Шардецкий (ошеломленно). Не может быть… Мистика! Хотя нет, почему же? Может. Действительно, в каждый момент какие-то атомы кобальта взрываются гамма-квантами, какие-то нет. Пройти можно. Как по минному полю. Что же, у клопа какие-то миноискатели есть, что ли? Выходит, он чувствует: какие атомы около него будут распадаться, — и поворачивает от них подальше?

Самойлов. Я так думаю, он изменение нейтринных потоков от ядер чувствует. Должно быть, спокойные и распадающиеся ядра излучают их неодинаково.

Шардецкий. Возможно… Это где же вы клопа-то достали, Петр Иванович?

Самойлов. А я недавно в Свердловск ездил, в командировку. В мягком вагоне. Ну, и не уберегся… Я его, собственно, казнить хотел. А он — избег… Между прочим, я построил его блуждания в пространственно-временных координатах. Есть намек на закономерность.

Шардецкий. Да-а… Черт знает Что! Клоп, а! Гнусное насекомое — и движет физику. Дожили…

Самойлов. А что — клоп? Очень удобный объект наблюдений: плоский, форма эллиптическая. Легко рассчитывать сечения захвата. Муравья, к примеру, пришлось бы интегрировать по сложному контуру… (Затянувшись дымом.) Впрочем, стоит попробовать и муравья.

Шардецкий. Что ж, клоп так клоп. Я не гордый. Пойдемте, Петр Иванович, посмотрим, что он может… Значит, “зашли на огонек”? И ехидный же вы человек, Самойлов!

Уходят.

Занавес

Освещена левая часть сцены. Большая комната. Столы с приборами и без таковых. В дальней части комнаты установка, похожая на спектрограф, на лазер и немного на самогонный аппарат: кварцевые и металлические трубы, спирали проводов, стеклянные завитушки, соленоиды и т. д. Рядом приборный щит. На стене самодельный лозунг: “Размышлять, размышлять, размышлять — пока не почувствуешь злость к работе!”, и самодельный же рисунок гуашью: Архимед, прикрываясь ладошкой, выскакивает из ванны. Словом, это комната поисковой группы “Эврика”.

Идет семинар. За столами Шардецкий, Штерн, Якубович, Сердюк, Валернер, Ашот Карапетян и другие исследователи. У поворачивающейся доски — Самойлов (он сегодня чисто выбрит, при галстуке) заканчивает доклад. Докладывать он не умеет и не любит — и высказывается с некоторым отвращением.

Самойлов. Вот так мы поняли, что в пространстве блуждают нейтринные флюктуации. Ну, скажем: отчего небо синее? От флюктуации, от колебаний плотности воздуха — так, значит! — они и рассеивают синие лучи. Ну, и в пространстве есть колебания плотности нейтрино — так, значит? От них и происходит распад ядер. Когда флюктуация оказывается у ядра, оно выпячивается… ну, как пузырь, у которого часть пленки тоньше — и может лопнуть, распасться… так, значит? Ну, и больше у нас вопросов к насекомым не было — дальше сами смекнули. Раз все дело в колебаниях плотности нейтрино — этим можно управлять. Элементарная статистика: когда плотность нейтрино в пространстве велика — флюктуации малы, так, значит? И ничего они сделать не смогут. И обратно… возьмем паровоз. И поставим его вверх колесами…

Оживление в публике.

Шардецкий. Петр Иванович, не резвитесь!

Самойлов. Проверка внимания, Иван Иванович. Продолжаю… да, собственно, чего там продолжать? Все это одна умственность. Ну, она выражается такими формулами… (Легким ударом переворачивает доску. Осыпаются меловые символы.) Желающие могут вызубрить… Давайте я вам лучше покажу это дело в натуре. Будет доходчивее. Ашотик, заведи!

Ашот Карапетян — маленький, усатый и серьезный — идет к установке. Щелкает тумблерами на приборном щите. Загораются сигнальные лампочки. В кварцевой трубке вспыхивает разряд.

Сейчас в ограниченном пространстве — ну, в области вон того куска урана-235 (показывает) — будем повышать плотность нейтрино. Ашот, счетчик!

Ашот укрепляет около образца трубку газоразрядного счетчика. Слышен мерный треск.

Распадается, как обычно, — так, значит? Ашот, реактор.

Ашот работает рукоятками.

Генератор нейтрино… Есть!

Треск стихает. Урановый образец начинает светиться с сине-зелеными переливами. Возгласы: “Ух, черт!”, “Вот это да!” Все бросаются к установке.

