и отдал ее старшине-рулевому около нактоуза:
— Ты знаешь, что это такое. Держи ее при себе.
Как только Саутвик увидел его, он сообщил:
— Сплошные крики, сэр: так много шума, будто они проходят через конвой, стоящий на якоре в густом тумане перед входом в Спитхед.
Крики по правому борту были музыкальны. Даже при том, что слова были неразборчивы, Рэймидж был уверен, что может распознать определенное произношение, уловить знакомые звуки. Судно было намного ближе теперь, и судя по крикам и по последующим шумам, он был уверен, что паруса на нем то и дело убавляют, чтобы направить его по ветру туда, где, по их мнению, была «Кэтлин». Он прошел на правый борт и смог услышать еще больше голосов со второго судна — оно было еще ближе, так что он мог слышать плеск воды из-под форштевня.
Эти два корабля, очевидно, знали, что они сходятся курсами на «Кэтлин», но знал ли каждый из них про другого? Действовали они по заранее разработанному плану или просто приплыли вместе, а потом разыскивали «Кэтлин» в темноте по одиночке? Знали они, что их намеченная жертва — всего лишь маленький куттер? Вряд ли. И был ли теперь у него шанс заставить их действовать один против другого?
Несколько радостных, почти восторженных мгновений он воображал себе, как выводит «Кэтлин» точно между этими двумя фрегатами, а затем, когда они приближаются с обеих сторон, убирает все паруса. Вес буксируемого судна сработает как якорь, и «Кэтлин» остановится так внезапно, словно наткнулась на мель. Тогда, при минимальном везении, два испанца потерпят крушение, столкнувшись в темноте, и каждый будет считать другого врагом. Был шанс, что каждый даст по меньшей мере по одному бортовому залпу, прежде чем они осознают ошибку.
