— Что там стряслось с Мэнди? — закричал он, увидев жену.

К этому моменту беспокойство его достигло своего апогея: теперь это был уже не просто мальчишка из ее класса, который приставал к ней после уроков. Нет, он представлял себе какого-нибудь извращенца, демонстрировавшего перед его дочерью свой член, или пожилого мужчину, пытавшегося ее изнасиловать.

Бернис посмотрела на него все с тем же зловещим выражением.

— Ее отослали сегодня из школы с запиской от медсестры. Вши. Она вся завшивела. — Рот Бернис скривился в гримасе отвращения. Она сделала шаг назад, словно и муж, который не побрезговал дотронуться до Обезьянки, тоже теперь кишит вшами.

И тут Макс все понял. Как же должна была Бернис унизить дочь, чтобы довести ее до такого состояния! Чтобы та почувствовала себя грязной и никому не нужной. И все из-за чего? Из-за того, в чем сама Мэнди даже не виновата!

Чаша его терпения переполнилась. И он сделал то, чего не делал никогда в жизни и наверняка никогда не сделает в будущем.

Он влепил Бернис пощечину.

И сразу почувствовал себя последним негодяем. Но куда стыднее ему было оттого, что он потерял столько лет, оставаясь мужем этой женщины, которую он не любил и которая не любила его.

Да, он не уходил из семьи из-за Обезьянки. Какая глупость! Разве их отношения с Бернис не вызывали боль в душе дочери? Конечно, вызывали. Значит, надо рвать — и немедленно. Чтобы спасти хоть то немногое, что еще уцелело — и в его сердце, и в сердце дочери.

И вот он у Розы.

И его опять мучает страх. А что если и на этот раз будет осечка? Что если, освободившись наконец от прежних уз, он не сумеет завоевать Розино сердце?

Куда ему податься отсюда? Что же, неужели ему суждено стать одним из тех стареющих мужчин, которые специально отращивают бакенбарды подлинней, покупают самые модные костюмы и ошиваются в барах, где высматривают для себя девиц вдвое моложе себя?

Он снова поглядел на Розу, на ее сияющее лицо.

Вот кто ему нужен. Единственная женщина, с которой он хочет быть.

И если у него есть хоть малейший шанс, он согласен ждать. Так долго, как потребуется.

Макс стал понемногу успокаиваться. На душе у него сделалось легче, он почувствовал прилив новых сил.

— Спасибо, — поблагодарил он Розу.

— За что? — удивилась она. — За то, что позволила тебе остаться у меня? — Роза даже рассмеялась. — Если по-честному, то с тех пор как Пэтси уехала, мне было даже как-то одиноко. Так что вдвоем нам будет гораздо веселее.

— Речь идет всего о нескольких днях, — напомнил Макс. — Пока я не подыщу себе жилье.

— Да оставайся столько, сколько захочешь, — улыбнулась Роза. — Только давай сразу договоримся об одной вещи. Видишь ли, я не слишком большая чистюля, как ты уже, наверно, успел заметить. И попросила бы тебя не пытаться на меня воздействовать в этом плане. Из-за того, что ты здесь, ничего менять я не собираюсь.

— На мой вкус все отлично. Более того, просто великолепно.

— А теперь я хотела бы исповедаться. Можно? — смущенно проговорила Роза.

„Боже, — с удивлением отметил он про себя, — да она, кажется, покраснела!"

— Просто поскольку ты об этом упоминал… Дело в том, что перед отъездом Пэтси оставила мне марихуановую сигаретку. Подарок на прощание или что-то вроде этого. Она так и валяется у меня в ящике для нижнего белья. Я такая трусиха, что боялась сама попробовать. Хочешь, выкурим вместе?

— Какого черта нам бояться? Возьмем и попробуем, — улыбнулся Макс.

Железная тяжесть, давившая все это время на сердце, начала отпускать его. Что это? Уж не надежда ли? Он так давно не испытывал подобного чувства, что почти забыл, какое оно. Ведь прошла целая вечность с тех пор, как он перестал надеяться.

„А может, для меня и на самом деле не все еще потеряно? Может, я не такой старый, чтоб не суметь начать все с начала?" — думал он.

Через минуту он уже принимал из рук Розы зажженную сигарету. Она начала первая, и теперь его очередь. Макс взял сигарету в рот и глубоко втянул внутрь густой сладковатый, напоминающий аромат духов дым.

