При звуках этого голоса Роза заставила себя обернуться. Сильвия стояла перед порогом комнаты с плащом в руках. В том, как она его держала, Розе почудилось что-то странное — прижимая плащ к себе, словно это был… ребенок.

— Это были вы… — произнесла Роза, заставив себя вытолкнуть слова из горла. Теперь, казалось, в груди у нее больше совсем не осталось воздуха.

Собственно говоря, она и раньше была уверена… но это… теперь она увидела собственными глазами… сережка. Ее сережка! Точная копия. „Боже, что тут происходит?" — почти выкрикнула Роза.

Она чувствовала, как кровь волной ударила ей в голову, наполнив уши звенящим гулом.

Пошатнувшись, Сильвия отступила на шаг и едва смогла устоять на ногах: ей пришлось схватиться за край стола, чтобы не упасть. Розин плащ выпал из ее рук, распластавшись на персидском ковре, как подстреленная птица.

Но вот, сделав над собой усилие, Сильвия постаралась выпрямиться — осторожно, медленно, как очень старый или очень больной человек. Она стояла теперь с откинутой головой, неподвижная, изящная, словно мраморная статуя.

Роза сделала шаг навстречу Сильвии: ей сделалось холодно, как бывает, когда плывешь в озере и твои ноги вдруг попадают в струю ледяной воды. Кожа сразу же покрылась мурашками, а на шее забилась маленькая жилка.

Непроизвольно, не отдавая себе отчета в том, что делает, она поднесла руку и начала теребить пальцами рубиновую сережку.

Заметив это, Сильвия вздрогнула, как от удара.

— Кто вы на самом деле? — прошептала Роза.

Сильвия долго ничего не отвечала, продолжая смотреть на Розу широко открытыми глазами. Казалось, она обледенела: глаза не моргают, зрачки остановились, словно у попавшего в лучи фар дикого животного.

— Я… твоя мать, — наконец выговорили ее губы.

Голос был глухим и гулким, как эхо, отдающееся где-нибудь в тоннеле.

„Что она говорит?! — промелькнуло в мозгу Розы. — Этого не может быть!"

Сильвия между тем продолжала произносить какие-то слова, но Роза ничего не понимала, как будто та говорила по-китайски. Какая мать? О чем, собственно, идет речь? Это невозможно! Наверное, она, Роза, чего-то недопоняла, не так расслышала.

— Я вас не понимаю, — с трудом разжав губы, произнесла Роза с застывшим лицом. — Я не… моя мать… моя мать… давно мертва!

— Да, да, Энджи. Она действительно погибла. Но она… не была твоей настоящей матерью. Твоя настоящая мать — это я. Я!Я носила тебя здесь… — и она прижала бледную руку к своему животу. — Я родила тебя. Ты была такой… темноволосой… и глаза, как черный янтарь… Но все равно я хотела тебя… да, хотела. Только вот Джеральд, он бы сразу понял, что ты от другого… что я любила другого мужчину. Я понимала: он станет меня ненавидеть. Разведется со мной. — Голос Сильвии дрожал, слова, слетавшие с ее губ, путались и сталкивались друг с другом, бледное лицо перекошено. — А потом этот пожар… ночью в больнице случился пожар… Господи, прости мне… я взяла ребенка Энджи, а не своего! Ее вместо тебя!

Сильвия закрыла лицо руками. Ее худые плечи, обтянутые красной шерстяной кофтой, поникли.

— Рэйчел, — выдохнула Роза.

И тут до нее внезапно дошло: так вот откуда это постоянное мучительное чувство, что Рэйчел кого-то ей напоминает. Но кого? И вот сейчас, Господи Иисусе… сейчас, прямо перед ее глазами стоит этот человек. Еще секунду — и все станет на свои места!

„Да это же Мария! Боже, как я могла не видеть!" — почти кричит Роза.

Эти золотисто-каштановые волосы, обжигающе голубые глаза… Да и рост — такая же миниатюрная, как Рэйчел. Только старше и красота уже почти поблекла.

Внезапно Роза ощутила во всем теле странную легкость, будто кто-то поднял ее в воздух — и она парит там в невесомости. „Этого не может быть! — думала она. — Я просто вижу сон…"

В голове неотвязно звучало одно и то же:

„Сильвия Розенталь, эта женщина. Она моя настоящая мать? Невозможно!"

