А доты были повсюду: у подножий холмов, на их склонах, на вершинах. И даже на обратных склонах холмов, в балках и овражках. Тут уж дело для артиллерии и пехоты. По всей линии фронта завязались бои.

Только 18 декабря корпус смог вырваться вперед. Танки помчались к Кантемировке, чтоб выполнить приказ. Неслись, вздымая вихри снега за собой. В танках было холодно. Мороз так накалил бронь, что голой рукой до неё не дотронуться – кожа прилипала.

Впереди бригад неслись шесть головных машин с разведчиками и сапёрами. Никитин, Якин, Куличенко и Зобнин сидели, прижавшись к башне, на передовых танках. Наконец командир переднего танка сообщил комбригу:

– Вижу Талы. До местечка километров шесть. Противника не видно.

Комбриг приказал роте капитана Красова атаковать местечко с ходу. Всем остальным остановиться. Это значило, что девять танков произведут разведку боем. Остальные танки постоят пока вне видимости возможного противника. Чтоб он не узнал, сколько же наших танков пришло сюда.

Талы прикрывали Кантемировку с севера. И были сильно укреплены. Они встретили наши танки шквальным огнём из орудий и миномётов. Пехотинцы залегли, один танк загорелся. Остальные отошли. Пехотинцы тоже отползли назад. А уже вечерело.

Разведчики обогнули город с обеих сторон. Никитин со своими ребятами перебрался по льду через речку, и они с южной стороны подползли к городу. Якин полз рядом с Никитиным. Им были видны дворы, сарайчики. Но людей нигде не замечали. Это настораживало. Никитин доложил об обстановке капитану Красову. Тот направил на южную сторону три машины. Произвести вроде бы разведку боем – иначе не узнаешь, какие укрепления у врага с этой стороны.

Танки заревели, понеслись к окраине. Из сугробов вырвались языки пламени. Танкисты ждали этого, мигом отвернули в сторону и отошли. Никитин засёк шесть огневых точек. Якин приполз от окраины и доложил, что здесь стоят танки, врытые в землю.

Со всех сторон Талы были укреплены. Что делать? А ведь задача корпуса – занять Кантемировку. Срок исполнения был под угрозой – задержались во время прорыва обороны.

Сведения передавали командиру корпуса Полубоярову. Тот вызвал к себе комбригов. Обстановка сложная. Ежели Талы так укреплены, то уж Кантемировка и подавно. Быстро Талами не овладеть. Если брать их, израсходуют снаряды, потеряют много людей, машин, а задание не выполнят. Если на глазах противника обойти Талы и двинуть на Кантемировку, из Тал по радио передадут тамошнему гарнизону, и в Кантемировке враги будут ждать наши танки, приготовившись к обороне. А из Тал могут и в тыл корпуса ударить.

Приняли и исполнили дерзкое решение.

Уже стемнело окончательно. Окраины Тал враги освещали ракетами. Пускали наугад очереди трассирующих пуль.

Четыре наших танка заблокировали дорогу с южной стороны Тал, столько же с северной. А весь корпус начал обходить Талы по степи. Стрелки двигались пешком, пустив впереди себя несколько саней с разведчиками.

Оставшиеся танки постреливали по засечённым днём огневым точкам. Капитан Красов посылал в эфир радиограммы открытым текстом: «Я Миронов, Талы окружены, срочно направляйте корпус в Талы». Для порядка капитан посылал и шифровки. Радисты врага, конечно, перехватывали радиограммы.

В ноль часов тридцать минут корпус подошёл к Кантемировке. Было темно, тихо, и ветер не дул. Танки и люди рассредоточились. Все разведчики корпуса, в том числе и штабные, ушли в темноту. По два, три человека стали обходить Кантемировку. Надо было добыть «языка», понаблюдать за окраинами.

