Солнце уже опускалось за высотку. Разведчик вражеский не появлялся. Значит, немцы могли не знать о новых наших позициях. Перед позициями с километр тянулась ровная местность. Дальше снова начинались холмы. Из-за них и могли нагрянуть враги. Но за холмы сразу же были высланы дозорные. Дозорные молчали, только старший сообщил по телефону, что на Старооскольской дороге и на Тимской спокойно. Да один раз передал:

– В сторону Старого Оскола от Тима проехали четыре подводы с беженцами – женщины и дети. Они говорят, что немцев не видели весь день.

Гул боёв слева и справа постепенно стихал за горизонтом. С полей летели к станции стаи голубей. Тихо и мирно было вокруг. Кое-где торопливо пробирались от леса бойцы с котелками в руках.

С наблюдательного пункта вдруг заметили какие-то фигурки на холме на левом фланге. Фигурки то появлялись, то исчезали. Послали туда разведчиков. Они обнаружили за холмом деревенских мальчишек. Отругали и прогнали домой.

Уставшие бойцы отдыхали. Все ждали, что ночью хорошенько выспятся. Но выспаться удалось не всем. Из штаба корпуса вдруг передали по радио: под Тимом стояла с неделю в резерве 48-я танковая дивизия врага. Позапрошлой ночью она куда-то исчезла. На фронте дивизия не появлялась. Срочно надо было выслать глубокую разведку в район деревни Луневки. Там Тимская дорога разветвлялась на две. Одна вела к Старооскольскому шоссе, другая – на Горшечное. Надо было установить, не проходили ли там танки. А если да, то в какую сторону они направились, сколько их.

До Луневки по карте было километров тридцать. Послали шестерых разведчиков во главе с сержантом Павлом Никитиным. Дедушка уже хорошо знал сержанта, потому что тот от самого Сталинграда ехал со своим отделением вместе с ремонтниками.

Красноармейские свои книжки разведчики оставили в штабе. Взяли шинели в скатках, запасные диски к автоматам. И пошли.

Солнце уже село, но заря освещала землю, когда разведчики миновали передовой дозорный пост. Два бойца сидели в окопчике под дикой яблоней. Наблюдали за тем леском, возле которого дорога с Тима сливалась со Старооскольским шоссе. Дозорные рассказали, что проехавшие беженцы с прошлого года жили в деревне Погожевке. Они ехали из Тима, но осенью фронт отрезал их от своих. Теперь же немцы из Погожевки куда-то уехали. И беженцы двинулись к Старому Осколу. Танков они нигде не видели. А когда проезжали через Луневку, даже не видели ни одного из деревенских. Ни стариков, ни детей нет. Будто вся деревня вымерла. Или народ ушёл куда-то, угнал с собой скотину.

– А наших отступающих бойцов они не встречали? – спрашивал Никитин дозорных.

– Сказали, никого не видели, – ответил дозорный, который был за старшего. – Странное что-то творится, сержант. Вон за тем лесом выстрелы хлопали. Вроде, бой там был. Потом затихло, а ни один человек не появлялся!

Вдоль оврага разведчики достигли Тимской дороги. Заря погасла, стемнело совершенно. Летние вечера на Курской земле очень тёмные. В двух шагах от тебя будет стоять человек, но ты его не заметишь. Разведчики шли гуськом, шагах в трёх друг от друга. Так что каждый чувствовал товарища.

Как и дедушка, сержант Никитин уже имел боевой опыт. Был ранен и в 17-й корпус попал после госпиталя. Прежде воевал он в танковой бригаде Катукова под Москвой. Там в лесистых местах катуковцы прославились. Заставили врагов уважать себя и бояться. Маленькими группами, по шесть, девять танков, катуковцы по заброшенным лесным дорогам и просекам подкрадывались к передовой линии. Неожиданно грозные машины врывались на позиции противника в разных местах. Уничтожая технику, проносились смертоносным вихрем. В намеченном заранее месте танки объединялись, обратно к своим прорывались могучим кулаком. Но ведь враги не знали, сколько всего прорвалось наших танков. В панике сообщали своему командованию, что русских танков три или шесть. Выставляли заслон против шести. А их неслось обратно уже штук двадцать. Уничтожали заслон, возвращались домой.