И все же… все же внутренний голос говорил ей, что это правда. Более того, в святая святых своей души она всегда это знала. Такое бывает в наших снах, когда в подсознании всплывает многое из того, что хранится в тайниках сердца.

Внутри у Розы все словно обвалилось, как будто переливчатым потоком посыпались цветные стеклышки калейдоскопа. Однако там, под обломками, душа оставалась спокойной и настороженной. Сердце душила холодная злоба, инеем застилая глаза.

„Моя мать жива! Она не погибла в том пожаре… Она просто ушла… бросила меня… подкинула чужим людям… о Господи… она МЕНЯ БРОСИЛА!.." — звенело у Розы в голове.

— Я так переживала, — произнесла Сильвия, наконец отводя ладони от вытянувшегося, искаженного страданием лица. — Мучилась с самого начала… Хотела пойти к этим людям и сказать, что произошла ошибка. Но не смогла себя пересилить. А иного выхода я не видела.

— А мой отец? Кто тогда мой отец?

— Никос Александрос. Он был моим любовником. Я ему не сказала… но сейчас он все знает… и страстно желает, чтоб вы были вместе… это его самая заветная мечта. Он бы и тогда тебя взял. Но я… у меня в голове все смешалось. И я так всего боялась… Как я могла так сделать! Только теперь я понимаю, что натворила. Отказаться от своего ребенка. Не было ни одного дня все эти годы, чтобы я себя не презирала за это.

— Но вы могли взять меня, когда мне исполнился год… пять, семь, — холод из сердца постепенно переливался в кончики пальцев. Снегопад за окном между тем все усиливался, и колючие снежинки, подхваченные порывами ветра, ударялись о стекло. — А когда вы пришли ко мне в школу? Почему? Почему вы не сказали мне тогда всего?

— Я просто хотела увидеть тебя. Хотя бы раз… взглянуть на тебя. Посмотреть, какая ты, — голос Сильвии прервался, и она поднесла дрожащую руку к уху, вспоминая ту сцену во дворе Розиной школы. — И я просто не могла уйти… не оставив у тебя хоть какой-то памяти о себе…

— А обо мневы подумали? — воскликнула Роза, сделав еще шаг по направлению к Сильвии и чувствуя, как подгибаются колени. — У вас была Рэйчел, и явам была не нужна.

— Нет… нет… тебе этого не понять… мне нужна была именно ты.Но… поздно, слишком поздно, — по бледному худому лицу стоящей у окна женщины скользили полосы прерывистого неверного света, и таким же прерывистым был ее голос. — Как я могла сказать тебе об этом тогда? Ты просто убежала бы от меня. Разве бы ты мне поверила? Кто я была в твоих глазах? Совсем незнакомой женщиной…

— Ничего подобного! Я так нуждалась…хоть в ком-нибудь, кто бы меня любил!

Роза стояла, в упор глядя на Сильвию, становившуюся все бледнее и бледнее. В ее памяти всплыл тот день: холодный ветер треплет ее тоненькое пальтецо; она стоит как вкопанная и держит на ладошке неожиданный подарок — рубиновую сережку, похожую на капельку священной крови. Она видит все так ясно, как будто это произошло вчера.

— А если бы вы все-таки взяли меня к себе тогда? Вас что, мысль о Рэйчел остановила? — продолжала Роза. — Что бы с ней было?

Сильвия резко выпрямилась, словно марионетка на ниточках, — голова откинута, плечи прямые. Видно, что она изо всех сил старается сдержать слезы.

— Не буду тебе лгать, — произнесла она. — Я уже достаточно это делала. Я люблю Рэйчел как родную дочь. И никогда не смогла бы отказаться от нее, даже если бы…

Роза почувствовала, как что-то внутри нее оборвалось. Она рванулась вперед — в том состоянии невесомости, в котором она находилась, ей показалось, что она перелетела всю комнату одним гигантским прыжком. Она схватила Сильвию за плечи, пальцами ощущая нежную мягкую выемку у ключицы. На нее пахнуло легким ароматом цветочных духов, вызвав в душе вспышку яростной любви и столь же яростной ненависти.

— Даже если бы что? — прокричала Роза. — Если бы надо было выбирать между мной и ею? Вы это собирались сказать? Так?

Сильвия не сделала попытки отступить назад. Она продолжала стоять с опущенными, словно плети, руками; огромные зеленые глаза сверкали на белом как мел лице. Но вот она медленно качнула головой, крупная слеза поползла по щеке и, скатившись с подбородка, горячей каплей упала на Розино запястье.