Никитин, Якин и два бойца перебрались через железную дорогу. Вдоль неё подползли с западной стороны к станции. На путях стояли эшелоны. Раздавались голоса, там и тут загорались и гасли фонарики. Разведчики были в белых халатах. Забрались на холм из шлака. Шлак был тёплым, снег на нём не лежал. В длинном складе ворота были открыты. Внутри склад освещался фонарями. Солдаты выгружали из вагонов какие-то ящики и огромные тюки. По эту сторону железнодорожных путей темнели домики. Часовые ходили по перрону. Левее склада то и дело светились крохотные огоньки – курили часовые. Никитин понял, что немцы их не ждут. С южной стороны подошёл ещё состав. На разведку и добытие «языка» комкор дал разведчикам полтора часа времени. Чтоб к рассвету сориентироваться в обстановке, разработать план операции.

Кто-то приближался к разведчикам вдоль путей с фонарём в руке. Изредка открывал заслонку в фонаре, на мгновение светил под ноги. Никитин указал молча на него рукой. Разведчики скользнули бесшумно по шлаку вниз и, едва человек стал обходить холм шлака, его взяли. Это был наш железнодорожный рабочий из местных.

Взявшие его бойцы сразу повели рабочего к своим, а Якин и Никитин проползли через рельсы к складу, к тому месту, где только светились огоньки сигарет. На фоне света, выбивавшегося из ворот склада, разведчики видели, что ближний к ним часовой не в каске, а в шапке-ушанке. Винтовка за спиной. Второй часовой находился от него метрах в ста. Наконец ближний часовой наклонился. Распахнув шинель, стал прикуривать под ней от зажигалки. Разведчики оглушили его и поволокли.

Железнодорожник наш оказался толковым человеком. Но вначале отмалчивался. Сапёры на скорую руку смастерили из веток кустов, росших в овраге, нечто вроде большого шалаша. Забросали его снегом. Железнодорожника привели туда. Он угрюмо слушал вопросы, озирался и молчал. Ему пригрозили немедленным расстрелом. Вдруг он указал пальцем на одного из комбригов и сказал:

– Не считай меня за дурака: я же тебя видел вчера на городской площади, ты – полицай!

Все были удивлены таким заявлением железнодорожника. Немцы дважды, переодев полицаев под партизан и в нашу военную форму, вот так же ночью захватывали рабочих, уводили в степь. Там допрашивали их, те с радостью выкладывали всё, что знали о продвижении вражеских войск, местных укреплениях. Их расстреляли.

Когда вызнали об этом у железнодорожника, провели его к танкам. Он смотрел на танкистов, слушал их разговоры. И когда наконец понял, что это на самом деле наши войска, некоторое время слова внятно не мог произнести. Ему было за пятьдесят. Из разговоров полицаев, немецких солдат он знал, что Сталинград давно в руках врагов. Что они уже за Волгой. Кавказ они захватили, и войска их уже с востока обходят Москву. Через несколько недель хотят взять её. И он даже плакал, трогал командиров, танкистов за руки, заглядывал им в лица и бормотал что-то.

Придя в себя, попросил бумаги и карандаш. Быстро набросал очень понятно план города, указал, где построены укрепления. Выходило, что с северной стороны наступать нельзя: холмы сильно укреплены. Подступы к ним покрыты минами. С южной стороны по дороге не ездят: она заминирована и простреливается пушками.

– Но дорога и ни к чему, – говорил железнодорожник, – вот здесь, правее её, тянется луговина, тут они и ездят. Мин там нет. Ещё западнее, вот тут, – крутой спуск к городу с гор. На них только пулемётчики сидят, но их мало. Отсюда они опасаются внезапного налёта партизан. И только пулемёты поставили. Их собьёте танками и прямо к вокзалу вырваться можете.

На городской площади, предупредил железнодорожник, стоят зенитки. Он рассказывал, командиры оперативного отдела делали пометки на своих картах. Командовал оперативным отделом корпуса подполковник Миремской.

Сапёры успели поставить ещё один шалаш. Миремской со своими помощниками и с железнодорожником перешли в него. Стали допрашивать захваченного Никитиным и Якиным часового. Но он ничего ценного не сообщил. Потому что прибыл сюда три недели назад из Германии, ездил с поездной охраной. И сам толком ничего не знал.

В это время разведчики принесли в маскировочном халате ещё одного «языка». Взяли его на восточной окраине города в пулемётном гнезде. Это был ефрейтор. Разведчики дождались, когда он от пулемёта пробирался по ходу сообщения в блиндаж, и схватили его.