– Не отставай! – сказал он Сталине.

Сталина плыла в автомобильной камере, которая держала ее на воде. Автомат лежал перед грудью на камере, а ремень обмотал шею, мешал дыханию, но она не стала его снимать и распутывать, терпела. Волны бросали ее к скале, к острым камням, она прилагала все усилия, чтобы держаться на некотором расстоянии от опасных камней. А у самого мыса Сталине не удалось сразу обогнуть скалу, ветер понес ее в открытое море. Она работала обеими руками, но ветер и подводное течение уносили ее все дальше от мыса.

– Держись! – крикнул Сагитт, плывший сзади.

Он подплыл и успел схватить за камеру. Ему на подмогу поспешил Алексей, и вдвоем они помогли ей преодолеть опасный участок.

– Не отдадим тебя морю! – улыбался Алексей.

За крутым поворотом, за высоким скалистым мысом открывалась уютная бухта. Здесь было тихо, мирно, ни ветра, ни волн. Вечернее солнце освещало этот прелестный уголок. Бухту с трех сторон окружали и оберегали, словно гигантские ладони, высоченные гранитные скалы, поднимавшиеся вверх на добрую полусотню метров. Внизу у берега виднелся темный проем пещеры. Но войну напоминала огромная свалка сброшенных с вершины транспортных средств. У берега и в воде громоздились поломанные, покореженные легковушки, фургоны, грузовые машины разных марок, советские и немецкие.

Сталина плыла за Алексеем и любовалась чудесной бухтой, мысленно благодарила Костю, который привел их сюда. Чернышев уже достиг берега и шел с тяжелой поклажей на спине по пояс в воде, за ним двигался нагруженный Алексей. Сталина тоже подплыла и уже нащупала ногами дно. Перестав грести, она облегченно вздохнула и взяла в руки автомат, чтобы распутать и освободить шею от ремня.

Но в этот момент из-за свалки машин на берег выскочили трое мужчин, обнаженных по пояс, загорелых, давно небритых, заросших, лохматых, вооруженных немецкими автоматами.

– Руки вверх! – заорали они требовательно. – Бросай оружие!

Прогремела короткая автоматная очередь, гулко умноженная эхом.

Костя, а за ним и Алексей, понимая свою беспомощность, подняли руки.

– Выходи по одному и бросай оружие!

Сталина вздрогнула от неожиданности и тут же собралась. Она сердцем почувствовала смертельную опасность. Месяцы войны научили ее в любой обстановке, превозмогая страх, действовать быстро и решительно. Любовь была сильнее жалости к самой себе. Стрелять в Алексея, в ее любимого, пусть хоть и над головой, она никому и никогда не позволит! Ни немцам, ни кому бы то ни было! И она среагировала моментально. Сняв рывком предохранитель, Сталина в то же мгновение открыла прицельную стрельбу из своего автомата.

Двое свалились, как подкошенные, а третий, кинув оружие, бросился бежать, но был настигнут пулями, упал, задергался и отчаянно завопил:

– А-а-а!

– Мародеры! Дезертиры! – выкрикнул Сагитт, стаскивая из-за спины свой автомат.

Из темной пещеры, встревоженные пальбой и воплями, выскочили еще четверо вооруженных мужчин. Но их встретили пули, метко выпущенные Сагиттом. К голосу его автомата присоединились автоматы Чернышова и Громова.

Бой был коротким и беспощадным.

Перепрыгивая через тела убитых, Алексей метнулся к пещере и, не входя, крикнул в проем:

– Кто есть, выходи! Считаю до трех! А не то бросаю гранату!

Из пещеры никто не вышел. Там просто больше никого не было. Сагитт, с автоматом наизготовке, соблюдая предосторожность, мягкими кошачьими шагами, вошел в пещеру первым, обследовал все закоулки и радостно крикнул:

– Пусто!

Сталина, Алексей и Костя опустили автоматы, облегченно вздохнули и, улыбаясь, переглянулись.

– Сволочуги! – выругался Костя. – Я слышал, что на берегу в пещерах орудуют дезертиры и мародеры, но никак не хотелось в такое верить.

– Нарвались! – сказал Алексей и добавил: – Если б не Сталина, нам бы всем хана!

– Верно! – подтвердил Костя. – Мародеры никого б не пожалели.

