Снегопад прекратился. Над шотландскими горами светит луна, заливая мир призрачным сиянием. Леди Лена отказывается от приглашения хозяйки и спешит вниз, к зеркалу, прихватив своего прислужника.

   - Уолли, - говорит Близзард, - я твоя должница. Какой чёрт понёс тебя в Польшу? Именно в это время?

   - Чутьё, Близзард, - поднимает палец лорд Макрайан.

   Хозяйка смеётся и целует его в щёку.

   - Чудесная ночь, - говорит она.

   Лорд Макрайан оглядывается.

   - Похоже на то! - удивлённо говорит он, и хозяйка смеётся снова.

   Я подшучиваю над Уолли. Он всегда туго соображает, когда речь идёт о чём-то постороннем.

   - Ты всегда был толстокожим, Макрайан, - говорю я. - Но в этом есть свой плюс.

   - Да? - удивляется он.

   - Тебе не холодно здесь жить, - поясняю я.

   - Проклятый замок, - говорит он и сплёвывает в снег. - Хуже Утгарда.

   "Везёт мне сегодня. И этот туда же, - думаю я. - Нам никогда не стать..." Всё. Хватит. Ведь этот долбаный снег кончился.

   - До встречи, Уолли, - прощаюсь я, велю девчонке следовать за мной и иду к зеркалу. Всё. Теперь только домой.

   Мы оказываемся в тёмном холле поместья. Девчонка сжалась и боится пошевелиться, пока ей не будет велено.

   - Пошли, Долорес, - говорю я. Она вздрагивает и торопливо идёт следом, стараясь не отстать.

   Близзард-Холл со стороны, наверное, похож на проклятую рождественскую открытку. Через окно видно, что подъездная аллея не расчищена. Когда же это прекратится, чёрт подери?! Неужели за столько лет нельзя было усвоить, что моё наказание свершается незамедлительно? Хотя, нет - полагаю, завтра; сегодня я слишком утомлена. Делаю несколько шагов, и передо мной появляется гадкий лентяй - спал, верно, прямо возле зеркала, чтобы не пропустить, когда я вернусь.

   - Миледи, - управляющий собирается поклониться, но я хватаю его за шкирку и пинком выкидываю на улицу, с трудом приоткрыв створку: как я и думала, до самых дверей по колено снега.

   - Одна минута, - тихо говорю я. Он мгновение испуганно таращится на меня, потом на заснеженную аллею, а потом быстро-быстро кивает.

   - Согрели простыни милорду перед сном? - задаю вопрос, прежде чем он успевает удрать. Мерзкие существа такие вёрткие - словно намыленные, выскальзывают из рук, только ты соберёшься как следует задать им. Чем делают хуже себе же, потому что спустя минуту получают вдвое.

   - Да, миледи, но милорд Эдвард не спит, - управляющий испуганно пятится. - Он ещё не ложился.

   Да, конечно. Наверное, я бы удивилась, если было бы по-другому.

   - Канделябр, живо, - говорю я, и холл почти сразу же наполняется светом. - Ступай, Долорес. Приготовь мне постель.

   Она бесшумно исчезает. Я захожу в столовую и вижу Эдварда.

   Он сидит у окна и держит эту проклятую газету, она сложена вчетверо у него на коленях. Свечи потушены, и его озаряет только свет луны, висящей высоко в небе.

   - Мистер Монфор! Опять вы не спите? - почему-то шёпотом говорю я. Я говорю это каждый раз, когда возвращаюсь за полночь оттуда, где была сегодня.

   - Опять, миссис Монфор, - подтверждает он, кладёт газету и встаёт.

   - В Шотландии очень холодно, - говорю я и целую его.

   - Зато здесь тепло, миссис Монфор, - отвечает он. - Идёмте спать.

   Утром снегопад начинается вновь, правда, не такой сильный, как накануне. Сквозь стрельчатые переплёты окон Эдвард видит серое небо и чёрные ветви деревьев парка. Естественно, в комнате светлее, чем вчера, и Эдвард может разглядеть многие вещи, вид которых не приводит его в особый восторг. Супруга спит, лёжа вплотную к нему, и Эдвард не шевелится, боясь потревожить её хрупкий утренний сон. Хотя, может, и не хрупкий, - думает он, вспоминая, где она была и что там, судя по всему, происходило.