Неожиданный порыв музыки, похожий скорее на ураганный ветер, налетел на Рэйчел.

Она тут же проснулась, рывком села на кровати. „Ага, — мгновенно сообразила она, — это же мой радиобудильник". Она вспомнила, что поставила его на шесть утра. Сколько же сейчас? Воспаленным глазам трудно рассмотреть расплывающиеся красные цифры в верхнем окошечке. Неужели половина десятого? Боже! Нэнси и Кэй с ума, наверное, сошли, не понимая, почему ее до сих пор нет на работе. Надо спешить. Придется, решила она, пожертвовать утренним душем и перехватить что-нибудь на бегу.

Она щелкнула переключателем и Пол Маккартни с его „Роки Ракун" сразу исчез. Встав с кровати, Рэйчел почувствовала, как свербит у нее в горле, словно его стенки выложены плексигласом; виски ломило от головной боли.

И тут на нее нахлынули события прошедшей ночи — ноги сразу ослабели, и Рэйчел без сил опустилась на кровать, готовая вот-вот разрыдаться.

Дэвид. Ее месячные. Тяжелый разговор с Брайаном.

Она действительно хотелавсе ему рассказать. Как Дэвид на нее накинулся. Дэвид, а не какой-то незнакомец. И почти начала, когда заметила, как побледнело от ярости лицо Брайана… Господи, подумала она, а что если часть этого гнева обратится на нее?! Да если Брайан узнает всю правду, он впадет в неистовство. Тогда он будет знать, почему все эти годы она не могла забеременеть. То есть поймет, что она врала ему! И она передумала…

Но что это? Половина кровати, где должен был спать Брайан, совсем холодная. Значит, он встал уже давно. Ей смутно помнилось, как он уложил ее спать, заботливо подоткнув одеяло. Где же он сейчас?

— Брайан! — позвала она.

Ответа не было.

Она схватила его подушку, прижала к себе. В голову ей пришла леденящая душу мысль. Если Брайан когда-нибудь уйдет от нее, тогда каждое утро ей суждено просыпаться, как сейчас. Совершенно одной.

„Но он не собирается от меня уходить, — напомнила она себе. — Просто, наверное, куда-то вышел ненадолго. Погулять. Или пробежаться трусцой. Или купить что-нибудь в магазине, пока я спала. Ему не хотелось меня тревожить, понимая, что мне не повредит поспать подольше".

Боже, как же она могла забыть. Ведь в это время он всегда выходит из дома за утренней газетой, потом заходит к „Леви" за горячим бубликом. Она слишком редко бывает дома по утрам в часы, когда муж завершает свой моцион. Будь это чаще, она бы ни за что не забыла, куда ходит Брайан.

Рэйчел заставила себя подняться с кровати, хотя все тело одеревенело, и она чувствовала себя совершенно разбитой. К тому же заболел низ живота. Спазмы — да еще такие сильные, как редко бывало.

Она тут же нырнула в ванную и нашла в аптечке тампон. Коробка оказалась почти пустой — в ней оставалось всего две штуки. Рэйчел специально не покупала новой коробки, надеясь, что, может быть, она ей в ближайшее время больше не понадобится.

„Ну и дура же я была, — пронеслось у нее в голове. — Разве я когда-нибудь забеременею? Надо было рассказать Брайану все как есть. Он имеет на это право. Право на то, чтобы знать всю правду.

Ею снова овладело отчаяние, глухое, беспросветное. Но на этот раз она приказала себе не поддаваться ему: хватит! „У тебя есть любимая работа. Есть другие люди. Ты обязана думать о них, а не только о себе".

Рэйчел умылась холодной водой, вернулась в спальню и надела свою обычную рабочую одежду: джинсы и свободный свитер. Двигалась она, правда, еще не вполне уверенно — ее по-прежнему пошатывало.

„Теперь чашечка кофе — и я в норме, — подумала она. — По пути к себе в клинику загляну в больницу. Надо проведать Альму. Убедиться, что с ней все в порядке. Впрочем, если бы что-нибудь было, мне бы наверняка позвонили".

Рэйчел глянула на телефон, стоящий на старинном похожем на школьную парту столике в прихожей, и внутри у нее все перевернулось.