— Хорошо еще, что ты легок, как воробышек, — бормотал Матвей, — Только не вздумай сдавать не переваренные продукты на дорогие ковры.

Ткаллер развлекал журналистов историей о том, как во временном уединении он кормил двух мышек кусочками сыра и размышлял о том, что только в изоляции понимаешь, как великолепна жизнь. Нужно лишь посидеть в четырех стенах.

— Именно! — согласился Мэр, — Старость, я вам скажу, тоже своеобразная стена. Чувства притупляются. Но если притупляются чувства, то хоть разумом нужно понимать, какое благо — земное существование. Вы согласны, пастор?

Пастор Клаубер согласился кивком, хотя было заметно, что его что-то тревожит: он сидел на стуле неспокойно, странно-настороженным взглядом обводя кабинет. Ткаллер чувствовал себя в западне: придется думать одно, говорить другое, делать третье. Ничего, не в первый раз. Предложил комиссии большой термос с крепким кофе — все пили с удовольствием, кроме спящего на диване бурундийца. Но, как бы выразился Кувайцев, как веревочку ни вить, а кончику быть. Ткаллер взял в руки партитуры:

— Уважаемые члены комиссии! Господа! Мне выпала чрезвычайно почетная миссия сообщить вам, что самыми значительными, совершенными, необходимыми, а потому и часто исполняемыми произведениями признаны… — Ткаллер сделал короткую паузу, — Первое: Людвиг ван Бетховен, Симфония номер девять ре минор для оркестра и хора.

— Боже мой! — поднял руки дирижер, будто перед оркестром, — Поздравляю вас! И вы… поздравьте меня! Я мечтал, господа, мечтал! — Маэстро кинулся к Кураноскэ с рукопожатиями. — Удивительная ваша машина! Я уже сейчас готов подписаться, чтобы ей поставили памятник. Может, это будет первый памятник компьютеру на земле.

Услышав о памятнике, всегда спокойный японец вздрогнул.

— А я еще сомневался, не получит ли первенство какой-нибудь популярный мотивчик, пьеска, которой неловко будет и концерт открывать. А вы ответили абсолютно спокойно и уверенно, что «Кондзё» взвесит и учтет абсолютно все, — продолжал восхищенный дирижер.

— Следующее произведение, — провозгласил Ткаллер, — Франц Иосиф Шуберт, Симфония номер восемь, си минор, «Неоконченная»…

Мэр, полковник и все остальные смотрели на дирижера — все-таки знаток.

— И это великолепно! — воскликнул дирижер, — Господа! Вас и всех гостей города ждет отличная программа!

Дирижер принялся жать руки всем, даже спящему бурундийцу. Он взял у Ткаллера партитуру, открыл, начал дирижировать, напевая и поясняя, как будет звучать «Неоконченная» в его трактовке:

— Лирика и тревога вступают в единоборство! Как это звучало у великого Караяна! Наши дирижеры тоже исполняли прекрасно, но несколько суетливо. Чуть-чуть сдержать, ибо именно в этом громадный смысл. Не суетиться ни в коем случае. Ведь у Шуберта в партитуре аллегро модерато… О, какой подарок! Какой подарок преподнес нам этот компьютер! Истинно великое изобретение! — Дирижер обхватил «Кондзё» обеими руками, — Ему нельзя пожать руку, но можно обнять. Но где же прочитать названия? Я хочу сам убедиться и быстрее начать репетировать!

Дирижер виртуозно сорвал чехол с монитора, но экран не горел. Дирижер повернулся к Кураноскэ. Тот подошел, нажал нужную кнопку и, не вглядываясь, отошел. Дирижер вытянул шею и, не шелохнувшись, молча изучал дисплей. Протер глаза, снова принялся читать.

— Или я ошалел от радости, или здесь какой-то японский фокус. Послушайте: Карл Мария фон Вебер. Двести сорок шестая симфония для челесты, ударных и виолончели. Опус сорок… дробь… Да что же это? У Вебера никогда не было такой симфонии. Их вообще у него мало, и исполняют их редко. А второй номер — полная чепуха! «Искатели жемчуга» — это опера Бизе, а не какого-то там Амадея опять-таки почему-то Вебера! И никакой токкаты там нет! Тогда в операх никакими токкатами и не пахло!

Члены комиссии в недоумении уставились на дисплей.

