Бронетранспортеры двигались в сплошной снежной мгле. Под колесами стелилась проселочная дорога, вся в замерзших воронках, колдобинах и рытвинах, заметенных снегом. Машины на льдистых буграх и впадинах то оседали, то подпрыгивали; вздрагивали и десантники, сжимая оружие, и тряслись внутри железных коробок.

Отмахали без остановки два десятка километров. Вокруг глухое белое однообразие. Машины движутся в сплошной снежной мгле. У Сереброва начало закрадываться сомнение, не сбились ли они с пути? Его мысли выразил вслух Громов:

– Правильно ли мы едем?

– Меня это тоже беспокоит, – ответил Серебров. – Проверить маршрут по компасу не можем, он не надежен, кругом железо. Можно, конечно, остановиться и сориентироваться на местности, но пурга такая, что дальше десяти – пятнадцати метров ни хрена не видно.

– Жми вперед, – сказал Алексей, – чем дальше от передовой, тем лучше.

Водитель, чертыхаясь, то и дело протирал смотровое стекло, но метель снова и снова наметала слой снега. Вдруг в темных облаках и снежной пелене слева от дороги на какой-то миг показалось светлое пятно. Солнце! Серебров и Громов от неожиданности тихо ахнули. Переглянулись. Солнце должно было быть справа от дороги.

– Плутаем? – произнес Громов.

– А может, и нет, – ответил не совсем уверенно Серебров. – Может, то вовсе и не солнце, а его отражение. Так в Крыму бывает.

Колеса бронетранспортера наматывали километры проселочной дороги. Неожиданно подал голос водитель:

– Лес! Впереди лес!

Серебров и Громов, всмотревшись, действительно увидели сквозь метель темневшую полоску. Оба облегченно вздохнули. Они не сбились с намеченного маршрута!

В лесу было тише, не так свирепствовала буря. Дорога пролегала по склону горы, то опускалась, то карабкалась вверх. Десантники в пути уже несколько часов, время перевалило за полдень, бесконечная тряска вымотала и осточертела. За лесным массивом, как показывала карта, должно было открыться просторное плато. Не там ли прячется аэродром?

На развилке пост. Серебров дал команду притормозить. Громов раскрыл дверцу бронетранспортера, выглянул и гаркнул на немецком:

– Кто старший! Ко мне!

Офицерские погоны и властный окрик сделали свое дело. Подбежал, услужливо улыбаясь, бородатый, скуластый здоровяк с русской винтовкой. Поверх немецкой шинели накинут меховой тулуп.

– Герр официрен! Герр официрен! Ефрейтор найн! Деревню пошел.

У Алексея зачесались кулаки. Так бы и врезал в сытую физиономию.

– Какой дорога есть деревня? – Громов изображал немца, знающего русский язык.

– Эта! – он показал рукой вправо. – Которая вниз идет!

– А прямо куда? – Громов сделал паузу. – Есть дорога на аэродром?

– Да! Да! – услужливо закивал бородатый. – Там аэродром! Мертвый аэродром!

– Мертвый? Карашо! Гут! – сказал Громов и задал новый вопрос. – А где есть живой?

– Дальше! За горой! Там живой! Верст двадцать, – бородатый махнул рукой вперед. – Там за горой поворот на левую руку!

– Гут!

Громов захлопнул дверцу.

Бронетранспортеры, один за другим, рванулись вперед, обдавая бородатого снежной пылью.

– Выходит, здесь не один, а два аэродрома, – произнес Громов и спросил командира. – С какого начнем?

– С ближнего, – ответил Серебров. – Посмотрим, что за мертвый? Может, это и есть тот запасной, который нам нужен?

– Может!

Дальше продвигались с предосторожностями. У аэродрома есть ближние и дальние посты, круговая охрана. Перед очередной горкой высылали вперед разведчика, одетого в белый балахон. Если ничего подозрительного не было, он давал знак руками, и машины двигались вперед.

Пурга постепенно стихала. На очередной горке разведчик скрестил поднятые руки.

– Прибыли!

Серебров выпрыгнул на дорогу, размял ноги. От третьей машины отделился и, вспахивая снег сапогами, к Сереброву поспешил Валентин Чупреев, командир отряда прикрытия. Коренастый, крепкий в плечах, шрам на левой щеке.

– Добрались?

– Идем посмотрим, – сказал Серебров и скомандовал: – Громов, Курбатов, Артавкин, со мной!

