Связать свою судьбу с Никосом? Этим, подумала она, можно только все испортить.

— Никос…

Он между тем уже целовал ее шею, шепча нежные слова, вызывающие в теле сладкую дрожь. Напряжение покинуло ее, и она блаженно прижалась к его широкой груди, утонув в сильных объятиях.

„До чего же я слаба, — подумала она. — Никак не могу побороть в себе влечение к нему".

— Я хочу тебя, — прошептал он. — Я ревнивый человек.

— И к кому же ты меня ревнуешь? К мистеру Казвеллу в банке?

Да ему же восемьдесят. Правда, говорят, он еще поглядывает на женщин. Или к Нийлу, моему парикмахеру? Впрочем, мне кажется, он предпочел бы, чтобы я была мужского пола…

— Нет-нет. Не к ним. А к этому дому, — рассмеялся он, дыша ей в ухо. — Сдается мне, что к нему ты относишься куда с большим чувством, чем ко мне.

— Знаешь, — серьезно задумавшись над его словами, сказала Сильвия, — я ведь и на самом делеего люблю. Не в том, правда, смысле, какой ты вкладываешь в слово „чувство". Я люблю то, что здесь делаю. Это сродни искусству художника, ты не находишь? Дом — все равно что чистый холст. Я открою тебе маленький секрет, Никос. Всю свою жизнь я мечтала стать художником! Уже с тех пор, когда ребенком бродила по музеям. Бедная мама, она ведь тоже мечтала о такой карьере для меня. У нас частенько не хватало денег, чтобы купить мяса, а она покупала мне тетради для рисования и акварельные наборы. Но, Боже, до чего же страшными выходили у меня животные! Лошади были похожи на собак…

— Но разве нельзя сказать то же самое и о Пикассо? — мягко возразил Никос.

Сильвия обернулась, ей пришлось даже слегка запрокинуть голову, чтобы посмотреть в его черные глаза.

— Это мне тебя надо благодарить. За то, что ты показал мне, где я могу проявитьсебя. И, честно говоря, если бы не твоя подсказка…

— …Ты бы все равно узнала это сама — со временем, — закончил он за нее. — Ты выдающаяся женщина, Сильвия. Во всех отношениях, кроме одного. Тебе до сих пор недоставало… веры в себя.

— О, Никос…

Он не дал ей договорить, прервав ее восклицание медленным поцелуем, каким могут целовать лишь нежно любящие и преданные друзья. За первым поцелуем последовал второй — то был уже поцелуй не друга, а любовника. Страстный, нетерпеливый. Его сильные пальцы освободили от заколок ее волосы, и Сильвия почувствовала на плечах их тяжелую теплую волну.

Она буквально разрывалась между двумя одинаково властными желаниями: обнять Никоса — и убежать от него.

— Ну что, милая моя Сильвия, давай тогда и окрестим его, а? Твой любимый дом? Прямо здесь? Прямо сейчас? — шептали его губы.

И тут Сильвия поняла, чего она на самом деле хочет.

„Как раз этого", — сказала она себе.

„Именно так, как ты и говоришь, — мысленно обратилась она к Никосу. — Здесь. Сейчас. Сию минуту — не оглядываться назад, ничего не загадывать. Как клонится к закату солнце. Твои губы, кончики твоих пальцев… Они словно прикосновения кисти к моей коже. Кисти художника, рисующего на холсте картину. Картину вечной любви".

Отступив на шаг, Сильвия начала медленно раздеваться. Сначала блузка. Шесть жемчужных пуговиц — по одной на каждый год: ровно столько лет прошло с тех пор, как она в последний раз была с мужчиной. Как его твердая плоть прижималась к ее телу. Теперь юбка. О, как дрожат ее пальцы! Осторожно, чтобы не заело „молнию". Затем комбинация. Трусики. Всю жизнь она покупает только самые лучшие. Настоящий шелк, кружевная резинка.

Последними она сняла ожерелье, браслет, серьги и разложила на пыльном подоконнике.

Наконец настала очередь и кольца с продолговатым, поразительной красоты, старинным — не менее двухсот лет — бриллиантом, окруженным сапфирами. Это кольцо Джеральд надел ей на палец в день их свадьбы.

Солнце коснулось ее обнаженного тела. Словно гигантская невидимая рука приняла ее в свою ладонь, как в колыбель. Она чувствовала, что ей… шестнадцать… совсем юная девочка, стоящая на пороге взрослой жизни.