Во время одного из рейдов Никитин опростоволосился. Попросту говоря, немцы его обманули. Тогда его и ранило, а если б танкисты не победили в ту ночь, не бывать бы ему сержантом!

Случилось это зимой в деревне Поротва. Никитин уже был сержантом, командовал отделением разведчиков. Шесть советских танков с немногочисленным десантом подошли лесом на малых оборотах к деревне и остановились. Командир группы знал, что в деревне должны быть немцы. Но не знал, минируют ли враги на ночь дорогу и есть ли со стороны леса у деревни укрепления.

Никитин ушёл с четырьмя разведчиками. Мин на дороге не оказалось. В деревне было тихо. Разведчики проползли из конца в конец по деревне – ничего подозрительного не заметили. Постучали в одну избу – никто не отозвался. Во второй старик сообщил, что вчера поздно вечером, уже в потёмках, враги уехали из деревни. В следующей избе женщина сообщила то же самое. Добавила, что враги приказали сидеть по избам, на улице не появляться.

Посреди деревни рядом с дорогой лежала на боку сгоревшая машина. Никитин послал двух разведчиков с донесением, что врагов нет. С оставшимися покурил возле сгоревшей машины, притрушенной снегом. За ней был стожок сена, тоже притрушенный снегом. Никитин не обратил на стожок внимания. Снег подвёл Никитина – ему показалось, что он не потревожен. А под заснеженным стожком был блиндаж, в нём – пушка и вражеские солдаты.

Разведка тогда у немцев хорошо работала. Они, должно быть, узнали об очередной операции катуковцев. Оставили в деревне четыре противотанковые пушки. А когда наши разведчики проверили дорогу и вернулись к сгоревшей машине, сидевшие в засаде солдаты на другом конце деревни быстро установили на дороге мины в приготовленных лунках. Расчёт был простой: пропустят наши танки, последний подобьют, он загородит дорогу назад. Все машины рванутся вперёд. Головной танк подорвётся на минах. Получится пробка, и все наши танки и десант можно будет уничтожить.

Никитин с двумя бойцами стоял возле сгоревшей машины. В темноте заворчали танки, вползая в деревню. Разведчики пошли им навстречу. Командиром танковой группы был майор Захаров. Он с первого дня войны воевал танкистом, был очень осторожен. Узнав, что немцев нет, он решил связаться со своими по рации и доложить об этом. Танк командира группы шёл первым. Люк башни Захаров открыл, прислушивался и приглядывался к темноте. И вот это, должно быть, и спасло танки и десант.

Десантники слезли с машин размяться. И едва ударили первые выстрелы, они прижались к земле. А сидели бы на танках, их скосили бы пулями. А если б командир группы был закрыт в танке, он сразу не сообразил бы, в чём дело. А тут он даже успел заметить, что пушка ударила по последнему танку. Но впереди был путь открыт. И майор сразу же догадался о ловушке.

Никитин уже был ранен в бедро. Лежал возле дороги и посылал короткие очереди в темноту на огоньки вражеских выстрелов. Он слышал, как взревели танки. Заметил, что все они свернули с дороги. И через дворы понеслись в огороды, там развернулись и сразу же ударили из пушек по вражеским орудиям. Через час вся засада была уничтожена. Никитина и других раненых на танке увезли к своим.

Теперь Никитин слышал, что Катуков уже генерал, командует корпусом. И что катуковцы дерутся где-то рядом. Ходили слухи, что они держат позиции севернее, на рубеже реки Кшень.

Дедушке Никитин говорил, что после госпиталя – он просился обратно к катуковцам. Но его направили в 17-й корпус.

Звёзды на небе горели ярко, но на земле было темно. Никитин прислушивался, принюхивался к степному воздуху. Запах бензина, горячих машин разносится ночью далеко. Но воздух был чист, и разведчики не останавливались.