   Эдвард доволен тем, что она не настаивает на его присутствии в Кастл Макрайан. Что касается вопросов супружеской верности, то этот пункт не вызывает у него никаких сомнений. Семейные ценности для Ядвиги непоколебимы - он убедился в этом в первый же год брака. Она могла быть кем угодно, но замарать себя супружеской изменой считала низостью, недостойной даже человечьего отродья.

   Что касается всего остального... что ж, он знал, кто такая Ядвига Близзард... Вот и сейчас он видит кое-где красные смазанные потёки на её руке - ровно по локоть, как были засучены рукава платья. Ну, он прекрасно знает, как именно она теперь понимает слово "развлечение". Только в одном смысле, и больше никак. Но ему - почти всё равно. Всего лишь по одной причине. Потому что она - это она. Потому что и сам Эдвард стал когда-то другим. Тогда он осторожно прикасается к её расслабленной руке и целует сначала пальцы, потом ладонь, потом внутреннюю сторону предплечья.

   Как когда-то, в Кинг-Голд-Хаус.

   Близзард глубоко вздыхает и просыпается.

   - Доброе утро, мистер Монфор, - хриплым со сна голосом говорит она, и тут её взгляд падает на окно. - О, Создатель всемогущий, нет! Только не снег!

   За стрельчатым изломом оконного переплёта опять падает белая муть. Когда же это прекратится?!

   Я раздражённо дёргаю звонок.

   - С вашего разрешения, миссис Монфор, - Эдвард соскальзывает с кровати и, целуя мне руку, уходит. Тут же в дверях беззвучно возникает Долорес. Не надо уметь читать мысли, чтобы понять - она трясётся всем телом, видя снег за окном и моё лицо.

   - Не бойся, Долорес, - говорю я, и мне становится смешно. - Никакой боли.

   Глупая девчонка, сама того не зная, подняла мне настроение, и снег за стеклом уже не кажется таким раздражающе-однообразным.

   День проходит спокойно. Нет никаких визитов к нам, и мы не делаем визитов ни к кому. К вечеру снег снова прекращается, и на небе почти полная луна.

   Зажигаются свечи. Я замечаю на столе так и не убранную резную шкатулку с Таро, и рука сама собой тянется к крышке.

   Под пальцами - гладкая поверхность лакированных прямоугольников. Теперь я сама еле удерживаю в руках увесистую колоду. Может быть, поэтому руки слегка дрожат? Я по памяти пытаюсь воспроизвести тот орнамент, что раскладывала вчера Лена. Только вот кладу я все карты, кроме наших с Эдвардом, рисунком вниз, на плотную бархатную скатерть. Почему? И зачем я вообще всё это делаю?

   Я раздражённо отбрасываю колоду и отхожу к окну. Мои пальцы ощущают ледяное стекло... Ледяная стена прибоя...

   - Долорес, - говорю я внезапно севшим голосом. - Подойди к столу.

   Она послушно подходит.

   - Теперь переверни то, что в середине, - приказываю я. - Только не нарушай расположения.

   Краем уха я слышу шелест карт о бархат скатерти.

   - Да, миледи, - говорит она. Мне почему-то страшно повернуться.

   - Теперь говори, что ты видишь, слева направо, - наверное, даже она должна заметить, как дрожит мой голос.

   - Четвёрка... - она немного медлит, не разбираясь в символах, но тут же продолжает, - Мечей, Звезда, и Башня.

   Мои пальцы скользят по стеклу.

   Четвёрка Мечей, Башня, Звезда - вчера.

   Четвёрка Мечей, Звезда, Башня - сегодня.

   Теперь уже - неизбежная тюрьма и разрушение существующего порядка жизни, который рухнет и не возродится. Боль и страдания как путь к бессмертию.

   Карты, взятые просто так, на первый взгляд. На местах, где они, возможно, ничего не значат, или уж точно не должны означать будущее.

   ...Ледяная стена прибоя...

   - Какого чёрта идёт этот проклятый снег? - глухо говорю я.

   ...Долорес смотрит в окно и не видит ничего, кроме абсолютно ясного ночного неба - без малейшего признака снеговой тучи...