А затем явился полицейский.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — возмутился Боббо.

— Только не пытайтесь строить из себя невинную овечку, не надо! — сказал полицейский. — Нам все известно. Шустренькая мисс Элси Флауэр натянула вам нос. Интересно, где ж вы с ней собирались начать новую жизнь? Небось в Южной Америке?

— Элси Флауэр? — растерянно повторил Боббо.

— Кто это? — Он честно старался, но вспомнить ее не мог. Начальники редко запоминают машинисток.

Мэри Фишер живет словно в бреду. Что происходит? Оказалось, что ее счастье почему-то налито в дырявый таз, и с каждой минутой оно куда-то утекает, и сделать ничего нельзя. Сначала письмо от какой-то девицы, утверждающей, что Боббо с ней спит. Боббо все отрицает, разумеется, не признаваться же ему! Мэри Фишер теперь понимает, что письма такого рода чаще всего говорят правду, а это письмо и подавно. Она также понимает, что за счастьем всегда следует несчастье, за удачей — неудача. Что любить значит стать уязвимой для ударов судьбы, самой навлекать на себя ее гнев. В конце концов Боббо уже не отрицает — ладно, говорит, сдаюсь, было дело, но все в прошлом, все несерьезно, какая-то машинисточка — сегодня пришла, завтра ушла, и скатертью дорога, ха-ха; Мэри, моя дорогая, лишь тебя я люблю, ты мое солнце, моя жизнь, ты звезда моя путеводная; ну как же ты можешь так унижать себя, так расстраиваться из-за письма какого-то ничтожества? Злобного ничтожества, заметь! И Мэри Фишер прощает его — что же ей еще остается делать? Разве только потерять его, но если она потеряет его, ей кажется, она умрет.

Да и как она может не простить, как может не простить, когда следы от прикосновений Гарсиа на ее теле еще не стерлись? И все же, все же, почему так: что кошке игрушки, то мышке слезки?

Мэри Фишер живет в Высокой Башне у самого моря, за толстой стеной достатка и права на неприкосновенность частной жизни, в полном единении с природой. Было время, она лишь издали кокетничала с миром по ту сторону стен, но сейчас, вместе с любовью, этот мир врывается в ее жизнь — за валом вал. Сперва дети ее возлюбленного, затем ее собственная мать, и вот наконец полицейский, который стучится в ее дверь. То-то доберманы подняли такой лай, то-то они пританцовывают, дрожа от возбуждения! Она в недоумении, и Боббо тоже в недоумении.

— Вот ведь несчастье! Какой-то злой рок, не иначе, — говорит она.

— Это ты, ты во всем виновата, — говорит он.

Мэри Фишер шатает, как от удара. Неужели и вправду так? Выходит, что так. Кто, как не она, если разобраться, спровоцировал эту любовь — на горе им обоим? Кто, как не она, в те далекие беззаботные дни, когда любви еще не было и в помине, велел Боббо отвезти ее домой, кто позволил ему переступить через Руфь, кто лишил детей матери, кто?.. Не счесть всего, за что она в ответе.

Боббо рыдает.

— Наверное, мне все это снится, какой-то безумный кошмар, — говорит он, ставя уже под сомнение реальность земли, по которой она ступает.

Мысленным взором она видит, как Высокая Башня начинает качаться, рушится и превращается в никому не нужные руины. Что ж, все может быть.

Гарсиа стоит в дверях и слушает. Он с наслаждением следит за крахом обитателей Высокой Башни.

— Чем выше влезешь, — говорит он мне, — тем больнее падать. Закон природы, справедливый закон.

— Природы или не природы — это еще вопрос, — смеюсь я в ответ. Дьяволицам природа не указ: они сами создают себя — из ничего.

Полицейские наведываются в Башню, когда Мэри Фишер нет дома. Они устраивают обыск и находят сложенный листок — письмо Элси Флауэр — в шкатулке с драгоценностями Мэри Фишер, в запертом на ключ выдвижном ящике, среди жемчужных ниток и брошек с изумрудами, которые она хранит в силу ностальгической сентиментальности, втайне от ненаглядного Боббо. Она все же не до конца порвала с прошлым ради настоящего — нет, не до конца.

Гарсиа сам подводит их к заветной шкатулке. Ни стыда, ни душевных терзаний он не испытывает. Она первая предала его. Прежде она была для него солнце в небе, а теперь — ничто. Связалась с Боббо и стала сама как он. Ничто.

Полиция накладывает арест на офис Боббо, опечатывает двери, конфискует все бухгалтерские документы.

