Вообще в Алкрифе чувствовалось что-то сходное с Москвой. Но были и отличия: если идешь по Москве, прежде всего видишь дорогие рестораны, модные бутики с астрономическими ценами, гигантские торговые и офисные центры, а заводы прячутся на задворках, в обшарпанных, по большей части не ремонтированных с советских времен корпусах. Здесь на каждом углу находилась лавчонка, а в ней, сразу за прилавком, работал ремесленник. Потом сам же все и продает.
Даже сейчас, зимой, над городом висел неумолчный звон кузнечных молотов, перестук молоточков башмачников и чеканщиков, свист пил и звонкие удары топоров. Он начинался рано утром, сейчас, зимой, еще до рассвета, а стихал вечерами. Были тут, разумеется, и конторы ростовщиков, и кабаки, и бордели - но они были в явном меньшинстве. В постсоветской Москве, понял Моррест, господствовал дух хвастовства былым величием и пустого прожигания жизни, а в Алкрифе напряженно бился пульс огромной державы. Оказывается, алки - собранный, целеустремленный и настойчивый народ: наверное, так выглядели англичане эпохи Клайва и Каннинга. Раньше Моррест удивлялся, как крошечная Алкия смогла столько нахватать. Теперь понял. Эвинна не сможет одолеть такую силу, у нее нет ни таких городов, ни такого народа. Надо держаться на стороне Амори, авось и удастся не попасть в мясорубку.
Вот и храм - молчаливый свидетель былого величия Империи. Стройные, нарядные колонны, облицованные малахитом, рвущиеся ввысь и заканчивающиеся вычурными капителями. Обманчиво-легкий, будто парящий над колоннами, купол, увенчанный золотым изображением знака Стиглона. Облицованный синей глазурью, как купола мечетей Средней Азии, в солнечный день он, наверное, ослепительно сверкает. Покрытые барельефами стены за рядом колонн, пристроенные изящные башенки, еще больше усиливающие сходство с мечетью. Но на "минаретах" сходство и заканчивалось: изяществом, устремленностью ввысь, к горним высям, храм больше напоминал архитектуру Древней Греции в ее лучшие времена. А затейливая вязь сколенского письма на стенах и барельефах напоминала то ли арабское письмо, то ли деванагари. Наверное, времена Империи и были тут античностью, которая сгинула, убитая Катастрофой. А время, в которое попал Моррест, наверняка станут называть Темными веками. Грустно.
Храм и сейчас пленял строгим, ничего лишнего, величием. Заметил Моррест и следы упадка. Где потрескавшаяся облицовка, где отвалившийся кусок штукатурки, где и выцарапанная гвоздем похабщина. В огромные, рассчитанные на сотни прихожан ворота ныне тянулась узенькая струйка бедно одетых, замордованных непосильным трудом людей. По сколенской речи в толпе Моррест понял: для этих людей Алкская земля была не родиной-матерью, а мачехой - причем на удивление глупой и жестокой. Богатая одежда, пожалованная королем, резко выделяла его в толпе, на него сразу же стали недобро коситься. Морресту вспомнились предостережения стражников. Да, тут Стиглон - божество не столько национальное, сколько классовое. Не хватает только Владимира Ильича в кепке и на броневике. Впрочем, ждать его недолго, разве что в этом мире он будет женского пола. Хотя Эвинну скорее стоит сравнивать с Разиным и Пугачевым...
- Храм Алка Морского у побережья, господин алк, - по-алкски произнес рослый углежог со въевшейся в поры кожи сажей. Закашлялся, сплюнул. Морресту тоже было не легко, алкскую речь он понимал с пятого на десятое. - Хоть тут избавь нас от своего присутствия. А то ведь нарвешься когда-нибудь...
- Но мне нужно помолиться именно Справедливому, - произнес Моррест по-сколенски. Мужчина посмотрел сперва с удивлением (нынешние алки не утруждали себя изучением языка Империи), а потом с радостным удивлением.
- Сколенец?!
- Нет, кетадрин, - поправил Моррест. - А теперь, как и вы, служу Алкскому королевству.
- И неплохо служишь, - скривился мужчина. - Меня зовут Барри ван Эгинар.
