– Мне пора вниз, – сказал он двум своим последователям, которые повели его в сторону города.

Два других последователя Манна задержали Ника и Диану на тропинке и спросили, вняли ли они проповеди.

– Я журналист, – ответил Ник. – А эта женщина со мной.

Оказавшись за пределами слышимости, он тихо сказал:

– Надеюсь, я не сильно покривил душой, сказав, что вы со мной, учитывая, что вы задали ему почти все вопросы, которые я собирался.

– Неужели? – ее лицо выражало напускное раскаяние. – Сначала сломала руку, а теперь перетянула одеяло на себя в вашем же интервью. Надо было попросить меня замолчать.

– Да я не обиделся. У вас получилось разговорить его лучше, чему у меня, и он сказал то, чего не собирался. Позвольте угостить вас чем-нибудь, в знак того, что я не держу на вас зла.

Но паб «Однорукий солдат» был все еще закрыт. Ник хотел позвонить в редакцию и продиктовать свой репортаж о ракетной базе.

– Вы можете воспользоваться моим телефоном, – предложила Диана.

Она жила в небольшом съемном коттедже за городской площадью. В комнатах с белыми стенами пахло цветами, горшками с которыми были заставлены все подоконники. Телефон располагался в низкой обшитой деревом прихожей. Ник позвонил в редакцию и после присоединился к Диане в гостиной, которую украшали рисунки ее учеников. Она приготовила кофе. Вскоре их разговор вернулся к Манну.

– Я не понимаю одного, – сказала Диана. – Почему он решил, что если положит конец старейшей церемонии, то эта традиция прекратится по всей стране.

– Может, он не это имел в виду.

– Почему же тогда это так важно для него?

Ник понятия не имел.

– Мне пора ехать, – сказал он и написал свой номер телефона на листке бумаги, вырванном из блокнота. – Если случится что-то важное, позвоните мне, хорошо? И когда в следующий раз соберетесь в Манчестер, дайте мне знать. Угощу вас обедом.

Когда он шел назад к машине, большинство магазинов было открыто. Он задавался вопросом, кто из людей на улицах был местным, а кто последователем Манна и сколько местных уже успели стать его сторонниками. Он выехал из Мунвелла и оказался в лесу у подножия вересковых пустошей, и вопрос Дианы начал беспокоить его. Ему следовало спросить Манна, что такого особенного было в пещере, что привело его сюда из самой Калифорнии. Он чувствовал, словно что-то отвлекло его от дальнейших расспросов.

Диана проснулась в понедельник, размышляя о друидах. Она наткнулась на эту тему почти случайно в манчестерской библиотеке, когда искала информацию о своих предках из Пик-Дистрикта. Многое в прошлом ее семьи казалось таким знакомым, чего нельзя сказать о жизни ее прадеда со стороны матери, шахтера, построившего для своей семьи дом из отходов известняка под Бакстоном. Возможно, чувство сопричастности появилось лишь благодаря покою, который она ощутила на вересковых пустошах, впервые с тех пор, как приехала в Англию, чтобы попытаться свыкнуться со смертью своих родителей.

Она живо помнила их прощание в аэропорту Кеннеди, словно это произошло вчера. Отец крепко обнял ее. От него пахло трубочным табаком, который он всегда покупал возле Нью-Йоркской публичной библиотеки. Мать дотронулась до ее лица прохладными руками и прошептала: «Не волнуйся». Но Диану не отпускало необъяснимое чувство тревоги. Потом, несколько часов спустя, ей приснился авиалайнер, исчезающий в темнеющем небе. Она проснулась в ужасе и принялась молиться так, как не молилась с детства, молиться о том, чтобы они были в безопасности. Когда она поддалась панике и позвонила в аэропорт, служащий сначала отнесся к ней с подозрением, потому что она, казалось, знала, что самолет разбился. Только после того, как полиция подробно допросила Диану, ей сообщили, что ее родители мертвы.

Она задавалась вопросом, как бы Манн объяснил это – не столько из-за того, что Бог не ответил на ее молитвы, сколько из-за того, что если в его план входило забрать ее родителей, то заодно он прихватил несколько десятков жизней. Или для Бога не имели значения отдельные люди, только их количество, статистика? Только жизнь после смерти могла бы оправдать подобное поведение Бога.

