— Босс не любит неудачников, — сказал он, как бы продолжая разговор. — А тебя он считает неудачником номер один. Ты — просто тупая свинья.

Снова улыбка.

Теперь радиатор был уже горячим. Марко напрягся, чтобы отделиться от него. Веревки позволяли отделить кожу спины от раскаленного железа, но тогда руки прижимались плотно к краям радиатора, и кожа рук медленно поджаривалась. Боль стала невыносимой. Пот лился с него градом, Марко пытался вытолкнуть кляп и закричать в агонии, и все оттягивался и оттягивался от радиатора…

— У тебя осталось еще пятнадцать минут, — улыбнулся Паоло, поглядев на часы. — Ну как? Интересно?

Перед тем, как потерять сознание от боли, в мозгу у Марко четко высветилось:

«Я не неудачник! Я не тупой!»

Они выбросили его из машины на дорогу недалеко от Ист Ривер, швырнули вслед за ним рубашку и укатили. Это было в девять часов вечера, и хорошая погода утра обернулась холодной промозглостью. Марко лежал на тротуаре, раскинув под дождем руки. Ожоги на внутренней стороне рук нестерпимо горели, и он знал, что будет испытывать страх всю оставшуюся жизнь. Голова все еще трещала от удара дубинкой, от боли его подташнивало.

«Когда-нибудь я им отплачу, —думал он. — Когда-нибудь я стану важным лицом и тогда отплачу этим негодяям…»

Через какое-то время Марко смог сесть. Он повязал промокшую рубашку вокруг шеи и поднялся на ноги. Но он был так слаб, что вынужден был прислониться к кирпичной стене, чтобы удержаться на ногах.

«О, дерьмо, а не Америка… Дерьмо… Дерьмо… Дерьмо…»

Он вышел из переулка и под дождем направился на Черри-стрит. Когда его мозги несколько прояснились, он задумался, что же ему теперь делать. У него нет ни денег, ни грузовика. У него нет ничего.

И тут Марко увидел на стене афишу.

Он прочел:

ДЭНИЕЛ ФОРМАН ПРЕДСТАВЛЯЕТ ЗНАМЕНИТУЮ АКТРИСУ ЛОНДОНСКОЙ СЦЕНЫ

МИСС МОД ЧАРТЕРИЗ

ПЬЕСЕ-ХИТЕ СОМЕРСЕТА МОЭМА «ЛЕДИ ФРЕДЕРИКС» В ТЕАТРЕ БЕЛЬВЕДЕР НА БРОДВЕЕ И СОРОК ТРЕТЬЕЙ УЛИЦЕ.

Дневное представление — среда и суббота.

Начало — 8.30 вечера.

И вдруг Марко понял, что ему делать дальше.

Она вновь и вновь повторяла себе, что, действительно, не представляла себе, что Джейми могут убить, но заставить себя поверить в это до конца никак не могла.

По мере того, как дни сменялись неделями, а недели месяцами, первое ощущение шока постепенно ослабло, но росло чувство вины. Оглядываясь назад, она поняла, что была либо полной дурой, либо слепо не замечала реальностей ирландского политического терроризма, если верила в возможность отсутствия насилия. Верно, что граф Уэксфорд олицетворял собой всю ту несправедливость, которую она отождествляла с понятием английской «оккупации» Ирландии. Верно, что род Джейми причинил много страданий ее собственным предкам. Но символ угнетения — это одно, а живой человек — совсем другое. Она была любовницей Джейми, и мысль о том, что она способствовала его насильственной смерти, независимо от того, насколько косвенно она была к ней причастна, — преследовала ее постоянно. А то обстоятельство, что она должна была держать в секрете свою причастность, только ухудшало положение. Она испытывала настоятельную внутреннюю потребность рассказать об этом кому-нибудь, особенно Джорджи, но не решалась. Кроме того, у Джорджи были свои проблемы — ей надо было адаптироваться к состоянию слепоты.

