Сойер повернулся и направился к двери. Когда он уже взялся за ручку, она сказала ему вдогонку:

— Сюда больше никогда не приходите.

Он развернулся, вмиг преодолел разделявшее их расстояние и остановился так близко, что почти касался ее.

— Что это с вами, а?

Кейт попыталась унять нарастающее беспокойство.

— Я стараюсь избежать неблагоприятных перекосов в общественном мнении. Газетчики вечно вынюхивают что-нибудь жареное. Ни при каких обстоятельствах они не должны узнать об этом расследовании.

— Что вы скрываете, ваша честь? — Сойер придвинулся еще на шаг, явно наслаждаясь ее смущением. — Сдается мне, вы принимаете это все слишком близко к сердцу.

Она подняла глаза — и встретила его упорный взгляд. Между ними словно сверкнул разряд молнии.

— Я ничего не скрываю, — сказала она, прилагая отчаянные усилия, чтобы унять дрожь в голосе.

— Верится с трудом, особенно после тех слухов, которые носятся в воздухе.

Возмущение и любопытство боролись в душе Кейт.

— Слухов? И что же это за слухи?

— О, всего лишь насчет того, что ваша блестящая карьера в юридической конторе объясняется очень просто. Болтают, будто вы продвигались, лежа на спине, и будто бы в суде вы применяете тот же метод.

Ошеломленная, онемевшая от ярости Кейт, не соображая что делает, толчком выбросила вперед руки в инстинктивном стремлении оттолкнуть его как можно дальше, насколько хватит сил — и тут же пожалела, что поддалась порыву. От прикосновения к его литому телу — через шелк рубашки — у нее захватило дух.

Но и на него подействовало это прикосновение: она слышала его прерывистое дыхание. Тем не менее, она умудрилась совладать с рискованной ситуацией, резко бросив ему в лицо:

— Убирайтесь к черту со своими сплетнями!

Он смотрел на нее в упор.

Кейт молчала. Нервы у нее были натянуты; она ждала, что будет дальше. Он просто смотрел на нее; его лицо было бледным и неподвижным.

Потом он повернулся и ушел.

Вся дрожа, Кейт оперлась о стол, чтобы устоять на ногах. Мысли ее метались. Она чувствовала себя так, словно неслась вниз с «американских гор» в парке аттракционов. Нельзя было дожидаться, пока она совсем утратит над собой контроль и выкинет что-нибудь такое, о чем потом пожалеет. Надо удирать. Сейчас же.

— Еще одна тяжба?

Ральф скривился:

— Похоже на то, босс.

— Вот не было печали, — пробормотал Сойер.

— Именно.

Ральф подтянул брюки и уселся на край стола Сойера. Его правая нога начала раскачиваться в такт музыке старинных часов, которые как раз сейчас вызванивали свою мелодию.

— Надо бы внести это дело в общий список, — сказал Сойер, роясь в куче бумаг у себя на столе.

— Это нам наследство от Эрнеста Гроувза, сыщика, который не вышел на работу, якобы по болезни, — фыркнул Ральф. — А когда этот хорек предъявил медицинские справки, они оказались явной липой.

Сойер уставился на Ральфа.

— Ты уверен?

— Вполне уверен, то есть уверен насчет всех справок, кроме одной. Одна была настоящая, можешь мне поверить, но только одна. Я сам проверял.

Сойер потер переносицу.

— Сегодня же позвоню юристам и выясню, какие у нас есть возможности. Получается так, что наниматель не вправе уволить служащего, который отлынивает от работы.

Ральф встал.

— Да, в этом отношении ничего не меняется. А пока я запираюсь ото всех и буду думать, как нам от него отделаться, не нарушая закон.

— Отлично, — лицо Сойера слегка прояснилось. — Я рассчитываю вывести его на чистую воду. Ты мне поможешь?

— Вы же знаете, я сделаю все, что в моих силах, но я уже как-то говорил, что мяч с таким же успехом может залететь и к вам во двор. Вам-то хорошо известно, какое это мучение — иметь дело с дядей Сэмом.

— Ничего, управимся. Не будем прыгать через две ступеньки.

— Тогда я пошел.

Немало времени прошло с того момента, когда Ральф закрыл за собой дверь; но Сойер все еще неподвижно сидел, уставившись на кипу бумаг, громоздящихся на столе. Он просто не мог сосредоточиться.

