Бетси посмотрела на гостью, как будто у той на лбу выросли рога,
— Никогда не лазают? — Никогда.
— Значит, я никогда не стану леди. — В голосе девочки не послышалось и капли сожаления.
Миллисент неодобрительно поджала губы. Что за вещи говорит этот ребенок! Даже для более старших подобное просто недопустимо. В детстве за такое Миллисент оставили бы без ужина и отправили спать. А вот отец Бетси даже не делал попыток как-то отреагировать на ее поведение.
Миллисент вновь посмотрела на мистера Лоуренса. Он стоял, отвернувшись к окну, держа руку у подбородка, будто что-то серьезно обдумывал. Но Милли заметила блеск его глаз и вздрагивание плеч, и поняла, испытав чувство бессильной ярости, что он просто пытается сдержаться и не рассмеяться вслух!
Итак, она ни секунды не задержится здесь и не станет служить объектом такого извращенного чувства юмора.
— Надеюсь, вы меня извините, — напряженно произнесла она, поворачиваясь и подбирая подол юбки. Быстро спустившись по ступенькам не обернувшись, она добавила:
— Мне нужно возвращаться.
— Вы уходите? — Бетси казалась расстроеной, — но вы только что пришли… — Она семенила вниз по лестнице рядом с Миллисент.
— Я просто занесла вам угощение.
— А вы не будете с нами обедать? — Девочка шла следом, провожая гостью до калитки.
— Я не могу. Меня ждет брат.
— Он маленький? Или такой же старый, как вы? И как этому ребенку удается все время ее оскорблять? Бетси уже девять или десять лет, но, кажется, она понятия не имеет об элементарных правилах поведения.
— Алан — молодой человек, — коротко ответила Миллисент, наклоняясь, чтобы открыть калитку.
— А-а… — лицо Бетси стало разочарованным. — Я так хотела, чтобы здесь были дети! Все мои друзья остались в старом доме.
— Наверняка для тебя было очень тяжело расстаться с ними.
— Это всегда трудно. Но папе нужно было сюда.
— Конечно! — И что же, этот ребенок будет преследовать ее до дома? Миллисент повернулась к девочке:
— Тебе лучше вернуться к папе. Мне нужно идти домой.
— Хорошо, — Бетси вздохнула, — а вы еще придете к нам?
Миллисент выдавала из себя улыбку:
— Я уверена, что мы еще увидимся. А сейчас до свидания, Бетси.
— Пока. — Девочка влезла на калитку и раскачивалась вперед-назад, глядя вслед удаляющейся Миллисент. Девушка обернулась и бросила последний взгляд на Бетси и на крыльцо, где стоял ее отец. Но его там уже не было. Она поднялась по ступенькам лестницы и вошла в дом, захлопнув дверь с такой силой, что задребезжали стекла веранды.
Глава IV
Даже в лучшие времена Миллисент не рвалась на ежемесячные собрания Миссионерского Женского общества. Когда президентом общества была Флоренс Маршалл, все шло хорошо и интересно; она была слишком строга, но, по крайней мере, могла всех организовать, дисциплинировать, и поэтому дела продвигались быстро. С тех пор, как президентом стала Эмма Мак-Мастер, казалось, что вся работа просто-напросто замерла. Собрания превратились в долгие сборища, полные пустой болтовни и бесконечных споров; которые, по всей видимости, миссис Мак-Мастер абсолютно не могла направить в нужное русло.
Но в это утро Миллисент не хотелось идти туда больше, чем когда-либо. И не только из-за того, что, как обычно, там будет царить атмосфера раздражения и конфликтов. К сегодняшнему дню новость о приезде семьи Лоуренсов будет известна всему городу, ее засыплют вопросами по этому поводу.
Однако, Миллисент не относилась к числу тех, кто нарушает свои обязанности. Это было одной из тех вещей, которым всегда учил ее отец: «Ты должна быть благодарна судьбе, что у тебя хорошее имя и воспитание; да и денег достаточно», — бывало, словно священник, разглагольствовал он, — «но вместе с тем, это и кое к чему обязывает. Ты должна быть примером для других, показывая и доказывая пользу твоего воспитания и прекрасных нравственных качеств».
