Тропинка в конце длинного ряда домов привела его на пустошь. Как только он вступил на пустошь, пение стало явственней. Был момент, когда ему показалось, что оно идет отовсюду с пустых склонов, а потом из маслянистого неба. Он шел один по протоптанной в траве тропинке через вересковые заросли к просвету в голом утесе, за которым, как ему казалось, звук становился более отчетливым. Он не был готов к тому, что увидел, как только достиг вершины.

Бесплодная земля уходила вниз к огромной дыре в форме горшка, окруженной известняковыми стенами. Каменная чаша вокруг дыры была заполнена сотнями людей и звуками какого-то гимна. Напротив Ника, около стены, где края дыры были самыми высокими, молился какой-то человек. Дюжина людей повернулась и стала пристально изучать Ника. Он решил присоединиться к толпе, стараясь быть менее заметным. Пели не все, некоторые выглядели смущенными, даже подозрительными. Ник почти достиг рядов толпы, когда пение закончилось криком, отразившимся от голых утесов и вспугнувшим птиц из зарослей вереска.

Ник остановился между полной женщиной с интересным и удивительно нежным лицом и парой с беспокойным ребенком. Человек, стоявший на коленях, закрыл глаза и обратил лицо к небу, безмолвно шевеля губами. Потом он пристальным взглядом окинул толпу, и его проницательные голубые глаза исследовали одно лицо за другим.

— Я — Гудвин Мэнн, — сказал он пронзительным голосом. — И поэтому я нахожусь здесь.

Полная женщина негромко фыркнула, то ли насмешливо, то ли нет, Ник не решился спросить.

— Он хочет сказать, что пришел сюда, к нам, чтобы добиться признания людьми Господа, Эндрю, — прошептала своему сыну женщина по другую сторону от Ника.

— Прошу вас, не молитесь и не становитесь на колени, пока вы сами не захотите это сделать, — продолжал Гудвин Мэнн. — Но сейчас я бы хотел, чтобы вы сели, пока я не попрошу вас подняться во имя Бога.

Потом, когда люди, смотря на него и на голый утес позади него, стали садиться, подчиняясь его просьбе, он добавил:

— Если кто-нибудь желает стул или подушку, достаточно поднять руку.

Лес рук почти непроизвольно взметнулся вверх. В ответ на это большая часть толпы позади Мэнна направилась к ближайшему ряду палаток и шатров и вернулась назад, неся в руках кучи подушек и складных стульчиков. Некоторые подстелили в качестве сидений свои пальто, хотя они еще выглядели достаточно неуверенными в том, правильно ли они делают, оставаясь здесь. Ник подозревал, что некоторые из них сели, потому что были возмущены тем, что их вынудили стоять, возможно, возмущались вообще тем, что позволили привести себя сюда. Он начинал уже чувствовать интерес к тому, что заставило его придти сюда и в чем он сейчас участвовал, впрочем, подобно большинству из присутствующих здесь. В это время заговорил калифорниец:

— Я полагаю, что многие из вас могут подумать, что я поступил невежливо, не предупредив вас заранее о своем приходе, но я не знал, сколько времени мне понадобится на дорогу.

— Из Америки? — пробормотал мужчина, на котором был передник, какой обычно надевают мясники во время работы.

Мэнн пристально посмотрел на него.

— Нет, из аэропорта Хитроу. Я хотел удостовериться в том, что достоин говорить от имени Господа.

Ник почувствовал, что те, кто раньше ворчал из-за сидения на земле, теперь были пристыжены. Счет один-ноль в пользу евангелиста, подумал Ник, когда Мэнн продолжил свою речь:

— Не думайте, что я хочу сказать, будто я лучше вас всех. Слушайте, и я расскажу вам, каким я был до того, как Господь вошел в мою жизнь…

Он вздохнул и взглянул на мрачное небо.

— Я был воспитан в Голливуде. Моим отцом был английский киноактер Кевин Мэнн…

Когда шепот, вызванный его признанием, прошел по толпе, он продолжил немного громче:

— Я здесь не для того, чтобы рассказывать о дурной славе моего отца, однако я был воспитан в худших традициях Голливуда. Пяти лет отроду я уже употреблял алкоголь, в десять курил марихуану, в двенадцать начал нюхать кокаин. А пятнадцать лет я уже посещал проституток. А годом позже мужчина зашел в мою ванную, мужчина, с которым мой отец плавал там обнаженным. Боюсь, что отец вторично женился только потому, что его многочисленные поклонники ожидали от него этого шага. Так я узнал тогда, в ту ночь, чем мой отец занимался со своими друзьями мужчинами, а на следующий день я вскрыл себе вены на запястьях, и вы можете убедиться в этом сейчас…

С этими словами он поднял вверх руку, демонстрируя потрясенной толпе розовые шрамы, похожие на стигмы.

