— Совет на Никее намерен решить проблему использования адептов Библиариума в легионах, — сказал он. Его голос, более не искажаемый воксом шлема, был глубоким и резонирующим. — По нашему мнению, то, что зовется магией, является жизненно важным средством для выживания Империума. Противники клеймят нас как еретиков и отвергают накопленные нами знания. Если решение Императора окажется не в нашу пользу, это приведет к расколу братства примархов.

— Особенно, если вы не покоритесь решению Императора, — продолжил Хавсер.

— У Него не будет иного выбора, кроме как покарать нас, — согласился советник из Тысячи Сынов.

— И карой станет Шестой легион.

— Кара — единственная причина, по которой Он позволяет существовать дикому и чудовищному Шестому легиону. Единственная причина, которая оправдывает их создание — последнее средство устрашения.

— И я — средство раннего оповещения. С помощью меня вы сможете увидеть их появление.

— Да, Каспер Хавсер. Именно так.

— Он примет решение не в вашу пользу, — сказал Хавсер. — Не важно, как вы его преподносите, но ваше искусство — малефик, и оно, как я понял, привело человечество к Древней Ночи.

Советник вновь взглянул на действо внизу. Хавсер пристально всмотрелся в его профиль. Ему вдруг стало интересно, как полагается выглядеть чернокнижнику. Ему стало интересно, был ли у колдовства запах.

Хавсер попытался вспомнить, не это ли лицо он видел в отражении окна тем утром на орбитальной платформе. Не ему ли принадлежало то лицо? Знал ли его скальд?

— Давай я расскажу тебе о Древней Ночи, — начал советник, — ведь большую часть жизни ты пытался отыскать ее следы. В мифах говорится, что это была катастрофа вселенских масштабов. Космологический апокалипсис. И, да, что причиной этому стало злоупотребление некими таинственными трансформаторными возможностями. Но я акцентирую внимание на термине «злоупотребление». Я говорю о целых культурах и обществах, которые неверным образом использовали эзотерические знания, в основном из-за непонимания того, что они делают. Но знаешь, что больше всего пугает в Древней Ночи, Каспер?

— Нет, — ответил скальд.

— Я скажу тебе. Само понятие неверное. Древней Ночи не было. Оглянись на прошлое, и ты увидишь, что человечество переживало сотни катастроф. Во внешнюю тьму канули целые эпохи, но человек все равно поднимался лишь затем, чтобы его смело вновь. Цивилизации возникали и исчезали гораздо чаще, чем ты ты можешь себе представить. Атлантида и Агарти. От некоторых древнейших царств не остались совершенно никаких следов. Это естественный процесс.

— Естественный? Это же результат игр людей с разрушительными силами!

— Нет, — терпеливо сказал советник, словно он был наставником, который занимается с отстающим учеником. — Представь себе лес, который иногда страдает от пожаров. Огонь уничтожает все, но он — часть цикла, ибо освобождает место для новых растений. Человечество вновь вырастает на пепелище последнего пожара, Каспер. Из этого мы поняли, что знание — это связующее звено. Знание — единственная сила. Без него мы сгорим вновь, поэтому главнейшая задача Пятнадцатого легиона — сбор знаний. Ты ведь занимаешься тем же, Каспер. Вот почему ты оказался столь подходящим кандидатом для вербовки. Вот почему твой разум даже не пытался сопротивляться, когда мы сплели воедино твои и наши стремления. Знание — жизнь и сила, а также защита от тьмы. Забывчивость — вот истинное зло, которым пытается сломить нас мрак.

Он коснулся пальцами лба.

— Важнее всего хранить знание здесь. Посвятить себя ему. Держать его не в книгах, планшетах или хранилищах данных, но в памяти. Скажи мне, разве сами Волки, какое бы они отвращение не испытывали к малефику, не следуют древней традиции устного повествования? Разве устный пересказ — это не то, что они уважают, скальд?

— Да, — нехотя признал Хавсер.

— Есть древний миф, — продолжил советник. Он остановился и взглянул на застывший круговорот никейского неба. — История о Тоте, боге Фаронской Эры. Он изобрел письмо и решил показать его правителю Эгипта. Но тот ужаснулся, ибо считал, что из-за письма люди станут все забывать.

