Где-то вдалеке мерцали огни Остина. Резкие порывы северного ветра бились в оконное стекло.

Но двое, сидевшие в машине, видели и чувствовали только друг друга.

Томас с трудом оторвал мягкие, влажные губы от лица Кейт. Ему трудно было дышать.

— Ей-богу, это куда приятнее, чем слушать проповеди моего папаши.

Кейт не знала, что ответить, да это и не имело значения: она все равно не смогла бы произнести ни слова. Они с Томасом уже полчаса целовались и ласкали друг друга.

Выйдя из церкви, они поехали в свое излюбленное место на полпути между Остином и городком Фор-Корнерс. Когда стояли теплые вечера, они ложились прямо на траву, где их видели только звезды.

Сегодня похолодало. Северный ветер сделал свое дело. Но на заднем сиденье «мустанга» было тепло, как в печке. Томас снова прижал к себе Кейт и языком раздвинул ей губы. Его рука крепко сжала налитую грудь, которую Кейт впервые позволила ему обнажить и рассмотреть.

Кейт застонала и попыталась высвободиться.

— В чем дело? — Его глаза сузились, в них появилось хищное выражение. — Тебе не нравится, когда я тебя тискаю?

Кейт содрогнулась. Ее коробила такая вульгарность. Но вслух она ничего не сказала, опасаясь рассердить его.

Впрочем, сегодня он с самого начала был раздражен. Она сразу это почувствовала. Во время проповеди он нетерпеливо ерзал на скамье. В его взгляде сквозила плохо скрываемая досада. Она понимала, что он ждет не дождется, когда можно будет осыпать ее поцелуями, так, чтобы она почувствовала биение собственной плоти. Каждый раз эти ласки сводили ее с ума. Но сегодня ей впервые стало страшно.

— Нет-нет, ничего, — поспешила ответить Кейт, — просто уже пора домой.

Томас отвалился на сиденье и насупился:

— Я-то думал, ты меня любишь.

— Конечно, люблю, — сказала она сдавленным шёпотом.

— Не похоже.

Эти слова пронзили ее, как нож.

— Если любишь, почему же ты мне ничего не позволяешь? — Он говорил, как обиженный ребенок.

— Ты знаешь, что я тебя люблю, — она осторожно положила руку ему на бедро.

— Почему же ты каждый раз говоришь «нельзя»? — свободной рукой он сжал вторую грудь и зарылся лицом в ее душистые волосы.

— Томас, я не знаю…

— Что ты не знаешь? — горячие губы покусывали ее шею. — Нам будет так приятно, вот увидишь. Я знаю, как сделать, чтобы обоим было хорошо.

Кейт не разжимала объятий. Ее охватила буря неизведанных чувств, разрывающих сердце, но страх был сильнее желания.

Так уж ее воспитали с детства. Церковь учила, и папа всегда говорил, что любовников ждут вечные муки ада. Но если она не уступит Томасу, он бросит ее и найдет себе другую. Эта мысль была ей невыносима.

— Ну, пожалуйста, детка, не сжимай ноги, — Томас становился все настойчивее.

Кейт хотелось закричать, но она сделала так, как он просил. Ведь родители не запрещали ей с ним встречаться? Его отец — самый уважаемый проповедник. И в школе к Томасу хорошо относятся: не зря его избрали председателем ученического совета. С тех пор как она стала его девушкой, на нее тоже все начали обращать внимание. Прежде такого не бывало.

Томас почувствовал, что она дрогнула, и прошептал настойчиво и вместе с тем умоляюще:

— Я люблю тебя, ты это знаешь.

Его слова точно высвободили сжатую пружину. Кейт до боли захотелось любви, которой она никогда раньше не знала. Она прижалась к Томасу, и разделявшая их стена рухнула.

— О, Томас, я тоже люблю тебя, — прошептала она, закрывая глаза.

— Значит, ты согласна, малышка?

Его прерывистое дыхание жгло ей губы. Томас быстро стянул с нее трусы, бросил под сиденье и насильно развел ее ноги. Потом поднялся над ней, стоя на коленях, и расстегнул молнию на джинсах. Кейт никогда раньше не видела мужскую плоть, и нагота Томаса неприятно поразила ее. Неужели это и есть предвестник счастья: такой тонкий, твердый, с голубыми прожилками вен?

