Невероятно упрощенный символ глаза. Символ-оберег.

Оламская Тишина была враждебной с первых минут контакта. Подозрительные и совершенно не желающие идти на сближение, они дважды атаковали корабли 40-го флота в попытке прогнать экспедицию из космического пространства Тишины. Во время второго столкновения Тишине удалось захватить экипаж имперского военного корабля.

Командующий 40-го имперского экспедиционного флота послал предупреждение Тишине, объясняя, что основной целью Империума Терры был мирный контакт и обмен, и агрессивные действия Тишины не останутся без последствий. Военный корабль и его команда должны быть возвращены. Переговоры должны начаться. Разговор с имперскими итераторами должен привести к взаимопониманию. Наконец, Тишина ответила. Она объяснила, словно ребенку, или, возможно, собаке или птице, которую пыталась выдрессировать, что именно Тишина является истинной и единственной наследницей Терры. Само название планеты предполагало постоянную готовность возобновить контакт с миром-колыбелью. Тишина терпеливо выжидала все эти тысячелетия апокалипсических бурь и штормов.

Имперцы, которые приближались к ее границам, лгали. Они были не теми, за кого пытались себя выдавать. Любому дураку было понятно, что они — всего лишь грубая поделка некой чуждой расы, пытавшейся создать пародию на человека.

Свой приговор Тишина подкрепила результатами допросов пленных имперцев. По заявлению Тишины, после проведения вивисекции выяснилось, что у каждого пленника было более пятнадцати тысяч отличий, ясно указывающих на их нечеловеческое происхождение.

Командующий 40-го экспедиционного флота запросил помощи у ближайшего контингента астартес.

Чем дольше Хавсер жил среди Стаи, тем больше к нему приходило астартес. Воины, которых он не знал, из рот, с которыми он не пересекался, приходили и подозрительно рассматривали скальда золотыми нечеловеческими глазами.

Они не учились доверять ему. К доверию это не имело никакого отношения. Волки словно привыкали к запаху чужака в Этте.

Или это, или кто-то, кто мог держать в узде самых диких убийц Фенриса, приказал им принять его.

По всему выходило, что, как и в случае с Битуром Беркау, истории имели для Волков огромное значение.

— Почему истории так важны? — спросил однажды ночью Хавсер, когда ему разрешили отобедать со Скарссеном и его приятелями по кругу-игре. Настольные игры, вроде хнефатафла, служили для того, чтобы отточить стратегическую интуицию.

Скарссен пожал плечами. Он был слишком занят, вгрызаясь в мясо совершенно несвойственным человеку образом. Даже изрядно проголодавшийся человек не ел бы подобным образом. Скорее его движения напоминали кормящегося зверя, который не знает, когда будет насыщаться в следующий раз.

Хавсер сидел над миской рыбного супа и несколькими сухофруктами. У астартес Фиф были мёд и огромные шматы сырого, с душком, мяса, от которого несло холодной медью и карболкой.

— Это потому что вы не записываете события? — продолжил расспрашивать Хавсер.

Лорд Скаррсен вытер кровь с губ.

— Память — вот что действительно важно. Если помнишь что-то — можешь это повторить. Или не можешь.

— Вы учитесь?

— Именно так, — Скарссен кивнул. — Если можешь поведать сказание, значит, ты его знаешь.

— А благодаря сказаниям мы не забываем о наших мертвецах, — вставил Варангр.

— Тоже верно, — сказал Скарссен.

— Мертвецах? — спросил Хавсер.

— Если мы забываем о них, им становится одиноко. Товарищи не должны забывать и оставлять их в одиночестве, даже если они стали рэйфами и ушли во тьму Земель Мертвых.

Хавсеру хотелось увидеть лицо Варангра, но перед ним была лишь ничего не выражающая маска с тусклыми глазами высшего хищника.

— Когда я спал, — начал Хавсер. Это было начало фразы, но он не продумал ее до конца и замолк на полуслове.

— Что? — раздраженно спросил Скарссен.

Хавсер встряхнулся, выходя из краткого транса.