„Глупая! — устыдил ее внутренний голос. — Разве тебе не за пятьдесят? Морщины, кожа да кости… Да он сам тебе об этом только что сказал! Он что, не увидит красноватых прожилок у тебя на ногах? Не заметит седины в волосах? Да как, спрашивается, может он хотеть тебя?"

Сильвия в упор посмотрела на Никоса. К этому времени он уже снял с себя брюки, холщовую светлую рабочую блузу и стоял голый в лучах заходящего солнца. Да, и он тоже постарел, подумала она при виде седых волос на груди и первых следов неминуемой дряблости на бугристых мускулах рук.

„Как стареющий тигр", — пришло ей в голову. Но, странное дело, таким она желала его еще больше. А стоит только посмотретьна его плоть, чтобы убедиться: Боже, как он ее хочет.

И вот он уже ведет ее к куче чистых обрезков ткани в углу комнаты. Ими прикроют пол, когда придут маляры.

„Я запомню это навсегда, — подумала Сильвия. — Каждую мелочь. Как впивается в голую спину грубая мешковина. Как пахнет свежей краской. Как воркуют за окном голуби".

Запомнится и этот мужчина: светлые бисеринки пота на сильных смуглых плечах; здоровый запах мужского тела, напоминающий и аромат свежескошенной травы, и свежевыпеченного хлеба. Не человек — глыба!

Она почувствовала, как он вошел в нее, и сладость этого ощущения была как возвращение домой после долгого отсутствия. Глаза Сильвии наполнились слезами. Лежа на плече Никоса, она на какой-то миг вздрогнула от неожиданности. Перед ее затуманенным взором мелькнула яркая вспышка. Это последний луч солнца упал на бриллиант ее свадебного кольца, отбросив яркий сноп разноцветных бликов.

„Пойми меня, Джеральд, дорогой! — мысленно обратилась она к покойному мужу. — Я ведь не то чтобы люблю его больше, чем тебя. Совсем нет… все дело во мне. Я в конце концов начала узнавать того человека, которого ты любил. Ту женщину, которую Никос любит сейчас…"

— Никос! — воскликнула она в изнеможении.

Прижавшись губами к виску Сильвии, так что его горячее дыхание шевелило ее волосы, он заставил ее чувствовать себя тринадцатилетней. Она снова в ванне, стоявшей на четырех ножках-"лапах" у мамы на кухне. Теплая вода так приятно омывает шею и затылок, лаская нежные соски начинающих наливаться грудей, касаясь всех тайных мест ее тела, колышет мягкие волосы между ногами, словно это морские водоросли.

Никос обволакивал ее всю, проникая казалось во все ее тайные места… Господи, что можно сравнить с этим волшебным чувством?

Какое несказанное наслаждение!

„О, Никос… да… да…" — беззвучно шептали ее губы.

И вот все закончилось. Сильвия, лежа в объятиях Никоса, чувствовала, как холодит воздух ее липкие от пота руки. Горячее учащенное дыхание Никоса мало-помалу успокаивалось.

В этот момент он неожиданно сжал ее плечо: мышцы рук сразу сделались твердыми, как камень.

— Выходи за меня, Сильвия, — хрипло прошептал он ей на ухо.

И сразу тот прекрасный мир, который они только что вместе сотворили, разлетелся, рассыпался, словно разорванное ожерелье.

Почему, мучительно думала она, почему все в нашем реальном мире должно быть таким сложным и запутанным.

„Я боюсь, — решила она. — Боюсь жизни. И когда рядом со мной появляется кто-то, к кому можно прижаться, я тут же спешу сделать это. И тем самым становлюсь опять слабой и зависимой. Как роза, не способная стоять без подпорки…"

— Не могу, — ответила она, высвобождаясь из его объятий и садясь на груду обрезков.

Холодный воздух обвевал ее обнаженное разгоряченное тело — ей стало холодно.

В глазах Никоса, черных и глубоких, засверкали звезды.

— Почему? — спросил он. Ей на миг показалось, что его рот — огромная рана на потемневшем Лице.

— Моя дочь… — начала она и остановилась, не закончив фразы.

„Что я собиралась ему сказать? — спросила себя Сильвия. — Что это будет несправедливо по отношению к Рэйчел?"

Но ведь дело было совсем не в этом.