– Чтобы мистер и миссис Скрэгг видели, что мы усердно учимся, – сказала Джейн.
– И тогда они узнают, какие вы замечательные ученики.
Возможно, эти дети мало чем отличались от ребят, знакомых с законами улиц, которых она учила в Нью-Йорке. Во всяком случае, такими они и должны были стать, когда перейдут в класс миссис Скрэгг. Эта перспектива ожидала нескольких учеников после летних каникул. Дети в состоянии держать удар, говорила себе Диана, но ей хотелось плакать при мысли о том, что они попадут на три года в руки миссис Скрэгг.
Небо расчистилось. Казалось, что яркий свет майского солнца изменил ландшафт, осветил вересковые пустоши и оттенил каменные стены, а облака на горизонте окрасил в зеленый цвет, превратив их в горные вершины, пронизанные сверкающими потоками. Звуки города остались позади, и два шоссе, соединявшие Манчестер и Шеффилд, между которыми Мунвелл был единственным городом на многие мили, оказались вне зоны видимости и слышимости. Диана постояла мгновение, засунув руки в карманы своего кардигана на молнии. Солнце светило ей в лицо. Безмолвное просветление пейзажа напомнило ей о том, как она впервые оказалась в Мунвелле и наконец почувствовала, что вернулась домой.
Облака закрыли солнце, и ей захотелось разогнать их руками, но вместо этого она обратилась к детям.
– Кто помнит, что я рассказывала о солнечном свете?
Дюжины рук взметнулись вверх, сопровождаемые выкриками: «Мисс, спросите меня, мисс». Она надеялась услышать ответ от Эндрю Бивана, но он спрятался за матерями Салли и Джейн, вызвавшимися помочь присматривать за детьми во время прогулки.
– Салли, ты подняла руку или опустила? – спросила Диана.
– Подняла, мисс, – обиженно сказала Салли и сняла ненадежные очки. – Вы рассказывали, что здесь меньше солнечного света, чем где-либо в Англии.
– Верно. Из-за облаков и туманов. И по этой причине вам ни за что нельзя… ну же, вы сами все знаете.
– Приходить на пустоши без взрослых, – нестройным хором подхватили дети.
– Именно. Не забывайте, некоторым людям приходилось блуждать на этих пустошах несколько дней. Теперь давайте присядем где-нибудь и начнем работу. А потом посмотрим, как пойдет день.
Она повела их по заросшей травой тропинке на насыпь, где дети расселись группами среди вереска. Диана болтала с матерями и ненавязчиво наблюдала за работой детей. Пейзаж продолжал притягивать ее взгляд: земля, поросшая вереском и травой, простиралась на мили вперед. Это неземное однообразие лишь изредка нарушалось каменными стенами или пересохшим руслом ручья, цветом и текстурой напоминавшим потрескавшуюся жженую пробку. Тропинка вела вниз так плавно, что можно было и не заметить, когда вершины скроются из виду, оставив в поле зрения лишь вересковые пустоши, простиравшиеся до самого горизонта. Склоны снова осветились солнцем, и Диане показалось, что ей мысленно удалось этого добиться. Возможно, она чувствовала себя здесь как дома потому, что ее семья родом из Пик-Дистрикта, хотя теперь семьи у нее совсем не осталось.
Вскоре почти все дети нарисовали или написали что-то в своих тетрадях. Букет из вереска у Эндрю получился непропорциональным, но красочным. «Молодец, Эндрю», – сказала она, прежде чем он успел зачеркать свой рисунок. Диана старалась не скупиться на похвалы. Потом она улыбнулась и сказала:
– Хорошо, теперь встаньте парами за мной и возьмитесь за руки.
Она повела их к развилке. Впереди склоны вздымались, словно пробуждающиеся великаны. Одно ответвление тропинки вело вверх по вересковым пустошам, другое огибало Мунвелл и проходило мимо пещеры, которая, по-видимому, и дала название городу. Пещера словно находилась на дне чаши и была окружена несколькими сотнями ярдов земли, покрытой вместо вереска и травы голым песчаником. Она подошла к краю чаши и подняла руку, чтобы остановить детей.
– Дальше нам нельзя.