Тем не менее, жизнь продолжалась. Дядя Кейзи уплатил за обучение Бриджит в Манхэттенской школе секретарей, поскольку она решила, что хочет поработать хотя бы несколько лет до того, как посвятит себя домашнему хозяйству. Сестры все больше и больше привязывались к дяде, который, несмотря на свою первоначальную неприветливость, оказался щедрым человеком, готовым сделать все, что в его силах, для своих племянниц, особенно для Джорджи. Оба, и Кейзи, и Кетлин, стали приглашать к дом молодых людей, но Бриджит определенно не проявляла большого интереса к юношам, привлеченным ее красотой. Она вся ушла в изучение машинописи и стенографии. Что же касается Джорджи, то, хотя ее душевное состояние постепенно улучшалось, все они опасались, что из-за слепоты младшая сестра-красавица будет лишена радости испытать счастье любви и брака.

У Бриджит были все шансы выйти замуж. Однако, Син О'Мелли, которого так поддерживали Кейзи с Кетлин, оказался, по мнению Бриджит, просто «тряпкой с приятной внешностью», и Кейзи уже начал высказывать своей жене неудовольствие, что Бриджит чересчур разборчива, а это означало, что он считает ее слишком независимой для женщины. Несмотря на все возрастающее давление в пользу участия женщин в выборах, у Кейзи О'Доннелла были устоявшиеся викторианские взгляды на противоположный пол.

Бриджит не была воинствующей феминисткой, но ей нравилась относительная свобода американских женщин по сравнению с их полуфеодальным положением в Дингле. Она любила самостоятельно бродить по городу и открывать для себя новые районы Бруклина и Манхэттена.

Так случилось, что во время одной из таких прогулок она во второй раз в жизни столкнулась с доктором Карлом Траверсом. Была суббота, вторая половина дня. В книжном магазине в Гринвич Виллидж он листал роман Генри Джеймса, когда в противоположном конце магазина заметил ее. На ней был твидовый костюм, в котором она выглядела очень привлекательно. И, отбросив первую пришедшую ему в голову мысль, что она вряд ли обрадуется встрече с ним, он подошел к ней.

— Ну, и как Америка обошлась с вами? — спросил он, приподнимая шляпу.

Она повернулась и посмотрела на него.

— Вы?! — воскликнула Бриджит. — Она обошлась со мной очень хорошо, но только не благодаря вам. И яудивлена, что у вас хватило наглости подойти ко мне.

— Я тоже, — улыбнулся он в ответ. — А как ваша сестра? Как она?

«Будь осторожна», —подумала она и сказала:

— Мне совершенно неинтересно говорить с вами о чем бы то ни было. Пожалуйста, оставьте меня.

— Могу представить, что вы обо мне не очень высокого мнения, но я хотел бы, если это возможно, его исправить, — сказал он.

— Зачем?

— Ну, скажем, я должен вам по меньшей мере обед.

— Ну и характер, — взъерошилась Бриджит. — Вы полагаете, я пойду с вамиобедать после того, как вы обошлись с моей сестрой? Да я скорее пообедаю с самим дьяволом! А теперь я буду вам очень признательна, если вы оставите меня в покое. Не вынуждайте меня позвать полицейского.

— Я всего-навсего выполнял свою работу! — возразил он запальчиво.

Тут она немного смягчилась.

— Ну, может, я слишком набросилась на вас. Но имеете ли вы хоть малейшее представление о том, что значит пройти через этот отстойник для скота, который вы называете Эллис Айленд? — спросила Бриджит.

— Я прекрасно все представляю. Я нахожусь там ежедневно, и, поверьте, мне нет никакого удовольствия выносить кому бы то ни было приговор, что они не могут быть приняты в Америке. Но ведь правительство должно хоть как-то контролировать, кому оно разрешает въезд?

— Могу представить, хотя не могу согласиться, — ответила она.

— Тогда как насчет обеда?

Она подавила смех.

— А вы очень настойчивый молодой человек. Верно?

— Достаточно настойчивый. Я живу через три дома отсюда и поэтому знаю все в округе. Здесь есть замечательный итальянский ресторан на Томпсон-стрит. Вы любите спагетти?

— Не знаю. Никогда не ела. В Ирландии не так уж много итальянских ресторанов.

Он улыбнулся:

— У вас появилась возможность. Ну, как?

Она заколебалась. Он показался ей таким приятным и так разительно отличался от того, кого она встретила на Эллис Айленд, что ей трудно было представить его опять в роли страшного злодея.

— Ну, мне не следовало бы, — бросила она, наконец. — А вот, что мне следовало бы, это запустить книгой в Вашу голову. Но, похоже, я достигла того рубежа в жизни, когда просто должна попробовать спагетти.