Мисс Хантер сказала, что ее познабливает, и она пока не будет снимать мех. У нее был приятный низковатый голос. Груди ее, довольно широко расставленные, посередине разделялись ложбинкой, и те, кто был ростом пониже, волей-неволей упирались туда глазами. Мужчины пялились на нее, обступая со всех сторон, и снова пялились, а кто посмелее, пытался увлечь ее в сторонку и назначить свидание, но она отказывалась, очень мило объясняя, что временно «изъята из обращения», и просила их не обижаться на нее и не ревновать. Легко сказать!..

Миссис Блэк заявила доктору Блэку:

— Это форменное издевательство над женщинами.

Самое смешное, что в ней нет ничего особенного, кроме роста — и того, как я понимаю, скоро не будет. Нет, ни ты, ни все твои приятели — вы не врачи. Обрезали человека со всех сторон и довольны.

— Мы только выполняли ее желание, — защищался доктор Блэк.

— Думаю, — сказала миссис Блэк, — она рассуждала примерно так: не можешь одолеть всех — стань как все.

— Давай прекратим этот разговор, — сказал доктор Блэк с явным неудовольствием. — На твоих глазах вершится живая история медицины, но тебя ведь ничем не проймешь. Не понимаю, зачем надо было выпускать медведя из клетки!

— Не тронь медведя, — провозгласила миссис Блэк, — и он тебя тоже не тронет.

Мистер Чингиз поворачивал перед собой мисс Хантер, как ваятель, придирчиво оглядывающий свое новое творение. Он остался доволен: ее глаза лучились и сверкали, губы влажно блестели. Вот она подняла бокал с шампанским, отпила, смакуя. Он знал, что челюсть у нее пока еще болит при малейшем движении, но она слишком горда и слишком своенравна и поэтому будет скрывать свою боль. Только иногда, словно по привычке, она негромко вздыхала: полувздох-полустон, вдох и выдох, — слабый звук, похожий на тот, который удрученная горем женщина издает в объятиях возлюбленного; в нем слышались мука и избавление, отзвук страшного прошлого и предчувствие греховного будущего.

Широкие окна были распахнуты настежь; занавески колыхались в душном ночном воздухе. Он любил ее. Он знал, что никогда не дождется ее благодарности. И уже смирился с этим. Он создал ее, как мать создает дитя — сознавая, что это будет не копия ее самой, но самостоятельный человек, со своими мыслями и чувствами. А всякий нормальный, правильно взращенный ребенок всегда достаточно безразличен к родителю.

— Вам нужно выйти за меня замуж, — сказал он ей. — Мы должны завести детей.

— Зачем мне дети? — возразила она. — Меня интересует только настоящее, до будущего мне дела нет.

Доктор Блэк, услыхав, как мистер Чингиз предлагает их подопечной руку и сердце, возмутился бессовестным поведением коллеги, который коварно, хотя и без видимого успеха, использовал свое преимущество — свой холостяцкий статус. Оскорбленный в лучших чувствах, он попытался как следует врезать мистеру Чингизу, но промахнулся и только сшиб с него очки, а сам упал на блюдо с вегетарианским салатом из зеленого горошка под густым соусом карри с орехами. Раздался грохот падающих бутылок и звон бьющихся бокалов, и кто-то из гостей, испуганно отскочив в сторону, наступил на очки мистера Чингиза и раздавил их в лепешку.

Шум и звон достигли слуха белого медведя и вывели его из ступора. Он встал на ноги и для начала ознакомился с содержимым кухонного шкафа, перевернув там все вверх дном и вывалив на пол все запасы муки и риса. Он еще немного пошарил вокруг, а потом привалился к наружной двери, ведущей в сад позади дома. Под его тяжестью дверь открылась, и он кубарем выкатился в ночную тьму, не обратив, как ни странно, никакого внимания на гостеприимно распахнутую дверь родной клетки, при виде которой всякое нормальное животное должно было бы радостно запрыгнуть внутрь, не чая поскорей оказаться дома.

Гости испуганно заметались и завизжали.