Естественно, судья Хэйз свято верил в то, что говорил. Он сам всегда служил примером для других до последнего дня, и не только в области соблюдения закона — дела всей его жизни, но и во всем, за что брался. И Миллисент всегда делала все возможное, чтобы быть похожей на отца, особенно после его смерти.
Имя ее отца, его слова перешли к Милли, и теперь на ней лежала огромная ответственность за сохранение его доброй памяти; и еще она должна была оправдать его надежды.
Тысячу раз казалось, что она не сможет постоянно нести этот груз ответственности. Но ей это как-то удавалось само собой. Обязанности нельзя было, как какую-то вещь, отложить в сторону; а это означало, что их нужно выполнять, и не только исключительные, но и ежедневные, какими бы нудными и досадными они ни были.
Собрание начиналось в половине десятого, и Милли вышла намного раньше, чтобы спокойно прогуляться. Она ненавидела непунктуальность в других и не допускала ее сама.
Она спустилась по задней лестнице и через гостиную прошла прямо в буфетную. Несколько лет назад в эту комнатушку поставили огромную чугунную плиту, и теперь помимо нее здесь еще помещались дубовый буфет и маленький старый кухонный стол.
Через узкую буфетную она прошла в просторную кухню, где на деревянном столе Ида раскатывала тесто. За этой работой она что-то тихо напевала.
— Ида, я сейчас ухожу на собрание Женского общества.
Ида, молчаливая от природы, кивнула.
— И не вернусь к обеду, — на этот раз все собирались у Розы Кинкейд, а Роза славилась своими затяжными пиршествами. — По этому на меня к обеду не накрывай. Только Алану.
Миллисент направилась к выходу, поприветствовала по пути Черри и пошла по улице в сторону дома Розы Кинкейд. Идти было недалеко, и она пришла еще до начала собрания.
Роза Кинкейд, миловидная, улыбчивая, вся словно состоящая из оборочек и рюшечек, открыла Миллисент и сразу же затараторила:
— Милли! Как ты, девочка? Кажется, я уже месяц тебя не видела!
— Мама, в прошлое воскресенье она была в церкви, — вставила дочь Розы, Изабелла, которая стояла рядом с матерью с мученическим выражением лица. Миллисент подозревала, что девочку заставили помогать встречать гостей, а она с гораздо большим удовольствием занялась бы чем-нибудь другим.
— Ну, конечно же, была. Миллисент всегда туда ходит, не так ли, дорогая? Я просто ее не видела. Но скажи, что это за новость о доме Белл? Его продали?
Миллисент тяжело вздохнула. Это было именно то, чего она боялась. Она не успела еще снять шляпу и перчатки, а уже вовлечена в обсуждение персоны Джонатана Лоуренса.
— Да, продали.
— О Боже, как интересно. Ну, расскажи-ка нам все, что тебе известно. Кто его купил? Он здешний или приезжий?
Изабелла тоже подалась вперед, глаза ее заинтересованно поблескивали:
— Я слышала, приехал вдовец. Это правда?
— Я не видела в доме женщины, — сказала Миллисент.
— Говорят, он невероятный красавец, — добавила Анна Мая Мак-Алистер, которая, заметив Милли, тоже присоединилась к разговору. — Это правда?
«Правда ли это? Да еще больше, чем вы можете себе представить».
— Да, он выглядел вполне приятно.
— О-о-о! — запищала Изабелла, хлопая в ладоши. — Расскажи подробнее!
Миллисент, стараясь держать себя в руках, описывала Лоуренса в подробностях всем присутствующим на собрании дамам. Наконец, она, в третий раз повторив рассказ о соседке, смогла вырваться из кружка женщин и сесть на свободный стул в гостиной. Она надеялась, что все окончилось и ее оставят в покое.
Но как бы не так! Спустя несколько минут она увидела Ребекку Коннолли, плавно плывущую прямо к ней. Ребекка уселась рядом.
— Кузина Миллисент! — в слащавой улыбке она блеснула мелкими ровненькими зубками. Миллисент откровенно застонала. Из многочисленных родственников она больше всех не любила Ребекку. Та не была связана с их семейным кланом кровными узами, а просто вышла замуж за Тира Коннолли, одного из кузенов Миллисент по материнской линии.