Усекли? Уран перестал распадаться — так, значит? А избыток энергии стал выходить из него фотонами — малюсенькими такими порциями. Как, скажем, у больного хворь потом выходит… А все почему? Не стало крупных флюктуации, от которых лопаются ядра, — так, значит? Переключай, Ашот.

Ашот нажимает кнопки. Свечение пропадает. Счетчик начинает трещать, как прежде. Ашот манипуляторами убирает урановый образец в контейнер. Ставит на его место колбу с водой, опускает в нее трубку счетчика.

Якубович. А это зачем?

Самойлов. А теперь перевернем паровоз вверх колесами. В колбе — вода. Из местного водопровода. Счетчик, как вы можете заметить, в ней безмолвствует: радиации нет. Сейчас уменьшим концентрацию нейтрино… вернее, повысим концентрацию антинейтрино — так, значит? Попрошу всех отойти от установки на два метра! Антинейтрино излучаются пучком, но… не ровен час кого-нибудь заденет. Мне ни к чему выплачивать пострадавшему больничные.

Все отходят. Ашот тянет за собой шнур дистанционного управления.

Давай, Ашот!

Ашот нажимает несколько кнопок. На приборном щите начинает мигать красная полоса. Одновременно раздается частый и резкий треск счетчика. Ашот нажимает еще кнопку: треск переходит в рев.

Достаточно, Ашот!

Тот щелкает тумблерами. Рев счетчика постепенно переходит в частый треск. Треск замедляется.

Стало быть, создали с помощью антинейтрино крупные флюктуации — и они сделали обычную воду радиоактивной. Слышите, как спадает наведенная радиация! Вот все. Прошу задавать вопросы.

Минуту все молчат. Потрескивает счетчик.

Штерн (бросается к Самойлову). Вопросы… какие тут могут быть вопросы! (Шутливо тузит Самойлова). Ах ты, черт, пижон, гений, талантище!

Самойлов. Я что? Я ничего…

Валернер. Качать его, ребята!

Самойлов (отстраняется). Иди, я сегодня в новом костюме. Вон Ашота покачай. Или Ивана Ивановича… А вообще: теорию надо было качать — так, значит?

Валернер. У-у… нет в тебе душевного благородства, всепрощения — в такую минуту уесть! Только такая зловредная ехидина, как ты, и могла придумать этот опыт с клопом. Что — съел?

Якубович. Ну, теперь я знаю, с какого конца браться за плазму. Ох, и поэкспериментируем! (Алчно потирает руки.)

Сердюк. И подумать только — все началось с клопа…

Шардецкий (выходит к доске). Вопросов к Петру Ивановичу, я вижу, нет — демонстрация довольно красноречивая. Тогда позвольте мне. Стало быть, теперь мы понимаем что к чему. Знаем, что, меняя концентрацию нейтрино и антинейтрино в пространстве, можно управлять устойчивостью ядер… в принципе можно. На этом экспериментальные исследования временно, до моего разрешения, мы прекращаем…

Шум, гул, возгласы: “Как же так!”, “Вот новость!”

Тихо! Будем двигать теорию. Мы должны наперед предвидеть все результаты дальнейших опытов!

Якубович. Вот так так, милое дело!

Самойлов. Ну-у… какие же это будут опыты, если в них все наперед ясно!

Ашот. Почему такие строгости, Иван Иванович? Сейчас, когда все получается, да?..

Шардецкий. Именно потому, что получается, Ашот. И еще далеко не ясно: что именно получится? Помните: когда запускали первые ракеты на Луну, их тщательно стерилизовали, чтобы ненароком не занести на лунную поверхность наши микроорганизмы и — боже упаси! — не заразить тамошние живые существа. Хотя далеко не ясно: есть ли жизнь на Луне — скорее всего нет… А на Земле есть жизнь. Есть! И все живое, все вокруг нас состоит из атомов, имеющих ядра. Поэтому мы должны быть так же стерильно осторожны с нейтрино, как наши коллеги — исследователи космоса — с микробами.

Штерн. Что же делать бедным экспериментаторам?

Шардецкий. Готовить генераторы для новых массированных опытов. И — думать. Всем думать. Развивайте далеко идущие гипотезы, продумывайте методики, воображайте все возможные применения открытия. Разрешается выдвигать на семинары самые фантастические идеи — со строгим математическим обоснованием, разумеется. Но — ни одного опыта с нейтрино без моего разрешения! Итак, всем — думать!