– Лучше ступай к фараонам и расскажи о бегстве жены, – сварливо сказала Тина. – Уж они-то найдут ее в два счета.

– Моя дочка, – убитым голосом протянул Ал, – моя крошка Джина…

– И кто только присматривает за ней теперь? – проскрипела Тина. – Нет, тебе все-таки надо было жениться на Анне.

С поднятым кулаком Ал рванулся к сестре, но выпитое пиво нарушило координацию движений, поэтому в цель он не попал, лишь стаканы полетели со стола.

Полицейские сами пришли в их дом. Выяснилось, что хозяин аптеки и несколько завсегдатаев обратились с заявлением об исчезновении Сесилии.

Оглядев неряшливую кухню, один из прибывших потряс головой.

– Похоже, вы тут потеряли не только кормилицу, но и домработницу.

– Моя дочь, – прошептал Ал, – моя Джина.

– Да что с тобой, парень? – Полицейский и не думал скрывать презрения в голосе. – Совсем расклеился?

– Моя жена ушла. Кто знает, где она сейчас…

– А ты, стало быть, сильно грустишь по этому поводу? Небось сам ее и довел.

– Вы это о чем?

Полицейский устало передернул плечами.

– Соседи говорят, что тебя следует запереть покрепче, а ключи забросить в глубокий омут. Вот я о чем.

Офицер Сантини прекрасно знал, как это все происходит. Брат и сестра эксплуатировали несчастную женщину. То же было и с его собственной матерью. Бедная крошка Сесилия заслуживает того, чтобы ее оставили в покое, подумал он. В аптеке никто не сказал о ней дурного слова. Но все же ее следует отыскать хотя бы для того, чтобы убедиться, что с ней и ее дочкой все в порядке и они обе живы.

Сразу после ухода полицейских на кухне появилась бледная, лоснящаяся от пота Анна и тут же принялась наводить порядок. На ее губах блуждала победная улыбка.

– Вот и настал мой черед, – приговаривала она себе под нос. – Уж я-то знаю, когда следует прийти!

Охваченная страхом, что ее узнают, Сесилия почти не снимала огромные солнечные очки. Только в них она чувствовала себя спокойно. В приюте жили еще несколько маленьких девочек, а это означало, что Джина не привлечет излишнего внимания. Все это успокаивало Сесилию, но унять бившую ее дрожь удалось только через пять дней.

Обретенное с таким трудом спокойствие пошатнулось, когда ее позвали в кабинет сестры-хозяйки, чтобы ответить на звонок Мириам.

– Послушай, детка, – торопливо проговорила подруга, – завтра я к тебе не приеду, так будет лучше.

– Что-нибудь случилось?

– Тебя разыскивает полиция. По-видимому, Ал сообщил о твоем исчезновении.

Ответом был нервный вскрик.

– Я не хотела тебе говорить…

– Ну уж нет, ты должна была мне сказать. Думаешь, у тебя был выбор?

– Согласна, выбора у меня никакого, – тихонько рассмеялась Мириам. – Понимаешь, я подумала, что за мной могут установить слежку. В аптеке полицейским сказали, что мы с тобой дружим.

Она умолчала о том, что слежку уже установили. Как заправский шпион, Мириам ныряла в самый густой поток машин, сворачивала в глухие переулки, но за ней всюду следовал зеленый «форд». В конце концов она тормознула у какого-то цветочного магазина, купила совершенно ненужный ей букет азалий и несолоно хлебавши вернулась домой. «Форд» – за ней, словно его приклеили.

– Слава Богу, мы можем связываться по телефону. И то хлеб.

– Благослови, Господи, Александра Белла!

Мириам не стала уточнять, что звонит из квартиры сестры. Может, ее охватил приступ паранойи, но к чему рисковать? Вдруг у нее в доме поставили «жучок»?

– Будем созваниваться, детка, ладно? – Внезапно ее осенило, что Сесилия может позвонить ей на квартиру, и тогда ее легко обнаружат. Черт с ней, с паранойей, надо держать ушки на макушке. – Ты мне не звони, я сама буду с тобой связываться, договорились?

– Хорошо, Мириам.

– Береги себя, малышка.

Сесилия положила трубку и расплакалась. Слезы текли по ее лицу.

