Краем глаза Ал увидел, как на палубу вышел майор Култер, и ему показалось, что тот с интересом смотрит в их сторону. Тогда он рывком дернул Сесилию к себе и громким шепотом велел:

– Пошли-ка в каюту, дорогая. Я тебя хочу.

Сесилия безмолвно повиновалась – он был ее мужем, иона его любила.

Импровизированное свадебное путешествие из Ресифи в Нью-Йорк длилось в общей сложности девять дней. Сесилия чувствовала, что Ала постоянно терзает какая-то внутренняя, с трудом подавляемая ярость. Надо будет как-нибудь улучить минутку, думала она, чтобы порасспросить его о родителях. Наверное, когда он был еще мальчишкой, Ала сильно обидели.

Черты его лица сковывало постоянное напряжение, что граничило с болезненной гримасой, и даже во сне Ал то и дело вздрагивал. Сесилия подолгу с неизбывной нежностью смотрела на спящего мужа. Кажется, все на свете отдала, только бы сделать так, чтобы он не испытывал страдания.

Вот и сейчас Сесилия полулежала рядом с ним. Как же чутко он спит! Ее рука сама собой поднялась, чтобы убрать волосы с его лба, но, каким бы легким ни было ее прикосновение, Ал мгновенно вскинулся на постели.

Убедившись, что это всего лишь Сесилия, он сказал, уставившись куда-то в пространство:

– Знаешь, отец сломал мне нос. Заявил, будто бы я увиваюсь за мачехой. – Он перевел дыхание и откинулся на подушку, глаза его теперь метали молнии. – А я ненавидел эту дрянь!

– Господи, как это все ужасно… – пробормотала Сесилия срывающимся голосом.

– Да уж, ужасно, – прорычал он. – Набросился на меня с молотком, целился прямо по лицу. – Указательным пальцем Ал провел по носу. – Теперь отца уже нет на свете, но воистину он сделал все, чтобы навсегда остаться в моей памяти.

Обеими руками Сесилия взяла мужа за голову и прислонила ее к своей груди. Долгое время она, не произнося ни слова, укачивала его, словно малого ребенка. Потом Ал встрепенулся, поцеловал ее. А потом они снова любили друг друга, и на сей раз он был на удивление нежен и ласков.

Сердце Сесилии разрывалось от жалости. Так она и думала: ему пришлось много страдать в прошлом. Что ж, в этом они очень похожи. У нее тоже была ненавистная мачеха, и если бы она была мужчиной, в ее душе царила бы такая же неразбериха, а может, и характер бы изменился, кто знает… Ее глаза затуманились. Ал хороший, он заслуживает счастья, заслуживает достойной женщины, и такой женщиной будет она, Сесилия. Да, она сделает все, чтобы быть ему хорошей женой. Она поможет ему, растопит его сердце, чего бы это ни стоило…

Ал так и заснул в ласковом кольце ее рук, а у нее вдруг стало спокойно на душе. Сейчас она любила его так, как только мать может любить своего ребенка.

…Вот и закончен медовый месяц, точнее, полумесяц, подошло к концу их плавание. Через несколько минут они высадятся на берег. Американский берег.

Показалась статуя Свободы. Молоденькая итальянка, иммигрантка, спасающаяся бегством из разоренного войной Рима, с благоговейным трепетом взирала на изваяние женщины с факелом в одной руке и табличкой с датой принятия Декларации независимости – в другой. Внушительные размеры статуи слово говорили о невообразимой мощи лежащей перед девушкой страны.

Сесилия склонила голову и молитвенно сложила руки.

Гордость и благодарность переполняли ее сердце.

Нет, никакая она не иммигрантка! Словно по мановению волшебной палочки она превратилась в самую настоящую американку.

Квартира сестры Ала располагалась на первом этаже многоквартирного дома на Спринг-стрит – одной из на редкость тихих улиц этого шумного, перенаселенного города.

Из рассказов Ала Сесилия знала, что в Нью-Йорке проживают более миллиона итальянцев, являясь самой многочисленной иноязычной группой населения. Это только укрепило ее принятое еще в Риме решение научиться правильно говорить по-английски.

В городе насчитывалось около тридцати семи так называемых итальянских кварталов, и Спринг-стрит была одной из самых тихих улочек.