— Он никого не тронет! — пыталась перекричать всех миссис Блэк, но кто-то тем не менее настоял, чтобы вызвали полицию. Этот кто-то был человек армейский, из воинской части, расположенной по другую сторону эскарпа, где обширные участки пустыни использовались в военных целях, в частности, как ракетные полигоны — здесь, несомненно, крылась одна из причин, почему цены на землю в этих местах были такими доступными. Иногда странное зарево вдруг разливалось по небу, даже средь бела дня, — тут всякому становилось не по себе, не говоря уже о слабонервных.

Прибывшие полицейские изъявили готовность немедленно начать поиски сбежавшего зверя, который, как они заверили, при обнаружении будет застрелен на месте. За время своего турне по Соединенным Штатам, сообщили они миссис Блэк и всем ее гостям, он задрал четырех собак и покалечил двоих детей (по счастью, не смертельно) и попортил имущества на четверть миллиона долларов.

Миссис Блэк, намечавшая провести сбор пожертвований в самом конце вечера, поняла, что теперь об этом можно забыть и что вообще весь этот светский прием — против которого ее душа восставала изначально — с треском провалился. Гости один за другим уже потянулись к выходу и, судя по тому, как они сверхлюбезно прощались с хозяевами, завтра о происшедшем будет с хохотом говорить вся округа. Только мисс Хантер, разумеется, уходить не спешила.

— Ну, теперь-то вы довольны? Убедились наконец? — говорил доктор Блэк этой белокурой, жеманной куколке на длинных ходулях. — Из-за вас дерутся солидные мужчины. Не трогайте вы свои ноги, оставьте все как есть! Вы и так хороши, вы пользуетесь успехом, вы можете прийти в компанию и всех взбудоражить. Вы девушка из рекламной сказки — мечта лысеющего бизнесмена. Убрать лишнее с бедер, сделать постройнее икры — это пожалуйста. Только не надо трогать кости! Одумайтесь, пока не поздно! Заплатим специалистам отступного и дело с концом. Поймите же, вы рискуете — жизнью рискуете!

Мисс Хантер посмотрела на доктора Блэка и покачала головой.

— Ах вы, негодник! — сказала она, в точности как говаривала Мэри Фишер, когда-то очень давно. — Зачем вы разбили очки мистера Чингиза?

— У него есть другие, — оправдывался доктор Блэк, чуть не плача, и мисс Хантер, под носом у миссис Блэк, увлекла его на балкон, и там они сидели, обнявшись, будто никакой миссис Блэк не существовало в природе, и звезды в черном бархате неба горели как фонари. Именно так, в былые дни, повела бы себя Мэри Фишер.

Миссис Блэк, перемывая в кухне бокалы, твердо решила никогда, никогда в жизни не устраивать больше званых вечеров, более того, развестись с мужем и в следующий раз выйти замуж за человека, который, по крайней мере, не будет лицемерить, — может, даже за военного, в общем, за кого-нибудь, кто понимает, насколько отраднее просто вступить в бой и умереть за общее дело во имя великой идеи, чем всю жизнь влачить существование мелкого шкурника и обывателя. Между тем доктор Блэк повез мисс Хантер назад в клинику, напоследок отчитав миссис Блэк за непростительное хамство, которое та проявила в адрес его гостьи.

В Высокой Башне пусто и тихо, только ветер, шелестя, проносится по лестницам, вверх-вниз там, где раньше красовалась большая парадная дверь, сейчас была пустота. В эту дверь не так давно постучала Руфь, и в ответ залаяли доберманы, и предатель Гарсиа впустил ее в дом, и это было начало конца. Ветер свободно вырывается наружу через разбитое окно — может, даже не одно. Наверное, какой-нибудь перекупщик ехал мимо и прихватил с собой антикварную дверь, а вездесущие мальчишки кидали в окна камни для потехи. Покинутые дома у всех вызывают недобрые чувства. И правильно. В них чудится приговор всем надеждам и чаяниям. Рушатся стены — рушатся нравы, и наоборот. Никто не верит табличке «Продано», налепленной поверх щита с надписью «Продается». Башня торчит теперь на самом краю скалы, а скала осыпается. То ли скала незаметно отодвинулась назад, от моря, то ли башня подалась вперед, навстречу ему. Смотреть и то жутко.

Какое-то время по комнатам сновали мыши, а блохи, за неимением кошки и собак, набросились на старинные ковры — они шевелились и подрагивали, будто живые. Но теперь и паразитов не стало. Слизнякам пока раздолье на каменном кухонном полу.