Такие жалобы приходили не только от горожан, но и от копов. Как-то раз ему пришлось заниматься проверкой случая, когда патрульный сержант «не так» посмотрел на женщину-офицера в спортивном бюстгальтере и низко сидящих шортах, которая только что вернулась с тренировки. Посмотрев на ее живот, сержант вздохнул — всего лишь вздохнул. Однако женщина-офицер подала на сержанта жалобу, и этот вздох ему дорого обошелся — пять дней отстранения от работы без сохранения содержания за оскорбление на рабочем месте.

Был также случай на занятиях по задержанию, когда мужчину-офицера поставили в парус женщиной-офицером, чтобы отработать некоторые захваты. Коп-мужчина вслух сказал своим товарищам: «Не могу поверить, что за это еще и деньги платят».

Эта женщина тоже подала жалобу, и его тоже отстранили на пять дней.

Еще в одном случае оказался замешанным новоиспеченный сержант, который по дороге на новое место назначения заметил патрульную машину с включенными проблесковыми маячками, спешившую на вызов, который предназначался другому экипажу. Прибыв на место, сержант вынес взыскание патрульным.

В первый же месяц этот человек, с удовольствием носивший новые нашивки, назвал одного из офицеров «болваном». Офицер написал официальную жалобу, и сержант получил пятидневное отстранение от должности. Личный состав ликовал.

По федеральному декретному соглашению копы, имея легионы надсмотрщиков, должны были доносить друг на друга и вредить самим себе. Это была совсем не та жизнь, которой он жил, когда поступил на службу во всемирно знаменитое Управление полиции Лос-Анджелеса. Тогда оно было неоспоримым лидером среди правоохранительных органов крупных городов. В теперешнем мире Брента Хинкла отдел научных исследований требовал анализы мочи даже у сотрудников группы внутренних расследований, выбранных наугад.

Следователь ГВР, работавший на его месте до него, рассказывал, что во времена правления лорда Вольдерморта Ужасного иногда проводилось по шесть заседаний правовой коллегии одновременно, хотя залов заседания было всего пять. Людям приходилось ждать конца заседания в коридорах. Это была очередь страха, и она вызвала к жизни интересный феномен: копы прибегали к помощи адвокатов, которых нанимал профсоюз — Лига защиты полицейских Лос-Анджелеса.

Следователь рассказал ему также, что в то время люди мрачно шутили, будто бы каждую минуту ожидали, что коп, вышедший с заседания правовой коллегии, потеряв работу и пенсию, прыгнет во двор с крыши пятиэтажного Брэдбери-билдинг, окаймленной витой оградой.

В Брэдбери-билдинг, старинном здании на Саут-Бродвей, 304, расположилось внушающее страх Бюро профессиональных стандартов, в котором служили триста сержантов и детективов, включая группу внутренних расследований. Каждому сотруднику ежегодно приходилось расследовать семьсот жалоб наличный состав из девяти тысяч офицеров. Этот отреставрированный шедевр постройки 1893 года с открытыми лифтами, мраморными лестницами и стеклянной крышей фотографировали, вероятно, чаще, чем любое другое здание в Лос-Анджелесе.

Во внутреннем дворе, выложенном мексиканской плиткой и залитом солнечным светом, сняли не одну криминальную драму. Хинкл мог легко представить Роберта Митчума и Богарта, выходящих из офиса на балкон в длинных плащах с погончиками и старомодных шляпах. Он словно наяву видел, как комнатные папоротники в кадках отбрасывали зловещие тени, когда они закуривали сигареты. Брент знал, что сегодня никто не осмелится закурить сигарету в Брэдбери-билдинг, потому что это был Лос-Анджелес двадцать первого века, в котором курение было неполиткорректным проступком, если не преступлением.

В настоящее время Брент Хинкл занимался рассмотрением жалобы против женщины-инструктора в патрульном отделе, чья работа состояла в ежедневном составлении списков и предоставлении их на подпись сержанту. После года бюрократической работы, когда в половине случаев найти начальство было невозможно, женщина решила просто-напросто использовать фиктивное имя и выдуманный служебный номер несуществующего сержанта.