Кейт Колсон.

Ему смертельно хотелось выпить, но было еще слишком рано. Он встал из-за стола и, подойдя к бару, налил себе чашку кофе. Сделав первый глоток, он сразу почувствовал себя лучше.

Сойер снова уселся за стол, но так и не принялся за работу. Да, от Кейт ему следовало бы держаться подальше. Незачем было являться в ее штаб-квартиру. Она наняла его потому, что полагалась на его такт и порядочность.

Такт, черт побери. Он вломился к ней, как слон в посудную лавку. Ну, с этих пор ему не придется искать себе оправданий. Все пойдет как положено по форме или не пойдет вообще. Он уже стремился поскорее покончить с этим делом, которое приобрело неприятный душок. Спасибо Харлену.

Сойер потер лоб, как бы пытаясь отогнать воспоминания о лице Кейт. Почему он позволил себе так распустить язык? Ему хотелось затолкнуть обратно свои жестокие слова. Нет, она была совсем не такой, какой изображал ее Харлен.

И все-таки Сойер был готов поверить в худшее. Теперь он ни в чем не был уверен, и особенно там, где дело касалось Кейт Колсон. Когда он обвинил ее в том, что ступеньками ее служебной лестницы стали чужие постели, она отреагировала совсем не так, как можно было ожидать.

В тот момент, когда она не сумела удержать себя в руках, ее тщательно оберегаемый фасад дал трещину. И ярость ее оказалась неподдельной, и боль — очевидной. Именно ее уязвимость, открывшаяся ему тогда, потрясла его так сильно.

Когда он приступал к этому расследованию, в нем говорил только азарт профессионала, сама же Кейт раздражала его своими причудами. Теперь все было по-другому. Он испытывал совсем иное чувство: ему хотелось защитить ее от Харлена. Но больше всего — от самого себя.

Проникнув в тайну ее боли, он отдал бы все, лишь бы получить волшебную палочку и провести этой палочкой перед ее лицом, чтобы и следа не осталось от той муки, которую сам же он и причинил. Он не мог отогнать неотвязные, преследующие его воспоминания. Подобные терзания были для него внове. Он всегда владел собой, всегда был начеку. И нужно было снова взять себя в руки.

Нет, к черту эти нездоровые мысли и к черту ее. Она могла осложнить его жизнь, а это совершенно ни к чему. И пока он будет держаться этой позиции, ему ничто не угрожает. Он мог предположить, что эти фантазии навеяны ему просто одиночеством. Разве он стоял на распутье, ожидая от судьбы чего-то большего, чем давала его работа? Нет. Однако приходилось признать, что одиночество разъедало его душу и отгораживало от других людей.

Он мог, однако, преодолеть и эту слабость, как преодолевал раньше другие препятствия.

Сойер быстро подошел к двери в приемную и распахнул ее. Секретарша оторвалась от своих занятий и широко открытыми глазами посмотрела на него.

— Джейн, мне нужно вам кое-что продиктовать, — сказал он, почти не разжимая губ.

— Когда я снова увижу тебя?

Энджи явственно различала у себя в голосе заискивающую нотку и ненавидела себя за это. Но в том, что касалось Дэйва, она ничего не могла с собой поделать. Он стал для нее чем-то вроде наркотика, который требовался ей снова и снова.

— Скоро, любовь моя, скоро, — слащаво заверил ее Дэйв.

Сердце Энджи забилось чаще.

— Надеюсь, что скоро. Я буду ждать.

— Я позвоню тебе.

— Дэйв, слушай, я… — Энджи не смогла закончить фразу. Слова, казалось, застревали у нее в горле.

— Что?

Ей показалось, что он проявляет нетерпение, но она старалась не обижаться: в конце концов, он же сейчас на работе.

— Ничего. Как-нибудь потом.

— Как скажешь.

— Пока, — прошептала она, смахнув слезы.

Пытаясь положить на рычаг телефонную трубку, Энджи сама не замечала, как дрожат у нее руки. Это удалось ей только с третьей попытки.

— Ах, проклятье! — бормотала она, выскакивая из кровати и влезая в шорты и майку. Она поспешила в ванную комнату и попыталась подкраситься, но руки дрожали так, что и эта задача оказалась почти невыполнимой.