Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однако в организации дона нашлось нечто такое, отчего у Викорна загорелись глаза. Обычно этот блеск не сулит ничего хорошего окружающим, и, как правило, окружающий — это я.

— Там был еще один светлокожий фаранг, не такой волосатый, как остальные, — как его зовут?

— Хейген. Он светлокожий, потому что по происхождению ирландец. Вито Корлеоне принял Хейгена в семью, после того как Сони привел его с улицы. Дон определил его учиться в юридический институт.

— Именно тот. Как называлась его должность?

— Консильери.

— Точно. — Викорн посмотрел прямо мне в глаза.

Как водится, он застал меня врасплох. Мне казалось, что мы обсуждаем фильм, о котором больше никто не говорит. И я не распознал сигналов, что мы обсуждаем то, как мне предстоит провести остаток жизни.

— Нет, — помотал я головой. — Даже не думайте. Вы же меня знаете. Я самый бесхарактерный слабак во всей полиции и существую лишь благодаря вашему покровительству. За десять лет службы в строю никого не убил — даже случайно. Разве не достойно презрения? Настоящие полицейские парни подозревают, что я — скрытый транссексуал наподобие Лека…

Я мямлил, а сознание рисовало картины одна ужаснее другой: я весь в дырках в багажнике машины в Клонг Той[5] у реки. А может быть, и в самой реке.

— У меня, понимаете, бу… бу… буддийское сознание. Я на самом деле намерен идти Восьмеричным путем.[6] Принимаю религию всерьез, а не просто хожу в храм. И вероятно, знаю о буддизме больше, чем рядовой монах, вы сами говорили. Я — монах manqué, то есть несостоявшийся. Нет, — повторил я больше для того, чтобы убедить самого себя. — Нет, нет и нет. Я не могу быть ничьим консильери.

Викорн посмотрел на меня больше с удивлением, чем с раздражением.

— Ты обсуждал это с матерью?

Своим вопросом полковник ошеломил меня и ввел в растерянность.

— С матерью? — переспросил я обескураженно. — Разумеется, нет. Вы только что об этом заговорили.

Полковник одарил меня улыбкой тигра.

— Да не трепыхайся ты. Излишняя нервозность всегда была твоей слабостью. Твои нервы пролегают слишком близко от поверхности. Это потому, что твой восходящий знак — деревянный кролик.

— Знаю. А ваш — металлический дракон.

— Вот именно. И ты работаешь на меня. — Внезапно разозлившись, Викорн поднял руку вверх. — Я тебя ни к чему не принуждаю, только прошу подумать. И посоветоваться со своими женщинами. Не хочешь с матерью — обсуди это с Чаньей.

— С женой?.. — Я уже хотел возразить, сказать, что благочестивая буддистка и моя партнерша по вере (мы стали пользоваться этим термином, поскольку слово «жена» звучит расплывчато) никогда не посоветует мне стать консильери крестного отца, но тут мне пришло в голову, что полковник уже все пролоббировал, иначе бы не упомянул мою мать и Чанью.

— Хорошо, — согласился я, поскольку только так можно было закончить этот разговор. — Я поговорю с Нонг и Чаньей.

Я не сомневался, что он способен надавить на мою мать, например, пользуясь тем, что ему принадлежит контрольный пакет акций ее ночного бара «Клуб пожилых мужчин» на сой Ковбой. Но в своей дорогой Чанье я был полностью уверен. Она архат, святой человек в женском обличье, продвинулась в буддизме гораздо дальше меня. Это удивительное достижение, если учесть, что много лет Чанья была проституткой.

Нет, Чанья — моя совесть, а не Викорна. После рождения нашего сына Пичая шесть лет назад она развила в себе настолько респектабельные взгляды на жизнь, что стала намекать, мол, не прочь официально зарегистрировать наш брак. Пока что мы довольствовались буддийской церемонией в ее родной деревне. Я заплатил ее матери в качестве выкупа четырнадцать тысяч долларов, хотя, строго говоря, в деревенской ценовой структуре она была «лежалым товаром». Просто ее мамаша знала, что я младший компаньон моей матери, и проницательно заключила, что сто́ю гораздо больше зарплаты полицейского. Кстати, во время церемонии Чанье пришлось омыть мне ноги — ключевое событие, которое мы время от времени вспоминаем. Но в любом споре оно становится обоюдоострым мечом.

