Зимою 1942–1943 года станция активности не проявляла, «просыпалась» несколько раз в месяц. Основное время помалкивала. И тем не менее даже в те нечастые сеансы, с которыми радиостанция выходила в эфир, старшему сержанту Зиничеву удалось изучить почерк радистов. Один из них в буквах Q и Z несколько затягивал второе тире, и от этого они звучали более мелодично. Александр был не лишен музыкального слуха, и потому радист предстал ему в образе Штрауса, и он дал ему псевдоним «Иоганн».

Второй радист напоминал старшему сержанту женщину, которая плетет тонкое кружево. В каждом своем действии она была аккуратна и точна, и потому получила псевдоним «Луиза».

Наступил февраль 1943 года. В работе «Иоганна» и «Луизы» ничего не изменилось. Они также изредка выходили в эфир. И вот в середине месяца радиосеть 9-й армии начала активную работу. Стало известно, что войска армии отошли на рубеж Спас-Деменск – Духовщина. Здесь немецкие станции оказались более мощными, и пеленги теперь определялись достаточно устойчиво.

Казалось бы, надо радоваться. Но было одно обстоятельство, своего рода ложка дегтя в бочке меда. «Иоганн» и «Луиза» куда-то исчезли. Зиничев старался обнаружить своих старых знакомых, но безуспешно. Да и в самом радиообмене было что-то странное. Но что? Ему казалось, что радиограммы, которые посылает штаб 9-й армии, никто не принимает. При сбоях в передаче, которые случаются нередко, принимающая сторона обычно просит повторить те части радиограмм, которые не дошли до адресата. А тут все наоборот, ответы свидетельствовали о вполне успешном приеме и завершении сеанса. Получался этакий спектакль в эфире, демонстрация активного радиообмена, дабы убедить противника, что армия по-прежнему находится на месте. Однако на месте остались лишь радиосети, но не сама армия.

Старший сержант Зиничев доложил свои соображения командованию. А вскоре нашелся и его «старый друг» «Иоганн». Правда, теперь он работал на значительном удалении, совсем на другом участке фронта, где-то в районе Курской дуги.

Доклад Зиничева заинтересовал начальство. «Вскоре было приказано доставить меня в очень высокий штаб, – рассказывал Александр Алексеевич в одном из интервью. – Более двух часов знатоки строевого устава готовили меня к встрече с командованием. Судя по замечаниям этих спецов, я понял, что грядущее мероприятие непременно обернется для меня гауптвахтой. Я стал даже сожалеть о своем скоропалительном сочинительстве – мне уже виделись генеральские улыбки: есть, мол, у вас свои, доморощенные Шерлоки Холмсы!

А пеленг? Правильна ли названная мною цифра? Ведь я не проделал все операции по исключению ложного пеленга. Мало ли что не успел! Должен был успеть! Такие сомнения терзали меня целые сутки напролет и не давали вздремнуть. Вызов «наверх» казался мне уже избавлением от тяжких раздумий.

... Человек, с которым мне пришлось иметь дело, носил генеральские погоны. Он почему-то на мою слабую строевую подготовку не обратил никакого внимания и приказал своему ординарцу напоить меня и сопровождающего офицера чаем с сушками».

После чая и сушек генерал расспросил старшего сержанта о немецких радистах, о том, действительно ли он научился различать их по «почерку», и устроил экзамен. Зиничев должен был ознакомиться с «почерком» радиста, а потом выбрать его из нескольких человек.

По окончании экзамена, ознакомившись с результатами, генерал только и сказал: «Удивительно».

А вскоре старшего сержанта Александра Зиничева перевели в радиодивизион, который был развернут в районе Курска. Задача прежняя: следить за «Иоганном» и «Луизой». А его данные о переброске 9-й армии вскоре подтвердились.

Интересный случай из своей фронтовой практики вспомнил и полковник Павел Гнутиков, начальник радиопеленгаторного пункта 313-го радиодивизиона ОСНАЗ.

«... Два дня тому назад радиопеленгаторщик сержант В. Туманов доложил:

– Товарищ старший лейтенант! Я поймал «Феликса!»...

– То есть как это?