— Ничего не понимаю, — в который раз повторяет он. — Мэри! Я люблю тебя.

Мэри Фишер сидит в Высокой Башне и ждет, что друзья придут ей на помощь, но все словно воды в рот набрали. Да и что они могут сказать? Твой любовник, твой друг сердечный, взял и прикарманил наши денежки. А мы ведь литераторы, люди не от мира сего, непрактичные, доверчивые. Полюбуйся, что с нами сделали по твоей милости. Твой сердечный — вернее, бессердечный — друг едва не сбежал со своей машинисточкой, только она заграбастала деньги первая, и поминай как звали. Из сострадания к Мэри Фишер друзья хранят молчание.

Боббо сидит в Высокой Башне, и на душе у него с каждым днем все чернее. Он забывает бриться, кожа на подбородке становится дряблой, щетина — седой.

— Ты еще веришь в меня, любимая? — спрашивает он.

— Я в тебя верю, — говорит Мэри Фишер.

— Тогда спаси меня! — просит он.

Мэри Фишер нанимает самых дорогих в мире адвокатов. Они разбросаны по всему свету, но она оплачивает им дорогу, и они прилетают. Никто из них не говорит свободно по-английски, и ей приходится нанять еще и переводчика.

— Это будет дорого стоить, — предупреждают они ее. — Такие дела иногда тянутся годами.

— Ох, Боббо, — вздыхает Мэри Фишер. — Если бы ты не изменял мне, ничего бы этого не случились! — Она еще не успевает закончить, как видит, что любовь утекает куда-то из его глаз — и, странно, словно по закону сообщающихся сосудов, наполняет ее глаза. Ее судьба определена навек: чем меньше любит он, тем больше она.

Кто-то стучит в дверь Высокой Башни в три часа ночи. Полиция. Мэри Фишер звонит адвокатам, которые живут за ее счет в роскошной отеле, но они не понимают, чего она от них хочет. Переводчик куда-то отлучился. Боббо уводят.

Наутро переводчик появляется, и она слышит: «Лишение свободы — главный вопрос любого законодательства, это на девять десятых и есть закон. Постараемся сделать, что сможем». И адвокаты стараются, но просто поразительно, как мало они могут. Они подают прошение об освобождении арестованного под залог, начинают готовить аргументы для защиты в суде и в то же время заняты еще одним чрезвычайно сложным и деликатным делом о предоставлении им самим политического убежища. Глупо ведь покидать страну, где живут такие Мэри Фишер!

Мэри Фишер выставляет один из своих домов на продажу, хотя рынок недвижимости переживает не лучшие времена. Адвокаты заявляют, что одного дома на все не хватит. А кстати, сколько их у вас? Только три? О Боже! Ну, ладно, до суда, может, как-нибудь и дотянем. Слушание начнется месяцев через девять. Раньше и думать нечего. Сами знаете, какие сейчас времена, к тому же судьей назначен некто Генри Биссоп — человек непредсказуемый, авторитетный и страшно занятой. Но они сделают все от них зависящее, чтобы вызволить Боббо под залог, вернуть его в объятья Мэри Фишер.

Гарсиа больше не навещает по ночам Мэри Фишер. У него пропала всякая охота. Его радуют доносящиеся из спальни рыдания. Чего ради он должен ее успокаивать?

Мэри Фишер лежит ночью одна, и не спит, и плачет в тоске по Боббо. Он ей и ребенок, и отец, кто угодно — все на свете. Одно только утешение: в тюрьме он вряд ли сможет ей изменить.

Над Высокой Башней созвездия кружат свой обычный хоровод, как будто ничего не случилось здесь, на земле. Мэри Фишер гадает, видит ли Боббо из своей тюремной камеры это небо, думает ли о ней. Почему-то когда она приходит к нему на свидание, у нее не поворачивается язык спросить его об этом.

Судья Генри Биссоп жил в большой роскоши в доме на холме, откуда открывался прекрасный вид на город. Дом был построен из рыжеватого бетона, расчерченного на аккуратные прямоугольники и до блеска отполированного: похоже на мокрый кирпич. Вокруг на площади в один акр зеленела искусственная трава, которую не нужно подстригать — достаточно лишь помыть из шланга. Судья боялся воров, изрядно повидав их на своем веку, поэтому в доме было несметное количество замков, задвижек, засовов и металлических решеток. Но суровую необходимость постарались обернуть на пользу эстетике — все эти препятствия на пути грабителей были изобретательно и с большим вкусом выполнены мастерами художественной ковки. В зависимости от ракурса, дом выглядел по-разному: то как старинный замок, то как современный дом-бунгало.