Когда «мошенничество» раскрыли, ее стали преследовать так активно, как не преследовали ни одного фальшивомонетчика. Группа внутренних расследований отправила в управление рукописные оригиналы, чтобы подкрепить обвинение против несчастной женщины, которую начальство вознамерилось уволить. Но оказалось, что для таких нарушений предусмотрен срок давности — один год, поэтому выгнать ее не имели права. Начальство могло лишь перевести женщину в захолустный район, где ей пришлось бы несладко. А ведь она была ветераном с незапятнанной репутацией, которую в конце концов погребла лавина проверок и бумажной работы.

Брент Хинкл и его команда втайне радовались, что женщина-инструктор все же осталась на службе. Как и Брент, почти все из них использовали опыт работы в группе внутренних расследований, чтобы получить повышение, и совсем не были крысятниками, какими представляли их уличные копы. Брент Хинкл частенько повторял: «Мы просто испуганные мыши, попавшие в западню».

Когда их захлестнул поток бесполезных и деморализующих жалоб, поощрявшихся армией деспотичных пришельцев, Брент сказал коллегам:

— Когда я был ребенком и «Драгнет» был одним из самых популярных телесериалов, вступительными словами Джека Уэбба были: «Это город Лос-Анджелес, штат Калифорния. Я здесь работаю… Я коп». Сегодня все мы можем сказать: «Это город Лос-Анджелес, штат Калифорния. Я здесь работаю. Я не коп, а контролер».

Наверное, самым абсурдным расследованием Брента Хинкла за все эти годы стал разбор жалобы, которую официально подала женщина, помешавшаяся на одном копе. Подписанная и оформленная по всем правилам, жалоба гласила: «Он украл мои яичники».

Ее требовалось расследовать полностью, в том числе провести длительные допросы. Необходимо было включить письменное опровержение самого копа, который сказал Бренту:

— Я рад, что ГВР всерьез восприняла ее жалобу. В этом может быть какой-то смысл. В конце концов, вы, парни, определенно пытаетесь лишить меня мужества и почти добились своего.

Наверное, именно в тот момент Брент Хинкл решил поговорить с боссом о переводе в отдел детективов.

К пятой смене, продолжавшейся десять часов, с 17:15 до 4:00, с неоплачиваемым перерывом на еду (код-7) были приписаны около пятидесяти полицейских. Пятеро были женщинами, но троих из них по разным причинам нельзя было использовать на тяжелых работах, и в патруле оставались только две — Баджи и Мэг. А учитывая отгулы и больничные, в обычную ночь на выходные Пророк едва мог найти достаточно людей, чтобы отправить на дежурство шесть или восемь машин. Поэтому, когда сержант из полиции нравов попросил передать ему в подчинение обеих женщин для отлова клиентов проституток в субботу вечером, возник спор.

— У вас самый крупный отдел нравов в городе, — говорил Пророк. — Полдюжины женщин. Почему вы их не используете?

— Под прикрытием работают только две, и обе больны, — сказал сержант из полиции нравов. — Это не будет полноценная операция. Никаких копов на мотоциклах для преследования подозреваемых. Ничего особенного! Нам нужно только пару женщин-полицейских и экипажей прикрытия на несколько часов.

— Почему не привлечете своих женщин-патрульных?

— У нас их трое. Одна в отпуске, одна на легких работах, а одна беременна.

— Почему не используете ее? — спросил Пророк. — Мы же знаем, что на улицах полно клиентов, которые предпочитают беременных. Что-то вроде комплекса мамочки. Наверное, хотят, чтобы их отшлепали.

— Срок беременности недостаточный, чтобы она была заметна, но ее тошнит, словно наш офис — траулер в десятибалльный шторм. Если я попрошу ее выйти на бульвар, она вывалит свой ленч мне на ботинки.

— Вот дерьмо, — сказал Пророк. — Как мы можем следить за порядком в городе, если половину времени следим за собой и письменно доказываем, что мы это делаем?

— На провокационные вопросы не отвечаю, — ответил сержант из отдела нравов. — Так как насчет девушек? Всего на одну ночь.