Советник обернулся и вновь посмотрел на Хавсера.

— Мы пришли к тебе не с писаным словом или инструкциями. Мы не пытались повлиять на тебя через то, что можно было бы стереть или изменить. Мы говорили с тобой во снах и в особых случаях записывали воспоминания прямиком тебе в память.

— Другими словами, вы не оставили мне выбора, — ответил Хавсер. — Вы изменили мою жизнь и мой вюрд, и в данном случае я не имел права голоса.

— Каспер…

— Ты говоришь, забывчивость — настоящее зло? Тогда почему вы используете ее? Почему одни вещи я помню необычайно ясно, а другие остаются сокрытыми от меня? Если забывчивость худшее из зол, тогда почему вы применили ее на мне? Почему моя память избирательна? Чего я не должен помнить?

Взгляд Амона посуровел.

— Что ты хочешь сказать? — спросил он.

— Он хочет сказать, чтобы ты отошел, — сказал Медведь.

— Отойди, — повторил Медведь с большим нажимом.

Амон из Тысячи Сынов повернулся и взглянул на Космического Волка, стоявшего за Хавсером. Его лицо вновь озарилось улыбкой.

— Ты целишься в родича Астартес, волчий брат? — спросил он с некоторым весельем. — Это разумно? Или, точнее… прилично?

Болтер Медведя не шелохнулся.

— Я защищаю скальда, как того требует мое призвание. Отойди.

Амон из Тысячи Сынов рассмеялся, после чего отступил на пару шагов от Хавсера и парапета. Кустодий, хотя все еще неподвижный, начал слегка дрожать, словно человек, пытающийся проснуться.

— Разве мы будем ссориться и драться, пока под нами творится история? — спросил советник.

— Не исключено, — произнес Аун Хельвинтр, бесшумно обойдя Амона сбоку.

— Уже двое? — с напускным восторгом заметил советник Тысячи Сынов.

— Скальд под нашей защитой, — твердо сказал рунический жрец.

— Но я ему не угрожал, — беспечно ответил Амон. — Мы просто разговаривали.

— О чем? — спросил Хельвинтр.

— О пустяках, — произнес Амон. — Невинных вещицах. О деревянной лошадке, подкладке регицидной доски, вкусе яблок, игре на клавире, вещах, связывающих жизнь воедино, о ностальгии и воспоминаниях.

— Отойди, — повторил Медведь.

— Вижу, у тебя совсем туго с юмором, — заметил Амон.

— Отойди и убери свою магию, — произнес Аун Хельвинтр. Рунический жрец застыл в ритуальной стойке — выставил левую ногу вперед, поднял левую руку, словно изготовившийся к атаке линдворм, правую же прижал к поясу, ладонью кверху и с согнутыми пальцами, будто крючки для ловли рыбы. Хавсер внезапно ощутил перепад давления.

— Что меня особенно умиляет, — сказал советник Тысячи Сынов, — так это ваше лицемерие. Вы преследуете нас за так называемое колдовство, но сами не гнушаетесь пользоваться им, шаман.

— То, что использую я во благо Стаи, и то, что практикуешь ты, разделяет огромная пропасть, чернокнижник, — ответил Хельвинтр, — и пропасть эта зовется «контролем». Лишь наивный будет полагать, что человечество сумело бы выжить без уловок и хитростей, но всему есть предел. Предел. Нам следует знать, что мы можем постичь, а что нет, и никогда не должны позволять себе переступать эту черту. Скажи, как далеко ты зашел за нее? На шаг? Три? Десять? Тысячу?

— Но благодаря нашему врожденному превосходству над вами, годи, мы овладели ими всеми, — ответил Амон. — Вы едва погрузили ступни в Великий Океан. Всегда можно узнать что-то новое.

— Есть такая вещь, как «слишком много», — сказал Хавсер.

Амон улыбнулся.

— Слова, сказанные этим предателем-жрецом Творцом Вюрда в день твоего пробуждения на Фенрисе.

Хавсер бросил взгляд на Хельвинтра.

— Его устами, — произнес он. — Не знаю, какое вам еще требуется доказательство того, что с тех самых пор, как я попал в Этт, Пятнадцатый легион следил за вами с моей помощью.