В двухстах ярдах от них, в центре каменной чаши, зияла пещера. Вероятно, кому-то когда-то показалось, что она выглядит достаточно широкой или глубокой, чтобы в ней могла поместиться луна. На самом деле это была выбоина шириной в пятьдесят футов, окруженная каменной стеной. Придя сюда в первый раз, она перелезла через стену и увидела, что дна не было видно даже в летний полдень; внутренняя поверхность стен, гладкая и скользкая, словно покрытая жиром, погружалась прямо во тьму, от которой веяло холодом. Умом девушка понимала, что у шахты есть дно, но у нее было чувство, что эта пещера была бесконечной. Несмотря на то, что дети находились далеко от края чаши и им ничего не угрожало, Диана пожалела, что привела их сюда.
– Никогда не заходите дальше этого места, ладно? – сказала она, и ребята пообещали этого не делать.
Потом дети начали кричать, надеясь услышать свое эхо. Некоторые голоса отражались от стен пещеры, но не все. Наверное, дело в высоте тона, подумала Диана. Она увидела, что Ронни достал рогатку, и хотела было погрозить ему пальцем, как услышала крик матери Салли: «Эндрю!»
Диана развернулась, опасаясь худшего. Но Эндрю всего лишь вернулся к тропинке и склонился над каким-то животным, выползшим из чаши. Дети столпились вокруг него.
– Фу, это ящерица, – пропищала Салли.
Джейн отшатнулась с отвращением:
– У нее нет глаз.
Диана поспешила за учениками, чтобы рассмотреть ящерицу. Но Эндрю сделал шаг вперед и наступил на ящерицу каблуком своего ботинка. Он огляделся, словно ожидая одобрения от других детей, но они попятились от него.
– Наверное, она вылезла из пещеры, – сказала Диана, взглянув на месиво из белой кожи и внутренностей. – Очень жаль, что ты раздавил ее, Эндрю. Очень редко подобные животные вылезают из своих укрытий. Не страшно, – добавила она быстро, заметив, что губы мальчика задрожали. – Пока мы здесь, можешь рассказать нам, как ты помогаешь украшать пещеру.
Его бледное и худое личико с едва заметными бровями выглядело обиженным.
– Я делаю картину из цветов, – пробормотал он в надежде, что никто его не услышит.
– Вы берете лепестки, так? А потом соединяете их, словно пазл.
По всему региону местные жители украшали колодцы панно, сделанными из лепестков и растений. Этот обычай объединял язычество и христианство и символизировал благодарность за воду, которая оставалась чистой во времена эпидемий чумы. В прошлом году в канун летнего солнцестояния Диана наблюдала, как жители города торжественно несли цветочные панно к пещере, где сложили их в единую композицию. Тогда ей казалось, будто она перенеслась в прошлое, подальше от тревог современного мира.
– Лепестки, – прошептал Томас своим приятелям и хмыкнул.
Диана поняла, что рядом с зияющей пещерой ей неспокойно.
– Думаю, нам пора возвращаться, – сказала она.
– Кругом палатки, – пробормотал Эндрю и притворился, что ничего не говорил.
Диана видела, что он прав: палатки на склонах окружали пещеру и город. Запасы свинцовой руды иссякли, и шахты в пустошах теперь были заброшены и закрыты бетонными плитами. Поэтому сейчас Мунвелл выживал за счет туристов.
Тропинка вела назад к краю вересковой пустоши, и внезапно в поле зрения возник город, расположенный между часовней и церковью. Ряды террасных домов из известняка напоминали античный амфитеатр. Послышался тихий гул автомобилей. Диана перевела класс через ближайший пешеходный переход, и они пошли вдоль Хай-Стрит, мимо горожан, которые отвлекались от сплетен, чтобы поприветствовать детей и их учительницу. Когда они дошли до школьного двора, выложенного каменными плитами, класс замолчал. До последнего звонка оставалось несколько минут.
Мистер Скрэгг в своем кабинете избивал тростью мальчика, который был выше, чем он сам. Кое-кто из детей нервно захихикал при виде директора, стоявшего на стуле. Матери Салли и Джейн остались за школьными воротами и отвернулись. Диана привела детей в класс перед самым звонком.
– Теперь не шумите, пока не выйдете из школы, – сказала она и отправилась в учительскую.
Воздух в маленькой темной комнатке был пропитан застоявшимся сигаретным дымом. Миссис Скрэгг сидела в своем кресле, которое казалось слишком маленьким для ее ширококостной фигуры. Она повернула к Диане свое широкое красное лицо, верхняя губа которого была еще краснее из-за выщипывания усов, и в своей агрессивной манере, которая часто доводила детей до слез, спросила: