– Если вам рассказали обо мне что-то, вам рассказали уже слишком много, – сказал Джэнсон, и прозвучавшая в его голосе сталь никак не вязалась с любезной улыбкой.

– Вы должны меня простить, мистер Курцвейл. Однако, как вы понимаете, наш бизнес основан целиком на доверии. Вместо контрактов и договоров – рукопожатие и репутация. Все по старинке. Мой отец торговал маслом и яйцами, и в течение нескольких десятилетий его маленькие белые грузовички разъезжали по Земплену. Он начал еще в тридцатые, а когда к власти пришли коммунисты, отец решил, что лучше доверить перевозку тем, кто знает дороги. Видите ли, в юности он сам был водителем грузовика. Так что когда его рабочие говорили, что у них произошла поломка в пути – спустило колесо, потек радиатор – и они задержались на полдня, отец не покупался на их отговорки. Он знал, сколько времени требуется на починку, потому что сам не раз делал это. И его рабочие скоро это поняли. Они перестали пытаться его обмануть, но это породило не недовольство, а уважение. Наверное, я в чем-то пошел в отца.

– И часто вас пытаются провести?

Лакатош усмехнулся, демонстрируя фарфоровые зубы, неестественно белые и ровные.

– Глупцов очень мало, – ответил он. – Все понимают, насколько это опасно.

В его голосе сквозь уважение к себе прозвучала угроза.

– Никому не пошла на пользу недооценка венгерского народа, – серьезно заметил Джэнсон. – С другой стороны, немногие из нас делают вид, что понимают ваши язык и культуру.

– Мадьярская непроницаемость. Она сослужила нашей стране добрую службу, когда нас пытались покорить. Правда, случалось, что от нее были одни беды. Но, полагаю, мы, все те, кто действует в условиях, скажем так, повышенной осторожности, ценим ее по достоинству.

К столику подошел официант с картой вин.

– Бутылку «Марго» урожая девяносто восьмого года, – сказал Лакатош. Он повернулся к Курцвейлу. – Это молодое вино, но очень бодрящее. Впрочем, быть может, вы хотите попробовать местный сорт – «Бычью кровь». Правда, оно на любителя.

– Знаете, пожалуй, я попробую.

Лакатош поманил официанта жирным пальцем.

– Принесите-ка лучше бутылку «Эгри бикавер», урожая восемьдесят второго года. – Он снова повернулся к своему собеседнику. – Ну а теперь скажите, как вы нашли Венгрию?

– Замечательная страна, подарившая миру многих замечательных людей. Лауреатов Нобелевской премии, кинорежиссеров, математиков, физиков, музыкантов, режиссеров, писателей. Однако один увенчанный лаврами сын Венгрии – как бы повежливее выразиться? – доставляет беспокойство моим клиентам.

Лакатош пристально посмотрел на Джэнсона.

– Вы меня интригуете.

– Как говорится, свобода одного человека оборачивается для другого тиранией. И фонд свободы может оказаться фундаментом тирании.

Он умолк, убеждаясь, что до венгра дошел смысл его слов.

– Как любопытно, – наконец сказал Лакатош, сглотнув комок в горле.

Он потянулся к стакану воды.

Джэнсон с трудом подавил зевок.

– Прошу прощения, – смущенно пробормотал он. – Перелет из Куала-Лумпура очень утомителен, с какими бы удобствами он ни совершался.

На самом деле семичасовую дорогу от Милана до Эгера в тесноте кузова трясущегося трейлера, набитого говяжьими тушами, нельзя было назвать ни уютной, ни спокойной. Пока Джэнсон встречается с торговцем оружием, Джесси Кинкейд с помощью фальшивого паспорта и кредитной карточки попытается взять напрокат новую машину и тщательно спланировать дорогу на завтра. Джэнсон надеялся, что ей удастся хоть немного отдохнуть.

– Впрочем, вся моя жизнь проходит в разъездах, – высокопарно добавил он.

– Могу себе представить, – согласился Лакатош.

Подошел официант с бутылкой красного вина местного производства. На бутылке не было этикетки; название изготовителя было выдавлено на стекле. Вино, налитое в хрустальные бокалы, оказалось темным, сочным, непрозрачным. Сделав большой глоток, Лакатош подержал вино во рту и объявил, что оно превосходно.

