— А что с лошадью?

— Мне сказали, что вначале Майор держался молодцом. Правда, немного хромал. Но к тому времени как его привезли в Гриффит-парк и вызвали ветеринара, он едва мог стоять. Ему становилось все хуже, той же ночью его пришлось усыпить. — Помолчав, он добавил: — Ведь лошади такие бестолковые, старик.

Напарник посмотрел на водителя и увидел в его глазах отблески фонарей и неоновой рекламы, габаритных огней и ближнего света машин, и даже лучей от прожектора, которые заявляли каждому: это Голливуд! Но весь этот свет, проливавшийся внутрь машины, менял контраст черных и белых красок на размытые оттенки кроваво-пурпурного и болезненно-желтого. Напарник не был уверен, но ему показалось, что губы водителя задрожали, поэтому он притворился, что внимательно изучает чудиков в дурацких костюмах напротив «Китайского театра Граумана».

Через некоторое время водитель произнес:

— Во всяком случае, я решил — к черту все. Когда поправился, подал заявление в Голливудский участок, потому что из седла он казался приятным местом для работы. Лучше иметь под капотом несколько сотен лошадей, чем ездить на одной. И вот я здесь.

Его напарник долго сидел молча. Наконец он сказал:

— Когда я работал в западном Лос-Анджелесе, часто выходил покататься на волнах. Фактически жил с доской для серфинга. Ободрал об нее все колени. Но теперь стал слишком старым. Мечтаю о том, чтобы достать где-нибудь обычную доску и выходить на ней в море в вечерний штиль.

— Это здорово, приятель. Вечерний штиль — это здорово. А я после перевода в Голливуд стал гонять от Санта-Барбары до Сан-Диего и обратно на своем «бумере» — лучшем в мире автомобиле. Но скучаю по зеленой трубе, если ты понимаешь, о чем я. По волне, которая заворачивается над тобой, обрызгивая пеной. Теперь выхожу на доске для серфинга почти каждое свободное утро. В Малибу много девочек. Поехали как-нибудь со мной, и я одолжу тебе доску. Может, на тебя нахлынет озарение.

— Лучше бы, чтобы на меня нахлынула волна идей. Нужно придумать, как сделать так, чтобы моя вторая сволочная жена не заставила меня жить под деревом и питаться эвкалиптовыми листьями, словно какого-нибудь драного коалу.

— Но учти: как только придурки в Голливудском участке узнают, что мы катаемся вместе, ты получишь кличку. Меня называют Капитаном Смоллетом. Поэтому тебя будут звать…

— Капитаном Сильвером, — сказал напарник, покорно вздохнув.

— Знаешь, старик, это может стать началом крепкой мужской дружбы.

— Капитан Сильвер? Это круто, очень круто.

— «Что в имени тебе моем»?

— Что хочешь. Итак, что случилось со стетсоном после того, как ты приземлился во внутреннем дворике Граумана?

— Там вообще нет земли. Один бетон. Наверное, ее подобрал какой-нибудь наркоман. Возможно, продал потом за несколько порций «снежка». Надеюсь когда-нибудь найти этого козла. Просто чтобы посмотреть, как быстро его температура упадет с тридцати шести и шести десятых градуса до комнатной.

Неожиданно в машине «6-Х-32» раздался писк бортового компьютера. Капитан Сильвер принял вызов, нажал на клавишу «Выезд», и они направились на Чероки-авеню по адресу, который появился на экранчике вместе с сообщением «Женщина, код 415, музыка».

— Четыре-один-пять, музыка, — пробормотал Капитан Смоллет. — Почему эта женщина не может постучаться к соседям и сказать, чтобы они убавили чертов звук? Наверное, какой-нибудь алкаш заснул под музыку «Дитя судьбы».

— А может быть, «Горошина с фингалами», — сказал Капитан Сильвер. — Или «Пятьдесят центов». Прибавь к этой музыке еще немного децибел, и получишь одержимость убийством.

Возле длинного дома, растянувшегося на полквартала, нелегко было найти место для парковки, поэтому машина «6-Х-32» долго маневрировала, прежде чем втиснуться между последней моделью «лексуса» и двенадцатилетней «шевроле», которую припарковали так далеко от края тротуара, что впору было выписывать штраф.

Капитан Сильвер нажал на компьютере клавишу прибытия, и полицейские, взяв фонарики, вышли из машины.

