Министр (смотрит на карту-табло. На ней в районе Японского моря начинает мигать зеленая лампочка). Вот… вот оно. Они начинают выводить из строя наши атомные лодки. Кто это сделал? (Поворачивается к сенатору.) Вы?! (К Клинчеру.) Вы?! Ну что ж, мы погибнем, но и вы погибнете вместе с нами! Все! Все! (Осторожно подходит к портьере, кладет руку на задний карман. Рывком отдергивает портьеру. За ней никого нет.)

Адъютант. Прикажете направить буксир, сэр?

Министр. Что — буксир! Что — буксир, полковник! Это начало — в конец. Все сразу. Все…

Клинчер пятится к двери, исчезает. За ним исчезает Хениш.

Снова зуммер.

Голос в динамике кричит: “Алло! Говорит подводная лодка № 21! Отказал реактор, отказал реактор! Исправить не можем. Всплываем в территориальных водах русских. Нас могут интернировать. Радируйте, что делать. Шлите помощь! Прием!” Сопротивляться! Не сдаваться! Атомный залп!

Адъютант. Но… приказ об атомном залпе отдает президент, сэр.

Министр. Президент! И он красный, и он коммунист! Все вы, все…

Зуммер.

Голос из динамика: “Алло, докладывает командир подводной лодки “Трешер-2”. Отказал реактор, отказал реактор. Всплываем в русской зоне. Затирают льды. Радируйте, что делать. Шлите помощь. Прием!” (Смотрит на карту. Там мигает уже семь зеленых лампочек.) Вот оно! Значит, они нас… все по Кеннету. Задача имеет только одно решение. И ничего поделать нельзя.

Зуммер.

Голос: “Алло, докладывает служба наблюдения восточного сектора. Наблюдаем всплытие советских подводных лодок. Видим с самолетов три лодки… четыре… пять…” Пять красных мигающих лампочек загорается на карте-табло в Атлантическом океане. Теперь они — залп. Все по Кеннету, задача имеет только одно решение…

Зуммер.

Голос: “Алло, докладывает служба наблюдения Тихоокеанского сектора. Наблюдаем всплытие советских подводных лодок. Семь подлодок… восемь…” Они нас! Они нас… Как в страшном сне, когда убивают — и не можешь пошевелиться. Нет! Нет! Надо решить эту стратегическую задачу. Решить сейчас. Значит, если они нас — мы их… нет, мы их — они нас… Нет, не то! Мы — нас, они их… Они нас — мы их… Что это я? (Трет виски.) Бедная моя голова!

Адъютант. Что же делать, сэр? Надо что-то делать!

Министр. Тсс… тихо. Я решаю стратегическую задачу. Они нас — мы их. Нет, они их — мы нас… Нет, не то.

У него сейчас такое интересное лицо, что Парней не выдерживает, наводит фотоаппарат. Белый свет лампы-вспышки.

Что — уже?! (Прикрывает лицо.) Уже! А-а-а-а! (Выбрасывается в окно.)

Адъютант вскакивает, бросается к окну. Смотрит. Поворачивается к Пирнею.

Пирней (растерянно). Я только хотел…

Затемнение справа.

Освещается левая сторона сцены: кабинет Шардецкого. За окном медленно угасает зелено-синее зарево.

Шардецкий и Макаров смотрят на него.

Шардецкий. Вот и все…

Макаров. А вы поседели за эти два года, Иван Иванович. Совсем белый стали.

Шардецкий. Да. В Москве, Олег Викторович, непременно сообщите в Министерство сельского хозяйства: в этом году весна наступит на две недели раньше, чем обычно. И пусть по опасаются, будто это оттепель, каприз погоды — нет. Будет ранняя дружная весна.

Макаров. И это вы рассчитали, Иван Иванович?

Шардецкий. Да. Мы все рассчитали… все, что можно рассчитать. Пусть хоть это используют.

Затемнение слева.

Освещается правая сторона: кабинет-лаборатория Голдвина. Из окна и из реакторного зала в комнату льется зелено-синее свечение. Голдвин в кресле отдыхает, У пульта ассистент.

Ассистент. Цепная реакция замедлилась, профессор!

Голдвин. Выдвигайте все стержни, выводите реакторы на критический режим. И распорядитесь, чтобы это сделали в остальных лабораториях. Я устал.

Ассистент. Но… это же опасно!

Голдвин. Теперь не опасно, Френк. Не опасно, мой мальчик.

