Среди родовых мук новой морали можно было ощутить и нарождение новой концепции классового самосознания, поскольку новые силы двадцатого века наложили отпечаток не только на вопросы секса, но и на классовую теорию. Немногие испытали это на себе больше, чем Марко при его стремительном подъеме из самых низов в самые верха общества. После его женитьбы на Ванессе первоначальная реакция богатых друзей Фиппса была именно такой, как он и предполагал. Они перешептывались, что Ванесса «купила» его за его способности сделать ее счастливой в постели. В сплетнях, которые о нем распространялись, редко отсутствовали такие слова, как «итальяшка», «чужак», «иммигрант» или «мужик», «деревенщина». Его попытка получить образование в школе, а затем в Колумбийском университете не вызвала ничего, кроме едких насмешек. «Кем это он собирается быть? — спрашивал какой-нибудь хлыщ. — Может, джентльменом?» Избитая, ходившая по кругу шутка была о том, что на его старом школьном галстуке был изображен Эллис Айленд.

Марко в тяжелые времена своей жизни оказывался среди отверженных и получал различные прозвища, но он не обращал внимания на тех, кто так говорил или думал. И со временем под давлением богатства положение вещей стало меняться. И бывший по началу объектом грубых шуток Марко постепенно превратился в объект пристального внимания. Естественно, благодаря его неотразимой внешности, все началось с женщин. В то время, как молодые мужчины Ньюпорта становились все более апатичными и изнеженными, жизненная приземленность Марко, которая так привлекла Мод, все больше говорила в его пользу. Его легкий итальянский акцент выглядел уже не смешным, а сексуальным, и где бы в Ньюпорте он не появлялся, женские глаза жадно преследовали его. Хозяйки домов, которые прежде приглашали его с Ванессой только потому, что он был зятем Фиппса Огдена, теперь соперничали друг с другом, чтобы заполучить его. А так как поведение Ванессы становилось все более нестерпимым, они уже предпочитали, чтобы Марко приходил один.

К удивлению самого Марко, к 1916 году он обнаружил, что стал почти модным.

— А вот и ветерок, — сказал он Фрэнку, услышав, как захлопал парус.

— Здорово, — Фрэнк на какое-то время сосредоточился на управлении шлюпкой, а затем спросил: — Вы с мамочкой уходите сегодня вечером на этот большой прием? Тот, что будет в Ренфрю Холл?

— Верно.

— А мамочка опять будет смешная, когда придет домой? — спросил он.

— Фрэнк, нельзя так говорить о своей маме.

— Почему? Она же такая чуднаяпо вечерам. А потом вы оба начинаете ссориться… Мне хочется, чтобы вы не ссорились. Мне страшно.

Марко обнял сына и прижал его к себе. Он обожал Фрэнка и не мог спокойно выносить, когда что-то ранило его ребенка.

— Я тоже хотел бы, чтобы мы не ссорились, — сказал он. — Но ты не пугайся. Мы не хотим ничего плохого, когда ссоримся.

«Как в аду», —подумал Марко.

— А тогда зачем вы ссоритесь?

Марко вздохнул.

— Это очень трудно объяснить. Смотри, буй! Давай обойдем.

Фрэнк направил нос шлюпки к причалу.

Миллисет Ренфрю, герцогиня Дорсет, была дочерью Харли Ренфрю, магната сталелитейной промышленности. В 1904 году, когда стремление американцев к бракам с титулованными особами достигло своего пика, Милли Ренфрю, следуя примеру своих «сестер» Консуэлло Вандербильт, вышедшей замуж за герцога Мальборо, и Мэй Гоэлет, вышедшей замуж за герцога Росвирга, вышла замуж за Яна Фитсалано Маурика Саксвилл-Хайда, Пятого герцога Дорсета. Герцогу было двадцать шесть, внешне он был достаточно привлекателен, но глуп и порочен. После свадьбы его тесть выделил ему дом в сорок тысяч в акциях «Ренфрю Стил» и четыре миллиона долларов. Герцог и герцогиня вернулись в Англию, где через два года герцог сбежал с танцовщицей Фламенко в Испанию. А поскольку Милли не выносила своего титулованного мужа, то его бегство было воспринято ею скорее как облегчение, чем как трагедия. Милли Дорсет часто стала бывать в Европе. И в этот июльский вечер она устраивала бал во дворце своего отца в Ренфрю Холле в Ньюпорте.