У каждого из них своя группа из трех бойцов, своя цель. У Сагитта Курбатова – склад горючего, у Григория Артавкина – склад боеприпасов, у Алексея Громова – самолеты. Серебров блокирует ангар-клуб, а казарму берет на себя группа из отряда прикрытия.

С небольшой высотки открывался вид на просторную долину. Сквозь снежную пелену, как сквозь марлю, она хорошо просматривалась. Аэродром как на ладони. Взлетная полоса, по которой сновал бульдозер, отгребая снег; на стоянках застыли самолеты. В стороне склад горючего, его выдавали несколько железных бочек, черневших на снегу. Склад боеприпасов обозначали штабеля ящиков, в которых транспортировали бомбы. По всему периметру аэродрома проволочное заграждение, окопы, сторожевые вышки и четыре зенитные батареи.

– Расположились, как у себя дома, – зло произнес Чупреев.

– Что-то людей не видать, – сказал Громов.

– Погодка не летная, – объяснил Артавкин, – пилоты расслабляются, шнапс пьют, а солдаты мерзнут на постах, прячутся от стужи.

– Счас они забегают, – усмехнулся Сагитт Курбатов.

Серебров, подняв бинокль, сосредоточенно рассматривал аэродром.

– Начинаем? – спросил Чупреев. – Моим орлам надо выдвигаться, минировать дорогу и подходы.

– Не спеши, – остановил его Серебров.

– А чего ждать?

– Что-то не нравиться мне аэродром, – задумчиво произнес Серебров и протянул лейтенанту бинокль. – У меня морской, посильнее твоего. Глянь на самолеты. У них нет колес.

– Точно! На подпорках! – Чупреев выругался. – Ах, фрицы вшивые! Обманку соорудили!

– Ложный аэродром! – заключил Серебров и поднял руку – знак «внимание всем!». – Тихо отходим! Впереди ложный аэродром! Всем по своим местам!

Десантники, уже приготовившиеся штурмом брать аэродром, стали возвращаться к своим бронетранспортерам. Серебров усмехнулся: бородатый здоровяк не обманул. Перед ними действительно «мертвый аэродром».

– Теперь куда? – спросил Чупреев.

– Поищем живой аэродром!

Море штормило.

Небо закрылось сплошным покрывалом темно-серых туч, которые накрыли море от горизонта до горизонта. Сырой морозный ветер с дикой вольностью, в слепой радости, торжествовал над покорной морской стихией, которая подчинялась ему с недовольством, с глухим ропотом. Крупные волны, серо-зеленые, с темным свинцовым отливом и белой накипью на гребнях, чем-то похожей на яростную пену волчьих оскалов, подгоняемые ветром, накатывались одна за другой.

Накатывались и накатывались, тупо и упорно, бесконечно однообразно исполняя свою работу: поднимая катер на ладонях вверх, на гребень волны, и бросая его в пучину. Поднимая и бросая, поднимая и бросая. Могучая водная стихия, казалось, наслаждалась своей силой и беспомощностью катера. Но он сопротивлялся, не сдавался и, окутанный пеной брызг, упрямо двигался навстречу очередной волне.

– Курс? – запросил Дмитрий Слухов у штурмана.

– Выдерживаем, – ответил Хомяков, отмечая на карте движение морского охотника. – Впереди Крым.

Морской охотник «МО-44» выполнял срочное задание штаба флота. Командование было обеспокоено судьбой десанта, высадившегося в Судаке. Пять дней назад, 12 января, с боевых кораблей – крейсера «Красный Крым», эскадренного миноносца «Сообразительный», канонерской лодки «Красный Аджаристан» и четырех сторожевых катеров при крутой волне и морозной погоде удалось высадить 226‑й горнострелковый полк под командованием майора Селихова – 1750 человек с четырьмя полковыми пушками. Задача десанта – расширить плацдарм и соединиться с войсками, наступавшими от Феодосии.

Высадка проходила под огнем артиллерии и танков противника. По донесениям, поступившим по радио, было известно, что полк закрепился и с тяжелыми боями расширил плацдарм и стал продвигаться к Феодосии. Десантникам удалось захватить селения Кучук-Таракташ и Биюк-Таракташ. Передовая группа десанта вошла в горное селение Оттузы, где столкнулась с ожесточенным сопротивлением. Ни один человек из группы десантников не вернулся.