Позже она узнала, что доставка несчастных юношей для охраны султанских гаремов была невероятно доходным делом.

Мало кто выживал после операции на детородных органах; их оставляли выздоравливать или умирать, по пояс закопанными в горячий песок.

Белые евнухи, подобно белым рабыням с Кавказа или из Греции, ценились дороже всего.

— Сахин тоже человек могущественный, — сказал Хамид. — Но не такой, как Михри. Белые евнухи больше не обладают такой властью, как черные.

— Ты видел Сахина?

— Видел, госпожа. Я доверяю ему и потому сказал, где мы находимся, а он передал Михри.

Ямина опустилась в кресло, продолжая смотреть на Хамида.

— Михри предлагает вам отправиться к ней. Она вас спрячет, и вы будете в безопасности, пока не наступит мир.

Хамид умолк. Он увидел, что глаза девушки широко раскрылись от удивления.

Ей с трудом верилось в то, что она услышала. Затем с беспомощным жестом Хамид добавил:

— Больше нет никого, к кому вы могли бы пойти, госпожа. Да и денег осталось уже совсем мало.

Ямина вздохнула.

Когда они бежали из Константинополя, ей казалось, что принесенных Хамидом денег хватит на несколько лет. Но за время войны продукты сильно подорожали. Немало стоили и другие вещи, которые она была вынуждена покупать для своего отца.

Он всегда пил только самое лучшее вино. А иногда, когда ему было не слишком тяжело дышать, отец просил сигару. Но все это казалось крайне незначительным, когда Ямина вспоминала, сколько денег они раньше тратили в своем роскошном доме, где прислуги насчитывалось примерно сто человек и еще сто работали в садах.

Когда они бежали из Балаклавы, у них были только русские рубли, обменять которые оказалось не так-то просто.

Хамиду это удалось — он притворился, что украл эти деньги на поле боя или получил, торгуя с людьми, не имеющими отношения к врагам Османской империи.

Конечно же, обменный курс был далеко не самым выгодным, и Ямина часто задумывалась, сколько же пройдет времени, прежде чем врагом, которого им придется больше всего бояться, станет голод.

Теперь ей придется столкнуться с суровой действительностью. Без денег им с Хамидом невозможно будет перебраться в какую-нибудь другую страну.

Невозможно будет вернуться в Россию.

Несколько раз она думала о том, что после смерти отца попробует отправиться на родину и добраться до Санкт-Петербурга. Но теперь Ямина поняла, что это ей не удастся без значительной суммы денег. Деньги потребуются, чтобы подкупить моряков — иначе никто не станет переправлять ее через Черное море.

Но все же, переступить порог гарема!

Ее передернуло от одной только мысли.

— Вы будете там в безопасности, госпожа, — сказал Хамид, словно прочитав ее мысли. — Сахин говорит, что через некоторое время они как-нибудь помогут вам бежать. Теперь это не так сложно, как в те времена, когда султан жил в Серале. Сейчас он переселился во дверец Долмабахчи, на берегу Босфора. Возможно, когда-нибудь ночью будет лодка. Михри умна и обладает большой властью.

— Но… гарем! — пробормотала Ямина.

— Сахин сказал, что Михри скажет, что вы ее сестра.

Ямина поднялась из кресла и подошла к открытому окну.

Солнце по-прежнему ярко освещало плоские крыши беленных известью домов, но день уже клонился к закату. Вскоре наступит ночь — мягкая, бархатная ночь восточного Средиземноморья, и звезды, подобно алмазам, ярко засверкают на темном небе.

Зажгутся огни и на Босфоре, на пароходах, что везли по Черному морю солдат сражаться против русских войск у осажденного Севастополя.

Словно предугадывая дальнейший ход событий, Ямина подумала о том, что рано или поздно эти солдаты прорвут оборону, и Севастополь падет, а ее соотечественники окажутся в унизительном положении побежденных.

И тогда наконец воцарится мир; но пока она в опасности, в смертельной опасности. Когда начнутся обыски в домах, ее, несомненно, обнаружат. У нее нет никаких документов, подтверждающих ее личность. К тому же Ямина была уверена, что с французами не сработает уловка, на которую попался лорд Кастльфорд; они не признают ее своей соотечественницей.

