Рим, июнь 1944 года

Война еще продолжалась, но Италия дышала воздухом свободы уже шесть недель.

Босая и окровавленная, Сесилия Тортелли стремглав мчалась по обезображенным бомбежками улицам Рима. От шестнадцатилетней девушки трудно было ожидать такой скорости, поистине достойной олимпийского марафонца, но это был бег на выживание. Несчастную девочку безоблачное детство обошло стороной…

Сесилия неслась по безлюдным улицам. На ее прелестном личике темнели синяки и кровоподтеки, на груди под изорванным платьишком – царапины и шрамы, оставленные зубами насильника. Словно попутный ветер, гнал ее вперед выбрасываемый в кровь адреналин; от животного ужаса и всепоглощающего стыда она совсем не чувствовала боли.

Губы Сесилии лихорадочно шевелились в молитве – тем истовее, чем быстрее она бежала. Всего одиннадцать месяцев тому назад ее благословил сам папа римский, сразу после того как фугаска угодила в базилику Святого Лоренцо. Господь всемогущий! Сам папа возложил руки на ее голову! Кто бы мог подумать?

Сесилия свято верила, что именно благословение святейшего придавало ей сейчас силы вот так мчаться через весь город. Да и как иначе ей удалось бы мгновенно проскочить мимо проклятой всеми тюрьмы Форт-Брауселта? По пути она горячо молилась, чтобы мачеха Маручча позволила ей нагреть воды. Сесилии необходимо было смыть с себя омерзительные прикосновения похотливого развратника – американского солдата по имени Винченцо.

Уже далеко за полночь. Ей наверняка придется отведать папашиных свирепых кулаков. Что ж, она это заслужила… Господи, только бы Маручча разрешила вскипятить хотя бы немножечко воды, над которой вечно так тряслась! И немудрено – сейчас вода в гораздо большей цене, чем вино.

Ну совсем чуточку живительной влаги – лишь бы избавиться от липкого запаха этого отвратительного типа. Тогда можно было бы перетерпеть и мачеху со всеми ее ругательствами!

Как и большинство римлян, отец Сесилии ненавидел и презирал американцев, точно так же он ненавидел и презирал немцев. До сих пор на булыжниках рядом с их искалеченным бомбежками домом можно было разобрать красную надпись: «Нам не нужны ни немцы, ни американцы. Уходите домой!» На римских развалинах было много подобных призывов.

Сесилия крепче сжала кулачки: в одном – вещественное доказательство, по которому можно будет разыскать преступника, в другом – подарок для драгоценной мачехи: плитка шоколада.

Наконец показался обшарпанный дом с осыпающейся штукатуркой, где проживало семейство Сесилии. Приблизившись к нему, девушка перешла на шаг, а по шаткой лестнице поднималась и вовсе на цыпочках. Вдруг все уже спят и ей удастся проскользнуть незамеченной?

Тщетные надежды! Сесилию окликнули, она послушно вошла в слабо освещенную спальню и уставилась на затейливо украшенное распятие над кроватью.

– Пресвятая Богородица! – взвизгнула мачеха, как только Сесилия показалась в дверях. Женщина была беременна; отяжелевшая грудь возлежала на раздувшемся животе. – Что случилось? Что с тобой сделали? Платье изодрано… А туфли где?

Только теперь к глазам девушки подступили слезы. Хриплый звериный вопль, вырвавшийся из самой глубины ее души, заставил мачеху умолкнуть.

– Мерзавец! Бандюга! – взревел отец. – Кто он такой? Только скажи его имя, и я собственными руками порву ему глотку!

– Сперва помоги мне уложить ее в постель, потом сбегай за доктором и полицейским. А уж после можешь рвать ему глотку сколько вздумается. – Голос Маруччи звучал намного спокойнее.

Обычно Сесилия спала на старой кушетке в гостиной. Однако сейчас мачеха помогла ей забраться в собственную постель. Сжавшись в комочек и засунув кулаки между коленями, девушка затихла и лишь через минуту шевельнула непослушными губами:

– Воды… Умоляю, немного горячей воды.

– Пьетро! – командным тоном произнесла Маручча. – Хватай кувшин и вскипяти воды.

Застыв на месте, он смотрел на жену выпученными глазами.