– А так. Это он, даю голову на отсечение! Слышимость на 5 баллов. Но пеленг другой, аж 260 градусов. Обмена не вел, вышел только на проверку связи, но я его успел запеленговать.

После обстоятельного разговора с пеленгаторщиком, проверки и анализа записей у меня сложилось твердое мнение, что разведчик напал на след нашего старого знакомого – радиста главной радиостанции штаба 17-й танковой дивизии немцев.

Кто из радистов назвал эту радиостанцию «Феликсом» теперь уже трудно сказать, но пристала эти кличка к ней плотно. Прозвище это немецкий радист получил за то, что передавая ключом букву «Ф» как-то по-особому затягивал концовку знака. Этого было вполне достаточно для хорошего слухача-разведчика, чтобы выделить его из множества других.

Работу немецкой радиостанции 17-й танковой дивизии мы наблюдали последний раз в декабре 1942 года в районе нижнего Дона. Теперь же она оказалась на нашем участке фронта. А раз танковая дивизия переброшена немцами под Харьков, надо ждать наступления на этом направлении».

К этому эпизоду из фронтовой жизни остается добавить, что старший лейтенант Гнутиков в своем анализе и выводах не ошибся. Разумеется, узнало об этом и наше командование. А ведь казалось бы, всего ничего, немецкий радист этак изящно затягивал концовку знака.

Наряду с возросшим опытом и мастерством добывающих подразделений важнейшая роль принадлежала и специалистам оперативных отделений радиодивизионов ОСНАЗ. Работая в тесном взаимодействии с радистами, инженерами дивизионов, офицеры-оперативники обеспечивали необходимую завершенность общего процесса ведения разведки. Ибо что может стоить самое ценное кодированное сообщение, если его не в силах расшифровать.

Примером тому деятельность 370-го радиодивизиона ОСНАЗ и офицера его оперативного отделения старшего лейтенанта Константина Бондаренко. Речь идет о боях в Крыму весной 1944 года.

... Ранним утром 2 мая радист центра радиоперехвата сержант Ноздрачев прибежал с листком бумаги в оперативное отделение. Он был взволнован и считал, что в кодированном тексте содержится какое-то важное сообщение.

Однако какое, Нозрачев определить не мог, и эту загадку предстояло разгадать Константину Бондаренко.

На листке был записан текст радиограммы немецкого военно-транспортного самолета Ю-52. Адресовалось это сообщение радиостанции посадочной площадки фашистов на мысе Херсонес под Севастополем.

Радиограмма отличалась от обычной, хотя внешне напоминала служебные переговоры радистов. Откровенно говоря, Бондаренко пришлось немало потрудиться, но кодированное сообщение тем не менее удалось прочесть. Оказывается, радист самолета использовал международный летный Щ-код, но, передавая сообщение, сохранил в кодовых фразах только последний третий знак. Поняв, в чем секрет, Бондаренко быстро прочел текст. «5 мая в 4 часа утра, – говорилось в радиограмме, – из Констанцы на вашу посадочную площадку прибудут 30 бомбардировщиков ХЕ-111».

Да, этот текст дорогого стоил. Порадовались ему в штабах Отдельной Приморской и 4-й воздушной армий. За мысом Херсонес было установлено постоянное наблюдение. 5 мая в 4 часа утра немецкие бомбардировщики стали заходить на площадку для посадки с западной части моря. Едва приземлился последний «хенкель», как из-за восточной окраины мыса Херсонес показались наши штурмовики. Они нанесли бомбовый удар по площадке и превратили вражеские машины в груду горящего металла.

Вот такова ценность вовремя расшифрованной кодированной радиограммы.

А закончить эту главу хотелось бы словами авторитетного немецкого генерала, начальника оперативного штаба при ставке верховного главнокомандования Йоделя: «Радиоразведка – как открытый перехват, так и дешифрование – играла особую роль в самом начале войны, но и до последнего времени не потеряла своего значения. Правда, нам никогда не удавалось перехватить и расшифровать радиограммы Ставки, штабов фронтов и армий. Радиоразведка, как и все прочие виды разведки, ограничивалась только тактической зоной».