— Во всем Голливуде сегодня вряд ли найдется тринадцать с половиной мест для стоянки, — проворчал Капитан Смоллет.

— Теперь уже тринадцать, — поправил Капитан Сильвер. — Мы заняли полместа. Он остановился на тротуаре перед домом и сказал: — Господи, ее слышно даже отсюда, и это не хип-хоп.

Это гремели «Фанфары ужаса» из Девятой симфонии Бетховена.

Следуя за нестройным пронзительным звучанием струнных и диссонансными взрывами духовых и клавишных, они направились вверх по внешней лестнице скромного, но опрятного двухэтажного здания. Многих жильцов не было дома в этот предвыходной вечер пятницы. В некоторых квартирах горел свет, но в целом все было очень спокойно, за исключением агрессивной, бьющей по ушам музыки. Эти душераздирающие аккорды, которыми Бетховен выразил свое ощущение надвигающейся беды, сделали свое дело.

Экипаж «6-Х-32» не стал искать женщину, позвонившую в отдел. Они постучались в квартиру, из которой, словно предупреждение, вырывалась пронзительная музыка.

— Наверное, там пьяный, — сказал Капитан Сильвер.

— Или мертвый, — полушутя-полусерьезно сказал Капитан Смоллет.

Не дождавшись ответа, они постучали еще раз, громче. Никто не открыл.

Капитан Смоллет повернул ручку, дверь отворилась, и тут же молотами загремели литавры, усиливая задуманное композитором впечатление от музыки и ощущение страха. Было темно, свет падал только из приоткрытой двери в конце коридора.

— Есть кто-нибудь дома? — позвал Капитан Смоллет.

Ответа не последовало. Лишь гром литавр и визгливое звучание духовых.

Капитан Сильвер вошел первым.

— Есть кто-нибудь?

Им вновь никто не ответил. Капитан Смоллет машинально вынул пистолет, держа его дулом вниз, и осветил квартиру фонариком.

— Музыка доносится оттуда, — указал Капитан Сильвер в конец темного коридора.

— Может, у кого-то инфаркт? Или инсульт, — предположил Капитан Смоллет.

Они медленно пошли по длинному узкому коридору в ту сторону, откуда падал свет и раздавалась барабанная дробь литавр.

— Эй! — закричал Капитан Смоллет. — Есть там кто-нибудь?

— У меня плохое предчувствие, — пробормотал Капитан Сильвер.

— Есть кто-нибудь дома? — Капитан Смоллет прислушался, но до них доносилась только сумасшедшая, пугающая музыка.

Первой комнатой по коридору оказалась спальня. Капитан Сильвер включил верхний свет. Постель была заправлена, на ней лежали женский розовый махровый халат и пижама. Рядом с кроватью стояли розовые домашние тапочки. Стереосистема не слишком дорогая, но и не совсем дешевая. На книжной полке рядом с динамиками несколько компакт-дисков с классической музыкой. По всей видимости, эта женщина большую часть времени проводила в спальне.

Капитан Сильвер нажал кнопку выключения, и неистовая музыка смолкла. Они с напарником облегченно вздохнули, словно вынырнув из глубины на поверхность воды. В дальнем конце коридора располагалась еще одна комната, но в ней было темно. Единственный свет шел из ванной, обшей для двух спален.

Капитан Смоллет первым вошел и увидел ее. Она лежала в ванне обнаженная, длинные бледные ноги свисали наружу. Несомненно, при жизни она была привлекательной, но сейчас ее глаза смотрели в никуда, лицо кривилось в знакомой гримасе, которую он видел на многих других лицах, словно она хотела сказать: «Не трогай меня! Я буду драться! Я хочу жить!»

Капитан Сильвер достал рацию и приготовился сделать вызов. Его напарник стоял, не в силах отвести взгляд от трупа молодой женщины. На секунду у Капитана Смоллета возникла безумная мысль, что она еще жива, что ее можно спасти. Он шагнул к ванне и заглянул за пластиковую занавеску.

Голубая плитка стен и даже потолок были забрызганы кровью. На дне ванной скопилась тягучая чернеющая жидкость, и оттуда, где он стоял, были видны три раны на груди и глубокий разрез на горле. Не в силах вдыхать острый запах крови и мочи, коп отступил в коридор, чтобы подождать детективов из Голливудского участка и криминалистов.