Сталине было приятно услышать похвалу, особенно из уст Алексея Громова.

– Да я что? Сердце ушло в пятки, а в руках автомат… Себя спасала, ну и вас тоже!

– Летят! – выдохнул Алексей. – Ложись!

Послышался гул моторов, который быстро нарастал. Из-за мыса вылетели два немецких самолета на бреющем полете. Обстреляв бухту длинными пулеметными очередями, они так же быстро скрылись за другим высоким мысом, полетели в сторону Херсонеса.

В бухте стало тихо; успокаивающе монотонно шуршали мягкие волны, перебирая прибрежные мелкие гладкие камешки. Огненно-пунцовый шар солнца опускался к горизонту, и морская гладь казалась розовой, словно была подкрашена кровью погибших воинов. От скалистой стены, разогретой за день, шло тепло.

Алексей поднялся, по привычке отряхнулся, хотя никакой пыли на галечнике не было.

– Пока светло, надо осмотреться, – сказал он, – обследовать бухту.

– И завалы машин, – добавил Костя.

На следующее утро, едва забрезжил рассвет, закипела работа. Трудились под палящими лучами солнца весь день, с перерывами, когда налетали самолеты или обстреливали бухту торпедные катера. В огромной свалке автомашин, а многие из них в спешке сбрасывались вместе с грузом, нашли ящики с инструментом, буксирные канаты, лопаты, пилы, топоры…

Распоряжался Костя, который знал, как вяжут плоты на Волге. Основой плота, по его выбору, послужил уцелевший деревянный кузов армейского грузовика, который общими усилиями подтащили к берегу. К нему со всех четырех сторон добавили борта наших и немецких автомашин, снятые покрышки с надутыми камерами, и все деревянное, что могло держаться на воде.

Вытащили из воды куски брезента, которые нашел под водой Алексей. Их высушили на солнце и соорудили парус. Но попользоваться им так и не успели. Подняли на мачту раньше времени, захотели полюбоваться. А тут, как на грех, выскочили из-за мыса два торпедных катера. Несколько очередей крупнокалиберных пушек превратили парус, который стал хорошей мишенью, в дырявые лохмотья.

– Конфискуем твое байковое одеяло и простыни, – сказал Костя, обращаясь к Сталине. – Неси сюда!

Из них сделали дырявому парусу второй слой, укрепили его.

– Видишь, пригодились, – сказала она Алексею и, вытерев пот со лба, показала ему кончик языка. – А ты ворчал!

Глубокой ночью, когда над морем взошел тонкий серпик молодого месяца, Алексей Громов подал короткую команду:

– Отчаливаем!

Костя и Сагитт, оттолкнув плот от берега, вскочили на него. Каждый занял свое место, уготовленное заранее, и стали грести лопатами, которые заменили им весла. Мужчины – широкими совковыми лопатами, Сталина – простой, с длинной ручкой. Гребла с радостью, уверенная, что плот увозит ее к счастью. Когда вышли из закрытой бухты на морской простор, теплый ветер наполнил самодельный парус.

– Юго-восточный! – определил Сагитт, подняв наслюнявленный палец.

– То, что нам надо! – сказал весело Костя. – Курс на Кавказ!

Бухта осталась позади, и берег удалялся. Все четверо молча смотрели туда, где за Херсонесом виднелся Севастополь. Он был виден в темноте по редким огонькам и языкам пожаров, по сполохам огня и космам дыма, которые поднимались в разных местах, особенно в центре города, и эти живые огни отражались в темной глади моря, они дрожали, переливаясь и распадаясь золотыми бликами.

Алексей Громов смотрел на город, ставший родным и близким его сердцу. Там, в развалинах кварталов, осталась частица его души, а на дне бухты в матросском кубрике крейсера «Червона Украина» его спортивные призы, завоеванные на рингах Севастополя и Москвы, чемпионские медали, кубки, дипломы, грамоты… А в Феодосии Лара спасла и сохранила! Алексей с теплотой и нежной благодарностью вспомнил о Ларе, о Леонаре Шнайдер, близкой и милой его сердцу подруге детства и юности. Она, Лара, рискуя собой, под обстрелом, в оккупированной Феодосии, вынесла из разрушенного дома Громовых и спасла его, Алексея, первые спортивные дипломы и грамоты… Как она там, в снова оккупированной Феодосии?