— Томас, это нехорошо, — ее знобило, но на лбу выступили капли пота. — Умоляю тебя, перестань.

— Не могу, — простонал он, — мне уже не остановиться.

Кейт почувствовала, что его пальцы нащупали заветную влажную ложбинку, но не успела даже вскрикнуть: он накрыл ее рот горячими губами и проник в самое лоно.

Ее пронзила острая, жгучая боль. Томас вонзался в нее снова и снова. Боль не унималась. Кейт не могла дышать; ей казалось, что у нее вот-вот остановится сердце.

Но вскоре ее мучениям пришел конец. Громко охнув, Томас всей тяжестью опустился на нее, зарывшись потным лицом в ее голую грудь. Кейт затрясло. Неужели эти пытки должны были дать ей радость и счастье? Не может быть. Он просто надругался над ее телом.

— Тебе было хорошо? — он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

Слезы заливали лицо Кейт. Каждый вздох причинял ей боль.

— Черт, — выругался он, отвалившись вбок и застегивая брюки. — Ну что ты ревешь? Терпеть не могу, когда нюни распускают.

Она вытерла лицо рукой.

— Извини. Мне было больно.

— Это ерунда, в другой раз будет легче, — Томас самодовольно потягивался, как сытый кот. — Вот увидишь.

Кейт молча кивнула. Она не хотела другого раза. Томас едва удостоил ее равнодушным взглядом.

— Завтра, наверно, все пройдет, — выдавила она, чтобы только задобрить его.

— Это точно.

Говорить больше было не о чем.

— Перелезай на переднее сиденье, — распорядился Томас.

Кейт нашарила в темноте свои трусы и неловко натянула их, стараясь не обращать внимания на липкий ком, словно застрявший у нее между ног. Все тело затекло; ее тошнило.

Пересесть на переднее сиденье оказалось непросто: каждое движение причиняло боль, но она боялась признаться в этом.

По дороге Кейт украдкой посмотрела на Томаса:

— Мы завтра увидимся?

— Не-а. Меня старикан гонит работать, чтобы я сам покупал бензин для своей тачки.

— Значит, в понедельник?

Томас прибавил газу, и машина рванула вперед.

— Возможно.

Кейт замерла в нерешительности. Она едва сдерживала подступившие к горлу рыдания. Ища хоть малейшей поддержки, она робко спросила:

— Томас?

— Ну что еще?

— Ты меня любишь, как раньше?

Повернув голову, он кольнул ее холодными зрачками:

— Конечно, малышка. Даже еще сильнее.

Через двадцать минут Кейт уже сидела в ванне. Теплая мыльная пена принесла ей облегчение. Тело медленно возвращалось к жизни, но сердце заледенело. Она любила Томаса, как никогда, но не хотела больше его видеть. Почему в ней уживались эти противоречивые чувства?

Кейт опять задрожала. Она старательно терла себя губкой и проклинала собственное малодушие. Надо было остановить Томаса. Когда он, нажав коленом, развел ее ноги, она поняла, что ничего не сможет сделать. Но она боялась, что он разозлится, да вдобавок сама потеряла голову от волнения и неизведанности. У нее оставались лишь крохи надежды, что он в последний момент хотя бы пощадит ее девственность, но этого не произошло.

Что же дальше? В первую очередь необходимо было уничтожить все следы содеянного. Вернувшись домой, она из коридора крикнула матери, что пришла, и побежала к себе. Сбросив одежду, Кейт пришла в ужас от вида запекшейся крови. Она с трудом соображала, что происходит.

Главное — чтобы родители не догадались. Эта мысль подхлестнула ее. Если она слишком долго задержится в ванной, мама заподозрит неладное и придет проверить. Нет, так рисковать нельзя. Кейт наспех вытерлась, проскользнула в свою комнату и нырнула в постель. Накрывшись с головой одеялом, она снова заплакала.

— Ой, Томас, — шептала она в темноту, — мне так страшно.

Все образуется, пыталась успокоить себя Кейт. Ведь Томас ее любит.

Весна пришла па удивление рано. В Хилл-Кантри зазеленели горы. По склонам то тут, то там появлялся узор из первоцветов. На деревьях раскрывались клейкие листочки. Однако воздух еще не прогрелся.