Англичане или турки, может, и примут ее за француженку, но только не сами французы.

И все же на нее волной ужаса нахлынуло все, что она слышала о султанском гареме — о его тайнах и преступлениях.

«С тех пор как я оказалась в Константинополе, — думала Ямина, — я всегда замечала Сераль, вот уже два года как пустой, темным силуэтом выделяющийся на фоне неба».

Хотя когда-то он был городом в миниатюре, где проживало несколько тысяч человек, от резчиков по дереву до музыкантов, от астрологов до аптекарей; карликов, шутов и смотрителей клеток с попугаями. Теперь, населенный лишь призраками, этот дворец пугал своей жутковатой пустотой.

Как же она могла не думать о зловещих слухах, что ходили по Сералю, о бостанджи — садовниках-лодочниках, которые зашивали каждую неверную или разочаровавшую султана наложницу в мешок и топили в Босфоре?

Они умирали в присутствии черных евнухов, которые надзирали за ними как в жизни, так и в смерти.

Христианский мир считал константинопольских султанов чудовищами, погрязшими в грехе. Будучи умной и хорошо образованной девушкой. Ямина знала, что нынешний султан находится под влиянием британского посла и проводит много различных реформ, но его личная жизнь окружена тайной.

Отец часто объяснял ей, что страсть турок к разного рода тайнам порой доходит до абсурда. Их дома, их женщины, их правитель — все это хранилось в секрете не только oт чужаков, но и друг от друга.

— Вполне типично, — говорил он, — когда султан, отправляясь за границу, едет через Константинополь, его окружают стражники со знаменами, расшитыми жемчугом зонтиками и даже в шлемах с развевающимися страусовыми перьями, чтобы оградить своего повелителя от любопытных глаз.

— А почему турки такие скрытные? — с интересом спрашивала Ямина.

— Это заложено в их натуре, — объяснял отец. — Вот почему ходит столько легенд о жестокости и убийствах, совершенных в Серале. Некоторые из них, может быть, и соответствуют истине, но я склонен верить, что все остальное — вымысел.

— А мы когда-нибудь узнаем, как было на самом деле? — поинтересовалась Ямина.

— Вряд ли, — сказал отец. — Похоже, что британский посол недавно убедил султана значительно изменить свой дворцовый протокол. В прошлом иностранные гости, которых он принимал, вначале должны были подвергнуться ритуальному омовению.

— Надо же! — воскликнула Ямина.

— Как ты знаешь, мусульмане — фанатичные поборники чистоты, — улыбнулся отец. — Вымытых перед вступлением в священные покои посетителей облачали в роскошные одежды и поднимали на носилках к трону султана. С каждой стороны их поддерживали царские сановники.

— Зачем? — удивилась Ямина.

Отец рассмеялся.

— Видимо, считалось, что они должны оцепенеть от благоговейного почтения.

— Что же происходило дальше? — полюбопытствовала Ямина.

— Те, кто посещал султана, рассказывали мне, что им удавалось лицезреть лишь один унизанный кольцами палец, протянутый сквозь щелочки в занавесях трона.

— Каких занавесях? — спросила девушка.

— Я покажу тебе картинку, — сказал отец. — Это нечто вроде гигантской кровати на четырех столбиках с серебряной рамой, украшенной причудливыми узорами из драгоценных камней, изумрудов и рубинов размером с куриное яйцо. Парчовые занавеси жесткие и плотные — они расшиты жемчугом и золотыми нитями.

После рассказанных отцом историй Ямину очень заинтересовал Сераль и заточенные в нем женщины.

Она узнала, что их число превышало три сотни, но точное количество обитательниц султанского гарема не известно никому.

И теперь, хотя это казалось невероятным, Хамид предлагал ей отправиться в место, о котором кто-то однажды сказал: «Наслаждение — это религия, а султан — это бог».

— Я не могу… не могу! — прошептала Ямина.

И все же, разве у нее есть выбор? Ждать, пока турецкие власти или, что еще ужаснее, разъяренная толпа вытащит ее из укрытия? Убежать за пределы города, чтобы умереть голодной смертью? Сдаться на милость англичан?