Она пришла к такому выводу спустя какое-то время после переезда на вересковые пустоши. Шум окружающего мира растворился в шуме ветра в ее ушах; над бесконечными пустынными склонами рассеялся туман; и по мере того, как Диана упивалась тишиной и одиночеством, она становилась все спокойней и наконец смирилась со своей потерей. Она чувствовала, что дошла до края одиночества и была готова взглянуть на то, что находится за его пределами.

Сначала это было преподавание в Мунвелле, а теперь Манн и его ненависть к друидам. По дороге в школу по улицам, затянутым туманом и окаймленным цветами с сияющими на них радужными каплями росы, она размышляла о том, как много друиды оставили после себя: традиция целоваться под омелой; поверие, что если рассыпалась соль, то ее надо бросить через плечо; горгульи как цивилизованная альтернатива отрубленным головам врагов над вашей крышей… Друиды никогда ничего не записывали, возможно, тренировали таким образом память. Они часто говорили триадами, поскольку «три» было их священным числом. Кельты больше всего боялись того, что небо обрушится на землю и море выйдет из берегов. К восемнадцатому веку друиды превратились в романтический миф, но на самом деле они были жестокими дикарями, приносившими людей в жертву накануне важной битвы. Но и этого нельзя было знать наверняка, потому что сведений об их религии не сохранилось. Вероятно, пещера была одним из их священных мест, и Диане все больше и больше хотелось, чтобы Манн оставил ее в покое.

Миссис Скрэгг дожидалась ее на школьном дворе, где было неожиданно многолюдно.

– Мой муж ожидает вас в своем кабинете.

Он сидел за письменным столом, который казался для него абсурдно большим, и читал брошюру, озаглавленную: «Встань ради Господа». Когда она вошла, он широко улыбнулся. Казалось, его лицу было тесно между подбородком и щетинистыми бровями.

– У вас несколько новых учеников, – сказал он. – Годвин Манн попросил нас их принять. Моя жена возьмет девяти- и десятилетних, а я – старшеклассников. Полагаю, вы справитесь.

– Без проблем, – ответила Диана, искренне уверенная, что так оно и будет, даже когда ее класс выстроился в линейку под оглушительный свист миссис Скрэгг и она увидела, что количество ее учеников увеличилось вдвое.

У всех новеньких были ясные глаза, свежие лица и желание учиться, хотя некоторые из них шмыгали носом от холода, который пробирался в их палатки.

Когда они вошли в класс, Диана сказала:

– Думаю, вам придется сесть парами.

Ее класс расселся, шаркая и ворча. Но новенькие остались стоять.

– Можно мы сначала помолимся? – спросил мальчик со светлыми волосами и южным акцентом.

– Конечно, если хотите.

Новенькие встали на колени и уставились на остальных. Наверное, они ждали, что те последуют их примеру, но Диане не хотела, чтобы в порядки ее класса так грубо вмешивались.

– Склоните головы, – сказала она и сама немного наклонилась.

Наконец новички закончили благодарить Господа и расселись по местам.

– Давайте сначала познакомимся, – предложила Диана. – Представьтесь и расскажите немного о себе.

– Я Эммануэль, – сказал блондин. – Я родом из Джорджии. Мой папа и дяди работали там на ферме, пока мои дяди не погибли, сражаясь в Божьей войне против коммунизма.

Два английских ребенка и двое детей из Калифорнии тоже заявили, что они сражаются в Божьей войне. Салли насупилась и неожиданно громко сказала:

– Мой папа состоит в профсоюзе и ходит в церковь.

– Можно ходить в церковь и при этом не пускать Господа в свое сердце, – возразил Эммануэль. – Мы будем молиться о тебе и о нем, чтобы ему открылся истинный путь.

Салли показала ему язык и наморщила нос, чтобы очки с него не соскользнули.

– Моя мама говорит, что если начнется еще одна война, то она будет последней, – сказала Джейн, – потому что бомбы убьют всех.