— Мой отец отправил меня в госпиталь, но я никому не сказал тогда, что явилось причиной моего поступка. Все, что я хотел тогда, к чему стремилась моя душа, было одно желание, желание, чтобы меня оставили в покое и чтобы после выздоровления я мог получить возможность уехать куда-нибудь далеко и мирно провести там свои дни.

Женщина, стоящая перед Ником, приложила платок к глазам и резко оттолкнула руку сына, когда он спросил ее, что случилось. Ник почувствовал себя не очень уютно и заподозрил Мэнна в том, что тот применяет особую методику по «вышибанию слезы», особенно после того, как он сказал:

— Вчера утром я попытался было покинуть госпиталь, чтобы убить себя, но Господь не допустил этого, — он улыбнулся с самодовольным видом. — Может, это прозвучит самонадеянно, но думаю, что Бог принимает на себя страдания всех, подобных мне. Однако позвольте мне сказать вам, что он делает это ради каждого, — стоит только обратиться к нему лицом и попросить. Видите ли, каждый день сотрудница Американской Миссии приходила ко мне в госпиталь, и я отворачивал от нее свое лицо, не зная, что отворачивался от Бога. Только в тот последний день я услышал, как Господь велел мне не отворачиваться, и я рассказал все ей и обрел Господа в жизни своей…

Часть толпы позади него завопила и замахала руками. Они и являются основным хором, догадался Ник.

— Некоторые из вас должны благодарить Бога за то, что они не являются такими как я, — обратился Мэнн к горожанам, стоящим перед ним. — Но все ли вы чисты и не запятнаны грехом? Стоит Господу взглянуть вниз на эту девственную, чистую и неиспорченную природу, и как вы думаете, почувствует Он гордость за все то, что увидит, или Он будет печалиться о своих величайших творениях, о нас с вами? Может ли кто-нибудь здесь встать и сказать, что грех прошел мимо вашего городка Мунвэл?

Молчание было ему ответом.

— Вы чувствуете, как много вы знаете, но не желаете об этом говорить. В эти дни стало немодным говорить о грехе и даже рассуждать о Боге. Рок-музыканты прославляют секс и насилие в своих песнях, священная музыка стала достоянием коммерческого телевидения, церкви обратились к рынку, словно человек перестал нуждаться в помощи Господа. Однако людям по-прежнему необходимо во что-то верить, и в этом кроется причина роста их интереса к магии, колдовству и наркотикам, ко многим другим более дурным вещам. Они стремятся этим заполнить брешь в своей жизни, однако все это только расширяет ее, и человек погрязает в грехе. Как они смогут смотреть теперь в лицо Господа, если бомба уже сброшена? Как вы думаете, какой вечной жизни они могут ожидать? Я здесь не для того, чтобы оспаривать правильность или ложность ядерной войны, однако если та ракетная база на другой стороне этой пустоши будет взорвана и взлетит на воздух прямо сейчас, я знаю, что тогда я попаду на небеса, потому что Евангелие от Павла сказало мне так… — Некоторые из горожан закивали при этом. — Возможно, что некоторые из вас скажут самим себе: все в порядке, потому что у меня есть вера. Но что это за вера, давайте разберемся. Вы обрели веру, когда этим утром обнаружили, что ваш дом не был обворован. У вас появляется вера, когда вы выходите на улицу и молитесь, чтобы не быть раздавленными или не попасть под колеса какого-нибудь украденного автомобиля или машины, водитель которой напичкан наркотиками. Теперь у вас есть вера в то, что вы не увидите ядерного облака над всеми этими зарослями вереска и что не будет землетрясения, которое побросало бы вас всех вниз в эту дьявольскую дыру. — Он заглянул в пещеру, как показалось Нику, с излишней страстностью. — Позвольте мне предложить иной путь, — сказал Мэнн, вновь поднимая взгляд на толпу. — Сколько человек из вас могут сказать, что у них нет вообще никакой веры? Вы действительно готовы умереть одни, во тьме, отвергая Господа? Христос принял смерть на кресте ради вас. Он сделал это из веры в то, что сумел показать, насколько сильно Бог любит вас и хочет, чтобы вы приняли Его. И если вы отвергните это, вы приговорите Его умирать в одиночестве без вас, умирать в одиночестве во тьме, восклицая: «Почему ты отринул меня?»…Вы можете сами назваться Христом; вы можете верить в то, что ведете праведную жизнь христианина, но послушайте: вы не можете брать у Христа только то, что вам нужно, оставляя что-то в остатке, и вы не в праве говорить: «Спасибо тебе, Господи, я получил от тебя все, что хотел; только отдай остаток кому-нибудь другому, кто нуждается в этом». Вы не можете думать, что это и есть путь к Богу. Прежде чем вы обретете Бога в своей жизни, чтобы он показал вам как надо жить, прежде чем вы примете Бога всецело как дитя, поверните к нему ваш народ Израилев…