- Моррест ван Вейфель, - произнес было Моррест, но вовремя осознал ошибку и добавил: Так меня люди зовут.
Огромные, обитые позеленевшей бронзой ворота медленно открылись, впуская людской ручеек. Помещение было рассчитано на тысячи человек, и в былые времена наверняка заполнялось до отказа. Сейчас тут было не больше сотни сколенцев, бедно одетых и усталых. Оружия, с которым любят щеголять алкские дворяне, нет и в помине.
Пройдя под высокими, украшенными лепниной сводами ворот, Моррест не удержался, огляделся. Конечно, привычных по русским церквям росписей и икон не было и в помине. Их заменяли искусно вырезанные в камне барельефы. Свет из узких окон, прорезанных в "барабане" под куполом, смешивался со светом факелов и больших масляных ламп, их отблески причудливо трепетали на стенах, и казалось, что барельефы на стенах храма живут и движутся. Мастерам удалось достичь настолько сильного эффекта, что поначалу Моррест слегка испугался несущейся на него конной лавины. Где на Земле умеют так наполнить вырезанные в камне изображения жизнью и движением? Разве что в Индии. Да и то надо смотреть вживую, а не на фотографиях.
На стенах храма вершилась своя, не застывшая в камне, жизнь. Грациозно изгибались танцовщицы, приплясывали под свою же мелодию барабанщики, пехотинцы строились в длинную, насколько хватает глаз, фалангу, выставляя вперед длинные копья, прикрываясь большими шестигранными щитами. Из-за их спин слали стрелы лучники, а совсем уж позади работали какие-то метательные машины. Сразу видно, мастер-камнерез имел о них весьма смутное представление, вдобавок постарался свое невежество скрыть. Какое-то время Моррест вглядывался в странные механизмы... Нет, деталей не различить.
От созерцания барельефов его отвлекло заунывное пение - судя по тому, что все опустились на колени, жрец уже начал ритуал. Моррест поспешно последовал примеру остальных. Пению вторил нестройный хор прихожан, "кетадрин" попытался присоединиться, но слова различить не удалось. Тогда он ограничился мотивом, не стараясь вникнуть в смысл слов. Постепенно темп и громкость музыки нарастали. Вначале едва заметная, она становилась все более яростной, требовательной и грозной. Казалось, она зовет в бой - за Сколен, за освобождение, на штурм проклятого острова, строящего свое благополучие на крови и слезах покоренных народов...
Когда гимн смолк, люди еще долго молчали. Пользуясь этим, седой, морщинистый, одетый в бордовый балахон жрец показался на балкончике, служившем вместо кафедры. С обеих сторон его поддерживали молодые помощники, но в глазах старика светился по-молодому цепкий ум и стальная воля. Годы так и не согнули его спину, а лет так шестьдесят назад - Моррест готов был поспорить - старик был офицером в каком-нибудь имперском легионе.
- В гимне о справедливости нашего Небесного Судьи есть слова: "Если правитель справедлив и богобоязнен - мое благословение с ним да прибудет, ибо исполняет он мою волю среди людей. Если же судит владыка неправедно, и одних осыпает дарами, других же только истязает, то идет он против моей воли. И как сам он судит людей, так и я буду судить его". Но наивно предполагать, что Он будет сам посылать на голову дурного властелина молнии и громы. Следует всем вам знать, что вы сами можете стать исполнителями воли Отца Богов, приговора правителям, нарушающим божественный закон. Божественным провидением вы попали в самое логово одного такого правителя. Когда настанет час расплаты, помните, что вы должны сделать!
"А ведь это настоящая экстремистская пропаганда! - запоздало сообразил Моррест. - Прямое подстрекательство к мятежу! Они тут все как-то устроились, получили работу, и наверняка лучшую, чем получили бы на родине. Ну, конечно, не они тут хозяев жизни - но ведь с голоду не умирают, вдобавок, здесь им не дают особо спиваться, да и развлечения какие-никакие есть: все-таки большой город. А эта старая обезьяна подводит всех под топор, да еще на этом наживается... Пользуясь тем, что храм неприкосновенен, а Амори держится за старые законы..."