Больше напуганный, чем подавленный предложением Викорна повысить меня в его империи экспортно-импортной концессии, я в тот день сразу бросился домой. Чанья играла во дворике нашего маленького дома с Пичаем — инкарнацией моего бывшего полицейского напарника и духовного брата, которого тоже звали Пичаем. Он погиб, когда мы расследовали дело о кобрах. Пришлось разговаривать, пока сын лазил по мне, пытаясь вытащить засунутый за пояс пистолет.

— Знаешь, во что меня хочет втравить Викорн?

Невинность выражения лица Чаньи несколько смазывалась тем, что ей потребовалось некоторое время, чтобы его принять.

— Нет, тилак, что?

Кстати, фаранг, «тилак» означает «любимый», буквально: «тот, кого любят». Чанья, как никто другой, умела пользоваться этим словом для достижения своих стратегических и тактических целей.

— Он хочет, чтобы я стал его консильери.

— Его чем?

— Сицилийское изобретение: что-то вроде главного переговорщика и уполномоченного по заключению договоров при крестном отце. Ты видела «Крестного отца» с Марлоном Брандо и Аль Пачино?

— Нет. Кто они такие?

— Актеры. Это-то и есть самое смешное. Мы вступаем в область художественной выдумки.

Жена одарила меня одной из своих прелестных улыбок.

— Если это только выдумка, почему его не побаловать и не согласиться?

Я пристально посмотрел на Чанью.

— Он тебя обработал? Да?

— Тилак, не сходи с ума. Я больше года не разговаривала с полковником Викорном. С самой вечеринки на Сонгкран.

Сонгкран — старый тайский Новый год, когда все напиваются. Мы отмечаем его 13 апреля и считаем буддийским семейным праздником. В тот день было все как обычно: три несостоявшихся изнасилования, девять автомобильных аварий и парочка серьезных избиений — я сейчас говорю о копах и сотрудниках полицейского управления. А Чанья обожала Новый год.

— Все передал через мою мать?

Чанья слегка поджала губы.

— Тилак, когда ты разговаривал с полковником Викорном и он предложил тебе эту новую должность, тебе не пришло в голову спросить его о зарплате?

Второй раз за день меня обескуражили.

— Разумеется, нет. Я думал о своей шкуре, а не о банковском счете. И о своей… — Я вдруг застеснялся: мне показалось, что говорить об этом глупо, и я позволил жене закончить за меня.

— О своей карме? — Чанья села на скамью рядом с уличным душем, и Пичай, тут же переметнувшись к ней, прижался к ее груди, на которую, по моему скромному мнению, он обращал слишком много внимания. А ведь всего семь лет назад он дал обет безбрачия и готовился стать монахом. Нет в жизни ничего постоянного, все изменчиво. — Тилак, я так сильно тебя люблю. И главным образом, за твою совестливость. Ты самый истинно верующий буддист из всех, кого я знаю. Остальные всего лишь следуют правилам. А ты серьезно размышляешь о карме и реинкарнации. Достойно восхищения.

— Если это достойно восхищения, почему ты пытаешься меня испортить?

Дружеская женская рука погладила меня по спине, прошлась по бедрам, слегка потянула член: обслуживая клиентов, Чанья научилась многим приемам, очень пригодившимся в семейной жизни.

— Ты святой. Только не соверши ошибку — не превратись в святого затворника.

— Так иногда меня называет Нонг.

— Милый, просто думай обо всем хорошем, что ты сделал, не позволяя все эти годы Викорну развернуться. Только в прошлом месяце ты напился и хвастался здесь во дворе… То есть, я хотела сказать, у тебя невольно вырвалось, сколько ты спас человек, нашептывая ему в уши слова милосердия и сострадания.

— Приходилось представлять это самой лучшей стратегией. Играл Кондолизу Райс, в то время как сержант Руамсантия играл Чейни.

— Вот именно, тилак. Как раз это я имею в виду. И твоя мать тоже. Ты очень умно им управляешь. Вся общественность Восьмого района должна быть тебе благодарна.

вернуться

5

Клонг Той — район трущоб Бангкока у реки Чаопрайя.

вернуться

6

Согласно буддийской литературе, Благородный Восьмеричный путь спасения состоит в праведном воззрении, праведном стремлении, праведной речи, праведном поведении, праведной жизни, праведном усилии, праведном созерцании, праведном размышлении.

4
{"b":"164510","o":1}