К Ткаллеру обратился побагровевший Мэр:

— Что такое? Господин Ткаллер, в чем дело? Где грандиозные симфонии?

— В партитурах, — Ткаллер показал партитуры.

— Но там, в компьютере… все другое…

— Спросите у господина Кураноскэ. Он ведь все гарантировал.

— Я и сейчас гарантирую, — Японец развернул машину, — Компьютер испорчен после того, как был показан совершенно другой результат. Значительная разница знаков на счетчике. Были нарушены пломбы, кстати, очень грубо и неумело, снята задняя панель.

Кувайцев был в полной растерянности. «Не зевай, Фомка, на то и ярмарка!» — нужно выкручиваться. Его поддерживало лишь то, что Ткаллер сохранял полное спокойствие.

— Да, вы совершенно правы, — обратился директор к Кураноскэ, — Взлом неумелый. Не запасся, видите ли, специальными приспособлениями. Пришлось орудовать не самым изысканным способом.

— Господа! — суетился дирижер, — Да что же это такое? Выходит, мы низко обмануты? Зачем?

К директору зала подошел Келлер.

— Я не записал данных о «Неоконченной симфонии». В каком году написана, когда исполнялась здесь?

— Это уже не важно, — отрезал полковник.

— Для меня очень важно, я должен кое-что записать, — приставал Келлер.

Полковник потребовал объяснений.

— Результаты компьютера оказались самыми неожиданными, — выдал скупую информацию Ткаллер, — Шуму было бы много, а судьба зала оказалась бы незавидной. Да и концерт получился бы куцый. Я принял решение — и вот… У меня все.

— Как все? — удивился Мэр, — А назвать — что же все-таки было в компьютере?

— Не могу. Пока я знаю один — не узнает никто. Хочу лишь добавить, что господин Кувайцев оставался в своей мастерской и переплел то, о чем я его попросил.

Мэр пребывал в полной растерянности. Особенно его угнетала невозможность посоветоваться. И потом: вдруг все это станет достоянием толпы? Дойдет до президента, до подлой прессы?

— Тут я могу вас успокоить, — оживился Ткаллер, — Я убрал самое нелюбимое произведение президента. Да и для вас, господин Мэр, оно было бы крайне нежелательно. И господину дирижеру было бы неинтересно — он исполнял его неоднократно. И пастор возражал бы.

— Я знаю! «Гибель богов» Вагнера! — подпрыгнул любознательный Келлер, — Или «Куплеты Мефистофеля» Гуно!

— Нет, нет, — отмахнулся Ткаллер, — И близко не угадали.

— Тогда от обратного — «Шарман Катрин»! Куда уж популярнее! Угадал? Угадал?

— Успокойтесь, — осадил любознательного туриста Мэр, — Так вы предполагаете, господин Ткаллер, что предложения компьютера никого не устроили бы? И господина президента?.. Именно его? Что вы скажете, полковник?

— Мне уже все равно. Лишь бы беспорядков не было. Но господина директора я предупреждал, еще когда он только развивал свои планы по оживлению музыкальной жизни города. Любое оживление приносит беспорядки. И я буду всячески препятствовать. При таких скоплениях народа все идет кувырком!

Пока все переваривали выводы полковника, любознательный Келлер шумно шелестел страницами своего блокнота.

— Решительно не могу понять, что это было? Может, гимн? Коммунистический или фашистский?

— Господин Келлер! — одернул гостя Мэр и обратился к священнику, — Господин пастор, а вы что скажете?

Священник отложил свои четки, приподнял голову и посмотрел на всех как бы свысока:

— Я лишь вошел в это здание и почувствовал: здесь нечисто. Здесь еще присутствуют… силы. Темные силы.

Дирижер все еще не мог успокоиться, разговаривая со всеми на повышенных тонах — как он привык с оркестром. Какое же все-таки музыкальное произведение могло всем не понравиться?

— Мне необходимо это знать как дирижеру и человеку!

— Не могу, — стоял на своем Ткаллер, — Я клятву давал.

— Кому?

— Себе.

Священник неожиданно для всех вновь отверз уста:

— Мерзок перед Богом делающий это.

Кураноскэ заговорил неожиданно для всех:

— Господа! Если произведения, указанные компьютером, могут навредить благородному делу, то их действительно исполнять не нужно. Тут я солидарен с господином Ткаллером.