Ее ищут полицейские… Вместо того чтобы защищать, они хотят отыскать ее убежище. И они обязательно его найдут – как она может противостоять полиции? Кто она такая? Копы отправят ее назад, к Алу и Тине, а это просто ужасно! Перед глазами встали ухмыляющиеся лица двух ее тюремщиков, которые снова получат неограниченную власть над своей жертвой.

Подобная несправедливость заставляла сердце сжиматься от невысказанной боли.

Уже через два дня после переезда в приют Сесилия настояла, чтобы ее отправили на работу. В прачечной, куда ее определила сестра-хозяйка, Сесилия выкладывалась, как никогда в жизни. Штопала порванные наволочки, отстирывала простыни, крахмалила белье.

Заведующая внимательно к ней присматривалась. Она понимала, что работа была для Сесилии делом чести, вопросом гордости. Жить в приюте из милости она бы не смогла, поэтому хотела вносить посильный вклад. Тяжелый физический труд облегчал ее душевные страдания.

Ревностная католичка, Сесилия считала развод страшным грехом. Ал ее законный муж, оставив его, она нарушила основные заповеди церкви.

Муки совести постоянно терзали сердце Сесилии, особенно когда она оставалась наедине с собой. В глубине души Сесилия была уверена, что с ней с самого рождения что-то не в порядке, что она чем-то прогневила Бога. Вот и мачеха все время ела ее поедом за то, что все несчастья в семье из-за нее. Обвинила даже в смерти своего ребенка…

По ночам, оставив тщетные попытки уснуть, Сесилия часами просиживала у окна, перебирая четки, и страстно молилась, глядя в черный бархат неба.

Что же в ней есть такое, думала она, что толкает мужчин на насилие? Сперва Винченцо, а теперь ее муж… Сесилия и раньше слышала, что на свете существуют такие женщины, которые пагубно действуют на мужчин, потому что находятся под влиянием дьявола. Значит, и в ней есть какое-то зло, вызывающее у людей, подобных Алу и Винченцо, похоть и ненависть, и она их заслужила. Ни для кого не секрет, что именно Ева выпустила в мир дьявола, только женщина способна на такое…

Она несет в себе зло. Она использовала противозачаточные средства, а это великий грех. Правда, Ал нашел ее таблетки и немилосердно избил… Немилосердно? Разве не заслуживала она наказание, разве не должна была заплатить за то, что предала не только Ала, но и заповеди церкви?

За последние три месяца Сесилия так исхудала, что превратилась в собственную тень. Огромные черные глаза ввалились, а скулы, казалось, вот-вот прорвут щеки.

В иудейском приюте все относились к ней с подчеркнутым вниманием и сочувствием, но Сесилия все равно ощущала себя чужой. Сначала она даже боялась, что ее заставят сменить вероисповедание, но ничего подобного не произошло. Напротив, заведующая, переговорив с ней, освободила маленькую Джину от исполнения всех религиозных церемоний.

Как бы плохо ни относился к ней Ал, о разводе не могло быть и речи. Сесилия его жена и останется таковой до последнего своего вздоха.

А что, если он ее найдет?

Прошло всего три месяца с того дня, как она оставила его…

Нервы Сесилии были постоянно так напряжены, что от малейшего постороннего звука она подпрыгивала на месте.

Даже сейчас, поджидая сестру-хозяйку в ее уютном, уставленном книжными полками кабинете, она дрожала от страха, словно боялась, что ее должны отчитать за какой-нибудь проступок и прогнать из приюта. Измученная рыданиями, она не заметила, как в комнату вошли.

За ее спиной остановился Майк О'Коннор, старший садовник, с огромным букетом золотистых нарциссов. Пораженный зрелищем сгорбившейся на стуле Сесилии, зарывшейся лицом в ладони, он собрался было тихонько положить цветы на стол заведующей приютом и выйти, но в этот момент Сесилия подняла голову.

Вспыхнув до корней волос, она снова спрятала в ладони опухшее от слез лицо, стараясь подавить рвущиеся из груди рыдания. Плечи ее судорожно вздрагивали.

До этого они несколько раз обменивались ничего не значащими словами, но не больше. Майк всегда был застенчивым, немногословным человеком, а в присутствии этой красавицы и вовсе лишался дара речи. Сейчас он опустился перед ней на колени и неуклюже погладил ее по спине.