– Эгер – не винодельческий район, но вина здесь получаются крепкими. – Он поднял бокал. – Вино непрозрачное, но, уверяю вас, мистер Курцвейл, своих денег оно стоит. Вы сделали правильный выбор.

– Рад слышать это от вас, – ответил Джэнсон. – Еще одно свидетельство в пользу мадьярской непроницаемости.

И вдруг совершенно неожиданно к столику нетвердой походкой подошел мужчина в небесно-голубом костюме и без галстука – очевидно, американский турист, и, очевидно, пьяный. Джэнсон взглянул на него, и в голове тотчас же зазвонили колокола тревоги.

– Давненько мы не виделись, – заплетающимся языком сказал мужчина, опираясь волосатой рукой, унизанной перстнями, на белую скатерть стола. – Я так и думал, что это ты. Пол Джэнсон, собственной персоной.

Громко фыркнув, он направился за столик в противоположном углу зала.

– Я так и думал, что это он, – сообщил мужчина сидевшей за столиком женщине.

Проклятье! Конечно, теоретическая возможность подобной встречи в оперативной работе существует всегда, но до сих пор Джэнсону сопутствовало везение. Однажды он был на приеме у заместителя министра нефтяной промышленности Узбекистана, выдавая себя за посредника крупной нефтехимической корпорации. В кабинет случайно зашел американец, гражданский специалист, сотрудник концерна «Шеврон», знавший Джэнсона под другой фамилией и встречавшийся с ним при других обстоятельствах – связанных с разработкой Апшеронского нефтегазового месторождения в Азербайджане. Они встретились взглядами, американец кивнул, но ничего не сказал. Он был расстроен встречей с Джэнсоном не меньше, чем Джэнсон встречей с ним, хотя и по совершенно другим причинам. Не было произнесено никаких слов, но Джэнсон не сомневался, что расспросов не последует. Однако то, что произошло сейчас, было гораздо хуже. Подобных встреч как огня боятся все оперативники.

Усилием воли Джэнсон унял сердцебиение и с непроницаемым лицом повернулся к Лакатошу.

– Это ваш друг? – спросил он.

Мужчина в голубом костюме не уточнил, к кому была обращена его реплика: «Адам Курцвейл» не должен был принять ее на свой счет.

Лакатош недоуменно поморщился.

– Я не знаю этого человека.

– Не знаете, – тихо произнес Джэнсон, рассеивая подозрения тем, что сам перешел в наступление на торговца оружием. – Ну да ладно. Такое бывает. В тусклом освещении, после обилия спиртного он мог бы принять вас за Никиту Хрущева.

– Венгрия всегда славилась как страна, населенная призраками, – ответил Лакатош.

– Кое-кого из них создали вы сами.

Пропустив его замечание мимо ушей, Лакатош поставил бокал.

– Надеюсь, вы простите меня за любопытство. Как вам известно, у меня весьма обширные знакомства. Но ваше имя мне не встречалось.

– Рад это слышать. – Джэнсон отпил большой глоток красного вина, делая вид, что наслаждается его вкусом. – Или я напрасно обольщаюсь обманчивым спокойствием? Большую часть жизни я провел на юге Африки, где, должен заметить, ваше присутствие не слишком заметно.

Лакатош погрузил свой подбородок в подушку жира, заменявшую ему шею.

– Сложившийся рынок, – сказал он. – Не могу сказать, чтобы оттуда для меня поступало много предложений. И все же время от времени мне приходится иметь дело с Южной Африкой, и я всегда считал ваших людей примером торговых партнеров. Вы знаете, что вам нужно, и платите столько, сколько это стоит.

– На доверие надо отвечать доверием. На честность – честностью. Мои клиенты могут быть очень щедрыми, но их никак нельзя назвать расточительными. Они ждут, что получат то, за что заплатили. Как говорится, ваш товар – наши деньги. Впрочем, я должен выражаться яснее. Мы ищем не только материальные ценности. Нас интересует также то, что не сходит с конвейера. Нам нужны союзники. Если можно так выразиться, человеческий капитал.

– Не хочу ошибочно истолковать ваши слова, – сказал Лакатош.

Его лицо оставалось непроницаемым.