— Когда я спал. В холодной дреме, в которой вы держали меня. Я услышал голос. Он сказал, что ему не нравится быть во тьме. Он скучает по свету. Голос сказал, что видел все сны сотню, даже тысячу раз. Он сказал, что не выбирал тьму.

Неожиданно Хавсер понял, что Скарссен, Варангр и другие воины Фиф перестали есть и пристально наблюдают за ним. Некоторые из них даже забыли стереть с подбородков кровь.

— Он сказал, что тьма выбирает нас, — продолжил Хавсер. Волки согласно забормотали, хотя их глотки превратили звук в утробное рычание леопарда.

Хавсер посмотрел на воинов. Прыгающий свет камина блестел в золотых глазах и отражался от белых клыков.

— Это был рэйф? — спросил он. — Я слышал голос из Земель Мертвых?

— У него было имя? — сказал Варангр.

— Кормек Дод, — ответил Хавсер.

— Значит, не рэйф, — выдохнул Скарссен. Он обмяк, будто разочаровался. — Почти, но все же не он.

— Возможно, даже хуже, — проворчал Трунк.

— Молчи! — отрезал Скарссен.

Трунк склонил голову.

— Я понял свое упущение, и приложу все усилия, чтобы исправить его, — сказал он.

Хавсер спросил, что они имели в виду, но Волки не ответили ему. Его история ненадолго оживила их интерес, но теперь они занялись прежними делами. Ярл вновь вернулся к разговору о смерти.

— Мы сжигаем своих мертвецов, — сказал Скарссен. — Таков наш обычай. На Фенрисе нет подходящей для погребения земли. Зимой она все равно, что железо, а летом норовит уйти под воду. Мы не оставляем надгробий или могил, не кормим червей, как другие люди. Разве мертвец хотел бы этого? Чтобы его рэйф оказался прикованным к одному месту? Его нить обрезана, и он может, наконец, бродить, где пожелает. Ему не захочется, чтобы его засыпали камнями.

— История лучше камня, — сказал Варангр. — Так мы куда сильнее помним мертвых. Ты знаешь, как помнить о мертвых, скальд?

Медик, который ухаживал за ним в полевой станции в Ост-Рожнике, потратил немало времени, объясняя, что едва успели спасти его ногу.

— Осколочное ранение лечится, — сказал он, как будто обсуждая побелку стены. — Хуже были последствия ударной волны. Взрыв впечатал вас в стену, а потом обрушил перекрытие.

Хавсер ничего не чувствовал. Он подозревал, что его ощущения затуманивали лекарства. Полевая станция Ломбардских Хортов была неряшливой и ужасно бедной — халат, маска и шапочка медика были безнадежно испачканы кровью, очевидно, он подолгу не менял их. Зато на хромированном подносе рядом с Хавсером лежало несколько пустых шприцов с обезболивающим. Врачи потратили на него драгоценные медикаменты. Он заслужил особое внимание и личный визит специалиста.

Вероятно, из-за него несколько простых солдат умрут или в лучшем случае будут терпеть невыносимую боль.

Он ничего не чувствовал.

— Думаю, аугметика приживется, — ободряюще сказал медик. Врач выглядел уставшим. Точнее глаза выглядели уставшими. Все, Хавсер что видел выше заляпанной маски — это уставшие глаза.

— Большего обещать не могу, — вздохнул хирург. — У меня действительно нет необходимых медикаментов.

Глаза, ни намека на нос или рот. Хавсер не чувствовал ничего, кроме текущего в глубине души потока наркотического отупения. Глаза без носа или рта, глаза над грязной маской. Это было неправильно. Он привык видеть наоборот. Рот, и никаких глаз. Рот, улыбка и скрытые глаза.

Действительно прекрасные глаза, скрытые за желтым визором.

— Хмм, — вздохнул медик. Снаружи кто-то закричал. Машины-перевозчики Кибернетики подвезли на носилках новых раненных.

— Василий. Капитан Василий.

— Она не выжила. Мы сделали все возможное, но повреждения внутренних органов оказались слишком обширны.

Хавсер ничего не чувствовал. Это не продлится долго.