Тридцатисемилетняя Тина Риццоли не работала с тех самых пор, как брату исполнилось одиннадцать. Ал зарабатывал на жизнь им обоим: сперва чистильщиком обуви, потом стал каменщиком, а когда началась война, вступил добровольцем в армию. В двадцать один год Тина прошла медицинское обследование и, услышав заключение главного врача, что у нее барахлит сердце, перестала выходить не только на работу, но и вообще из дома.

Пока Ал сражался за освобождение Италии, Тина все время просиживала у приемника в приятном обществе глуповатых героев радиопостановок. А поскольку она до умопомрачения обожала картофельные чипсы, пиво и кока-колу, ее самым непотребным образом разнесло, и она стала похожа на настоящую итальянскую матрону.

А тут вдруг является братец со своей новоиспеченной женушкой! Реакция Тины была ужасающей. Даже хорошо знающий характер сестры Ал не ожидал подобного.

– Ты осмелился привести в мой дом какую-то проходимку, которую повстречал на корабле? – тут же взорвалась Тина, как только Ал представил ей молодую жену. Заметив его недоуменный взгляд, она визгливо заверещала: – Ну, чего вылупился? Ждешь, что я ее облобызаю? Не бывать этому! Надо же, притащил какую-то… кхм… девицу, а она еще заявляет, что стала его законной женой! Какая наглость!

– Тина, перестань. – Ал воздел руки к небесам. – Позволь хотя бы объяснить…

– Нечего тут объяснять! – отчаянно жестикулируя, отрезала сестра. – Ты отнял у меня лучшие годы! – Указательными пальцами обеих рук она нацелилась ему в грудь. – Я отказалась от личного счастья, из-за тебя не вышла замуж за Луиджи Торальдо! А тебе будто бы и невдомек, миленький!

Она тяжело плюхнулась в обшарпанное кресло и, словно желая довести свое негодование до сведения соседей по дому, в полный голос закричала:

– Только подумайте, что учудил мой братец! Притащил в дом какую-то доходягу! Да у нее и бедер-то нет, ужас, да и только! – Немного сбавив тон, она поинтересовалась: – Надеюсь, у нее хоть подходящее приданое?

Совершенно сникшим голосом Ал ответил:

– Да какое там приданое…

Побледнев от сдерживаемой ярости, Сесилия поднялась со своего стула.

– Я устроюсь на работу. И иждивенкой не буду, – со спокойной уверенностью заявила она. Потом обвела взглядом запущенное помещение и добавила: – А начну с того, что наведу здесь порядок. Мне не привыкать работать уборщицей.

– Между прочим, она права, Тина, здесь действительно ужасно грязно, даже воздух какой-то затхлый. Ладно, малышка, пойдем, я покажу тебе спальню и все остальное.

Особо показывать было нечего. Квартира состояла из двух небольших комнат и кухни. Ванная комната располагалась в конце коридора.

Исторгая из своей обширной груди жалобные стоны, Тина отказалась в их пользу от своей спальни и согласилась перебраться в гостиную. Когда же Сесилия смиренным тоном предложила Алу подыскать для них какую-нибудь отдельную квартирку, пусть даже совсем крохотную, он решительно сжал губы, продемонстрировав свои ямочки на щеках, и влепил ей пощечину. Да такую сильную, что Сесилия упала на кровать.

Дальнейшие мысли о том, чтобы сменить место жительства, отпали у нее сами собой.

Зима выдалась ужасающе холодной, сродни гостеприимству Тины. За окнами завывал ледяной ветер, проникавший даже сквозь крысиные норы в полу. Снежные вихри носились по улицам, наметая огромные сугробы.

Что ж, думала как-то Сесилия, раз уж придется жить в этой квартире, то нужно по крайней мере заделать крысиные норы, а на это понадобятся те деньги, что она привезла с собой. Однако энергичные поиски не привели к желаемому результату – денег не было. «Тина купила недавно новый радиоприемник, – вспомнила Сесилия, – значит, это была покупка, сделанная за мой счет…»

Ал получил пособие по нетрудоспособности, ибо доктора в комиссии полагали, что он еще слишком слаб, чтобы приступить к нормальной работе.