Ассистент. Я Джон, сэр! Джон Кейв, пора привыкнуть. Френка Гарди уже нет в живых! (Осторожно поворачивает рукоятку на пульте. Учащается треск счетчика). Вы слышите, профессор! Мы… не облучимся, как доктор Гарди?

Голдвин (встает, подходит к пульту). Да, вы Джон. Конечно, вы Джон, а не Френк, — тот никогда не сказал бы такую глупость. Пустите! (Резко вращает рукоятку. Говорит в микрофон.) Внимание, всем лабораториям вывести стержни из реакторов. Все стержни! (Ассистенту.) Мы не успеем облучиться, Джон Кейв, не пугайтесь. Через час — другой ядра успокоятся.

Свечение в реакторном зале начинает угасать. Счетчик потрескивает реже, чем раньше.

Ассистент. Цепная реакция замирает, профессор! Это при выведенных-то стержнях. Значит…

Голдвин. Значит, реакторы сделали свое дело — и теперь погаснут надолго. Вот и все, Френк… (Поворачивает кресло к окну, садится. Лицо его освещает зеленый свет. Голос его звучит теперь из динамика). Прощай, великая наука! Как и все другие, ты возникла в поисках истины. Мы развивали тебя из самых лучших побуждений. Ни на какую другую не истратил мир больше труда и денег, чем на тебя. И ни от какой другой он не получил меньше пользы, чем от тебя… Все, что хотят от себя сейчас люди: чтобы ты не принесла им вреда. Пусть будет так! Так ты хотел, Френк. Я думаю о тебе, как о живом… да ты и в самом деле жив. Ты в гораздо большей степени жив, чем те люди, что каждый день умирали от страха за свое благополучие…

Появляются Клинчер и Хениш.

Клинчер. Что все это значит, профессор? Что вы сделали?

Голдвин (оборачивается). Выполнил работу, за которую брался, генерал. А, коллега Хениш! Как ваши дела? Надеюсь, акции “Глобус компани” стоят высоко?

Хениш. Вы… вы… нарочно устроили этот трюк, чтобы разорить меня! Но не выйдет, нет! Через день-два ваши дурацкие эффекты прекратятся, распад и деление ядер восстановится. Все будет по-прежнему! Я свое возьму!

Голдвин. Вы напрасно оставили физику, Хениш. Тогда бы вам легче было понять, что ни через день, ни через год радиоактивность не восстановится. Заряда устойчивости хватит лет на пятьдесят… если не на все сто. У людей будет достаточно времени поразмыслить.

Клинчер быстро отходит к телефону, снимает трубку, набирает номер. Хениш бросается к тому же телефону, нажимает рычажки, вырывает у Клинчера трубку. Идет борьба.

Клинчер. Позвольте, сенатор, я первый! (Вырывает трубку.)

Хениш. Нет, уж вы позвольте!

Борьба. Победила армия. Хениш летит на пол.

Клинчер (быстро набирает номер). Белый дом? Говорит генерал Клинчер. Немедленно соедините меня с президентом…

Хениш поднимается, оглядывается.

Господин президент? Докладывает бригадный генерал Клинчер, руководитель исследовательского Центра “Нуль”. Рад сообщить, господин президент, что работы по…

Хениш хватает с лабораторного стола массивный прибор, обрывает провода, бьет Клинчера по голове. Тот роняет трубку, опускается на пол.

Ассистент (хватается за голову). Что вы делаете! Это же гальванометр!

Хениш (лихорадочно набирает номер). Алло, Стюарт! Это Хениш. Продавайте все акции. Все, что мы накупили. Да, все, вам говорят!

Голос Голдвина. Дорогую цену заплатило ты за страх, человечество. А ведь это не последняя опасность на твоем пути.

Хениш. Продавайте! Продавайте! (Голос его срывается.) Продавайте!!!

Занавес

Все ясно. Лейкоз, лейкемия. В моем случае — год, может быть, два. Мир жестокий и голый. Кажется, я никогда его таким не видел. Думал, что все понял, все познал и готов. Ничего не готов.

Подхожу к окну. Мерзко и сыро на дворе. Декабрь без мороза и снега. Какие странные деревья: черные, тонкие ветви, ни единого сухого листика. Все снесло ветром, ни одного но осталось.

Люди бегут под фонарями в черных пальто.

Мне уже некуда спешить. Мне нужно теперь оценивать каждую минуту. Секунду. Нужно подержать ее в руках и с сожалением опустить. В корзине времени их все меньше и меньше. Обратно взять нельзя: они тают безвозвратно.