И все же, если возникла необходимость поставить ловушку, найти более подходящее место было бы трудно. Дом номер один по улице Эржебет в Мишколч-Лиллафюреде, в двух милях от самого городка Мишколча, представлял собой единственное приличное здание в курортном районе Лиллафюред. Отель «Палац», как теперь оно именовалось, стоял у лесистого берега озера Хамори, в окружении пышной зелени, напоминавшей дворцы и парки феодальной Европы. Но если здесь и веяло ностальгией, это говорило о многом. Охотничий замок в ретро-стиле, построенный в 20-е годы, был частью честолюбивого замысла адмирала Хорти увековечить славное прошлое Венгрии. Ресторан в духе этого замысла был назван в честь короля Матьяша, венгерского воина-монарха XV века, приведшего своих подданных к славе, славе, – обагренной кровью врагов. В посткоммунистическую эпоху замку было быстро возвращено его былое величие. В настоящее время он привлекал состоятельных отдыхающих со всей страны. Проект, рожденный честолюбием диктатора, получил поддержку еще более могущественной силы – частного предпринимательства.

Пол Джэнсон прошел по роскошному вестибюлю и спустился в ресторан, стилизованный под погреб. Он был в сильном напряжении; меньше всего его сейчас интересовала еда. Однако малейшее свидетельство волнения – и он пропал.

– Меня зовут Адам Курцвейл, – объявил Джэнсон с хорошо поставленным трансатлатническим акцентом метрдотелю.

На таком английском говорят как образованные граждане стран Британского Содружества – Зимбабве, Кении, Южно-Африканской Республики, Индии, – так и состоятельные европейцы, с младенческих лет познакомившиеся с языком Шекспира. На «Курцвеле» был костюм в мелкую полоску и ярко-алый галстук. Он держался с независимой надменностью бизнесмена, привыкшего к почтительному обхождению.

Метрдотель, во фраке, с черными напомаженными волосами, уложенными в обсидиановые волны, пристально оглядел его с ног до головы, и его лицо расплылось в профессиональной улыбке.

– Ваш гость уже здесь, – сказал он и повернулся к молодой официантке. – Она проводит вас к вашему столику.

Джэнсон кивнул.

– Благодарю вас.

Столик, как, очевидно, попросил гость, находился в самом углу, подальше от любопытных взоров. Человек, с которым встречался Джэнсон, был очень осторожным и дотошным, в противном случае ему не удалось бы заниматься своим весьма специфическим делом так долго.

Направляясь к столику в углу, Джэнсон сосредоточился на том, чтобы войти, вжиться в образ. Первое впечатление имеет огромное значение. Человек, с которым он встречается, Шандор Лакатош, встретит его с подозрением. Значит, Курцвейл должен держать себя еще более осторожно. Джэнсон знал, что это самая действенная контрмера.

Лакатош оказался маленьким сутулым мужчиной; голова его на согнутой шее торчала как-то странно вперед, словно он подбирал подбородок. Щеки были круглые, нос картошкой, а сморщенная шея плавно переходила в челюсти, придавая голове сходство с грушей. В целом он представлял собой образчик последствий распутного образа жизни.

На самом деле Лакатош входил в число крупнейших торговцев оружием в Центральной Европе. Его состояние значительно выросло после введения эмбарго на поставки оружия в Сербию, когда бывшей югославской республике пришлось искать новые, подпольные источники поставки вооружений взамен официальных. Лакатош начинал как владелец компании грузовых автоперевозок, специализирующейся на бакалейных продуктах; ему потребовалось внести в инфраструктуру своей компании лишь незначительные изменения, чтобы переключиться на торговлю оружием. Его согласие встретиться с Адамом Курцвейлом было ярким свидетельством еще одной составляющей успеха Лакатоша: ненасытной алчности.