– Ты слышал, что я сказала? Немедленно вскипяти воду для своей дочери!

Когда наконец Пьетро Тортелли пришел в себя и выскочил из спальни, Маручча склонилась над девушкой и, гладя горячий лоб, негромко заворковала:

– Бедняжка! Какое счастье, что твоя матушка не дожила до этой минуты…

Сжав кулаки еще сильнее, Сесилия закусила губу. Да как она смеет упоминать несчастную мамочку! Беспомощная, страдающая от невыносимой боли, мама еще не успела умереть, как отец привел в дом эту ведьму.

В спальню вернулся Пьетро Тортелли с кувшином горячей воды в руках.

– Кто этот подлец? – снова спросил он, постукивая кулаком по столу.

– Убирайся отсюда, – велела Маручча. – Мужчине здесь не место. – Внезапно глаза мачехи радостно вспыхнули: она заметила уголок шоколадки «Херши». – Что это у тебя? Ну-ка, разожми кулак! Кому говорят? Немедленно разожми кулак!

Она подтянула к себе одну руку девушки, потом другую.

– Ну же, покажи, что ты спрятала.

– Нет! – Решительный тон падчерицы ошеломил женщину, и она выпустила руки Сесилии. – Первыми это должны увидеть полицейские.

Поведение мачехи удивило Сесилию. Она никак не ожидала, что Маручча станет безропотно оказывать ей помощь, да еще с лаской и вниманием, чего девушка никогда от нее не видела. Значит, помимо взаимной ненависти, обеих связывал первобытный ужас, свойственный всем без исключения женщинам, – ужас перед изнасилованием.

Вдруг весь кошмар произошедшего с ней дошел до сознания Сесилии, и ее затрясло в нервном ознобе. То, что они с Винченцо повстречались на площади Святого Петра, почему-то казалось самым ужасным.

Ранним вечером пятого июня Сесилия и ее закадычная подружка Анна влились в нескончаемый людской поток, текущий к площади Святого Петра, чтобы увидеть папу. А несколькими часами ранее в Рим вступил американский генерал Марк Кларк.

Клонящееся к горизонту солнце мягко освещало город ласковыми золотыми лучами, в воздухе, чистом и высоком, разносился колокольный звон.

В царящей вокруг обстановке торжества и всеобщей приподнятости девушки вместе с оказавшимися с ними рядом Винченцо и его приятелем, которого звали Марк, благоговейно опустились на колени перед наместником Иисуса Христа. Подруги недоуменно переглянулись: мало того, что эти парни совсем не были похожи на варваров и прирожденных убийц, как им внушали родители, они к тому же оказались католиками.

Молодые люди сразу обратили внимание на двух юных римлянок. А пребывающие в праздничном настроении девушки ответили на ухаживания двух американских солдат, обратившихся к ним – вот ведь чудо! – на итальянском. Иностранный акцент придавал им какую-то особую привлекательность.

– Война для вас закончилась, – улыбаясь, сказал Марк, повернувшись к Сесилии. – Чем думаете заняться?

– Если повезет, найду себе работу, – не долго думая ответила девушка.

Винченцо расхохотался:

– Подумать только! Настал долгожданный мир, а ей хочется не танцевать, а работать!

На помощь пришла верная Анна: – У нее ведь мачеха.

– Вот оно что, – с пониманием протянул Марк. – Ну хорошо, так чем же вы все-таки займетесь?

– Тем, что под руку подвернется, – ответила Сесилия.

Прощаясь с американцами, подружки получили в подарок по плитке шоколада «Херши» и договорились встретиться с новыми знакомыми на площади Святого Петра через два дня.

Сесилия отправилась домой, все время возвращаясь мыслями к Марку. Это немного сбивало ее с толку, потому что по всем меркам понравиться ей должен был Винченцо. Высокий, широкоплечий, с игриво поблескивающими глазами, он был намного привлекательнее своего друга. Марк производил впечатление очень серьезного, даже застенчивого человека. Он был еще выше Винченцо, но плечи у Марка были поуже, и он слегка сутулился. За очками в роговой оправе прятались грустные глаза, во взгляде затаилась боль, словно война навеки наложила отпечаток на его сердце. Голос негромкий, интонации мягкие. А вот Винченцо говорил с грубоватостью истинного южанина.