Милли не была красавицей, но у нее был свой стиль. А благодаря своему веселому и общительному характеру она очень подружилась с Мод Огден и не скрывала своего обожания по отношению к Марко, поэтому, когда прибыло семейство Огденов, Милли радостно приветствовала их.

— Дорогая, мне очень нравится твое платье! — воскликнула она, целуя Мод.

Опытный взгляд Мод сразу определил цену платья Милли.

— Да, я купила его в Париже перед войной, и теперь оно отдает нафталином. Но что поделаешь? Эта проклятая война… Фиппс, дорогой, ты всегда выглядишь великолепно! А где этот Аполлон, твой зять? Ах, вот он. Марко, каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне хочется стать на пятнадцать лет моложе и в двадцать раз лучше выглядеть. Я настаиваю— один танец мой! О, привет, Ванесса.

Когда она подошла к Ванессе, улыбка несколько увяла и энтузиазм сник. Герцогиня Дорсет, как и все остальные в Ньюпорте, полагала, что безразличие Ванессы к одежде в таком курортном месте, где все относились к этому с повышенным интересом, было просто вызовом. А платье, в котором появилась Ванесса в этот вечер, грешило еще и тем, что принадлежало к прошлогоднему сезону. Кроме того, всем были известны радикальные взгляды Ванессы, обожавшей критиковать свой собственный класс, а критику никто, особенно богатые, не любит — а потому популярность Ванессы была подобна популярности кусающей осы.

Гости медленно двигались в двух направлениях. Когда Марко с Ванессой проходили через мраморный холл, Ванесса пробормотала:

— Боже, терпеть не могу эту женщину.

— И что? Не показывай этого.

Она смерила его презрительным взглядом.

— Ты, надо полагать, считаешь ее замечательной потому, что она герцогиня и богата.

— Мне нравится, что она веселая и любит танцевать. И я бы хотел, чтобы ты сегодня последила за собой.

— Как это понимать?

— А так: не напивайся! Теперь ты не только просто моя жена — ты жена кандидата в Конгресс Соединенных Штатов.

— Ну и насмешил! А если тебя изберут, ты будешь пробивать законы в пользу бедных и убогих? В пользу иммигрантов, от которых ты постарался отколоться как можно скорее? Едва ли. Тебе надо баллотироваться здесь, в Ньюпорте. Онитебя быстренько выберут. Милли Дорсет проведет кампанию в твою поддержку: «Голосуйте за Марко Санторелли, который не только женился на богатой, но и нам всем лижет задницы».

Они дошли до бальной залы розового мрамора, где оркестр играл танго. Между четырьмя французскими дверями стояли корзины с белыми гладиолусами. Двери выходили на широкую террасу, а за ней находился знаменитый фонтан «Нептун» с тридцатифутовой струей серебристой воды. В саду повсюду были развешаны японские фонарики. Изысканно одетая публика танцевала, переходя из зала на террасу.

Марко все это просто пьянило, и, выбросив из головы слова Ванессы, он поискал глазами Селию Бартлейт, разведенную красавицу, с которой у него был роман.

— Потанцуем танго? — спросил он Ванессу. — Или ты желаешь забраться на какой-нибудь ящик и произнести речь?

— Я ненавижутанго.

Он посмотрел на нее.

— Ты ненавидишь все, — сказал он. — Почему бы для разнообразия тебе не попробовать что-нибудь полюбить?

— А что тут любить?

И она пошла от него в сторону.

— Куда ты пошла?

— В бар.

— Ван, будь осторожна…

— Заткнись.

Она прошла мимо стоявших дам в плюмажах и тиарах, неумолкаемо сплетничавших о всех, кого они видели. Белый бар был расположен среди пальм. Марко какое-то время наблюдал за ней, ловя себя на мысли, что хотел бы убить ее, а затем увидел входившую в зал Селию Бартлейт. В Селии было все, чего недоставало Ванессе: элегантность, женственность и немного глупости. Ванесса превратила свой брак в непрекращающуюся войну, а Селия пригрела своего красивого итальянского любовника. Ванесса изгнала Марко из своей спальни, а Селия с большим удовольствием впустила его в свою.