Воскресив свою старую, давно не используемую легенду – канадский специалист службы внутренней безопасности, частной охранной структуры, – Джэнсон связался с несколькими бизнесменами, давно отошедшими от дел. Всем им он говорил одно и то же. Некий Адам Курцвейл, представляющий клиентов, пожелавших остаться неизвестными, ищет источник, готовый поставить очень крупную и очень дорогую партию оружия. Канадца – эту легенду Джэнсон создал для себя лично, не поставив в известность Кон-Оп, – помнили с лучшей стороны; к его замкнутости и долгим отлучкам относились с пониманием. И все же те, с кем он связался, ответили ему отказом. Скрепя сердце, но это ничего не меняло. Все они были людьми осторожными; сколотив состояние, они отошли от дел. Однако это не имело никакого значения. Джэнсону было хорошо известно, что в тесном мирке торговцев таким специфическим товаром известие о крупном покупателе распространится с молниеносной скоростью; человек, устроивший такое выгодное дело, вправе ожидать щедрые комиссионные. Джэнсон не вышел напрямую на Лакатоша; он связался с теми, кто его окружал. Когда один из тех, с кем он говорил, житель Братиславы, которого спасла от пристального внимания спецслужб только близость к правительственным кругам Словакии, спросил, почему этот Адам Курцвейл не хочет связаться с Лакатошем, Джэнсон ответил, что Курцвейл никому не доверяет и не станет иметь дело с человеком, за которого не поручились лично знакомые ему бизнесмены. Он и его клиенты не хотели рисковать, ведя дело с совершенно незнакомым и ненадежным человеком. Кроме того, Лакатош ведь мелкая сошка; разве он сможет выполнить такой крупный заказ?

Как и предполагал Джэнсон, эта высокомерная отповедь дошла до слуха горбатого венгра. Тот сразу же нахохлился, оскорбленный подобным недоверием. Ненадежный? Незнакомый? Шандор Лакатош слишком мелкая сошка, чтобы удовлетворить запросы этого Адама Курцвейла, таинственного посредника? К ярости примешивался трезвый расчет. Если оставить без ответа подобный выпад, это повредит его бизнесу. А нет более эффективного способа смыть с себя клевету, чем нанести удар по ее источнику.

Но кто такой этот Курцвейл? Канадский инвестор говорил очень уклончиво, судя по всему, не желая выдавать то, что знал.

– Я только могу сказать, что это наш очень хороший клиент.

Через несколько часов сотовый телефон Джэнсона начал звонить не переставая: со всех сторон обрушились самые положительные рекомендации, характеризующие венгра с самой лучшей стороны. Несомненно, Лакатош мобилизовал все свои силы. Что ж, уступил канадец, Курцвейл будет проездом в Мишколче, неподалеку от дома Лакатоша. Возможно, его удастся уговорить встретиться. Но все должны понять: Курцвейл человек очень осторожный. Если он откажется, никто не должен обижаться.

Несмотря на изображенное в тактических целях нежелание идти на контакт с Лакатошем, стремление Джэнсона встретиться с венгром граничило с отчаянием. Ибо он понимал, что единственный надежный способ выйти на старинных затаившихся врагов Петера Новака – это познакомиться с венгерским торговцем смертью.

Заранее устроившись в кожаном кресле с высокой спинкой в вестибюле отеля, Джэнсон дождался появления Лакатоша и умышленно задержался еще на десять минут. Подходя к столику в углу, он сохранил милую развязность. К его изумлению, Лакатош вскочил и обнял его.

– Наконец-то мы встретились! – воскликнул венгр. – Я так рад!

Он прижался щуплой грудью к Джэнсону, воодушевленно хлопая его пухлыми руками по спине и плечам. На самом деле это бурное проявление чувств было неприкрытым поверхностным досмотром: кобура с пистолетом не укрылась бы ни под мышкой, ни на спине, ни на поясе.

Они сели за столик, и Лакатош принялся бесцеремонно разглядывать своего гостя; алчность смешивалась в нем с изрядной долей недоверия. Торговец оружием знал, что некоторые перспективы слишком хороши, чтобы быть правдой. Необходимо различать сочный фрукт от отравленной приманки.

– Libamaj roston, жареная гусиная печень, очень хороша. Как и brassoi aprepecsenye – тушенная по-особому свинина. – Лакатош говорил запыхавшимся голосом, с присвистом.

– Лично я предпочитаю bakanai sertehus, – ответил Джэнсон.

Венгр помолчал.

– Похоже, вы знакомы с Венгрией, – наконец сказал он. – Мне сказали, вам приходится разъезжать по всему свету, мистер Курцвейл.