— Поймите меня правильно, мисс Лэнгстафф, — сказал Джон. — Я не злой человек, нет! Я прошел большой путь, а Клей пойдет еще дальше. Но я знаю свой стиль. Вы по какой-то причине покинули Луисвилл и много лет жили далеко отсюда. Какие бы проблемы ни ожидали вас в Нью-Йорке, наверняка он больше соответствует вашему стилю, чем наш замечательный городок. То, что вы ищете, возможно, находится вовсе не здесь. — И Джон вышел из комнаты, сопровождаемый Мэри-Элис и Ча-Ча.

Шелби сидела неподвижно. «Хитрый старый козел!» — подумала она. А ведь не исключено, что он прав. Наверное, она действительно не принадлежит Луисвиллу. Но и Нью-Йорк не устраивал ее до конца. Так где же ее место? Неожиданно Шелби почувствовала себя усталой и одинокой.

Теплая рука нежно коснулась ее плеч. Шелби подняла глаза.

— С тобой все в порядке? — тихо спросил Клей. В его задумчивом взгляде Шелби разглядела сочувствие, словно он понимал ее смятение.

— Конечно, только немного болит голова.

Клей сел рядом.

— Я хочу извиниться за то, что наш разговор обернулся очередным предложением по поводу земли, — сказал Клей. — Сейчас не время, но мой отец… он хотел как лучше.

— Он здорово поддел меня.

— Нет, — помотал головой Клей. — Он думает, что поддел меня, но и это не так.

Три недели назад, встретив Клея Траска в конторе Брайана, Шелби думала, что поняла, что представляет из себя этот человек. Теперь она не была так уж уверена в этом. Возможно, она была несправедлива к Клею. Быть «золотым мальчиком» не так уж легко. Любая медаль имеет обратную сторону. Постоянные надежды окружающих вполне способны заманить в ловушку. Клей был похож на человека, научившегося мыслить самостоятельно, но Шелби понимала, что за каждое решение он расплачивается собственными чувствами.

— Если бы только наши близкие видели нас такими, какими мы видим себя сами, — сказала Шелби. — Дезире всегда хотела, чтобы я вела себя как настоящая леди, но я никогда не была скромным послушным ребенком. И никогда не соответствовала ее стандартам хороших манер. Помню, когда мы смотрели по телевизору бракосочетание принца Чарльза с леди Дианой, бабушка вдруг выкрикнула, глядя, как невеста идет к алтарю: «Держись прямо!»

Клей рассмеялся.

— Мне хотелось бы познакомиться с нею поближе!

— Забавно, но после стольких лет я чувствую себя так, словно только сейчас начинаю узнавать бабушку. Упущенная в молодости возможность стать счастливой сделала ее на всю жизнь печальной и одинокой.

Клей обнял Шелби и сжал ее плечи, желая приободрить, но жест, как всегда, имел двойной смысл: близость его тела вызывала у Шелби приятное ощущение силы его мускулов. Здесь, в этом богатом доме, лишенном индивидуальности, в окружении людей, которые любят, но не понимают его, Клей казался Шелби таким же одиноким, как она сама. Ей так хотелось словом… или прикосновением проложить мостик между их одиночествами.

Шелби потерла то место, куда ее ударил неизвестный.

— Моя голова еще слишком слаба для занятий самоанализом, — сказала она. — Я хотела бы прилечь.

Клей кивнул. Он отвел ее в комнату для гостей, отделанную в серых и лиловых тонах.

— Я распоряжусь, чтобы обед принесли тебе в комнату, — сказал Клей, догадавшись, что Шелби явно не расположена сейчас очутиться снова в кругу его семьи.

Шелби без сил опустилась на огромную кровать с пологом. Оглядевшись, она отметила про себя, как сильно отличались эти покои от ее обшарпанной спальни в доме Дезире. Все детали интерьера были идеально подобраны друг к другу. На покрывале — тот же узор, что и на портьерах, одеяло было того же цвета, что и фон драпировок. Комната была новой, чистой, но выглядела так, словно с вещей забыли снять пластиковую упаковку.

Несмотря на блестящую отделку, Шелби предпочла бы спальню в доме Дезире. Конечно, одна из ножек дубового бюро была подперта телефонной книгой, а на деревянном полу виднелись пятна от химикатов, пролитых Шелби когда-то давно, когда она увлекалась обесцвечиванием волос, но зато у комнаты была своя индивидуальность. Дезире сама связала розовое покрывало, и несколько подушек, лежавших на кровати, были украшены ее вышивкой.

Ребенком Шелби не придавала значения таким вещам, но сейчас у нее перехватывало горло, когда она думала, сколько сил потратила Дезире на это покрывало. Засыпая, Шелби подумала, что, конечно, ее комнате не повредил бы слой новой краски.

Она проснулась, когда Мейпс принес еду. Дворецкий сказал, что, поужинав, Шелби может выставить поднос за дверь, если не хочет, чтобы ее беспокоили. У Шелби сложилось впечатление, что Мейпс считает ее… недостаточно светской дамой.

Что ж, черт побери, она и сама сомневалась, что находится на месте среди всей этой роскоши, но скоро у нее будут деньги, чтобы за все заплатить. Ирония судьбы состояла в том, что деньги принесут ей возможность жить, где захочется, но где, где оно, это место? Может, это Нью-Йорк с его безжалостной гонкой? Или Луисвилл, город, где прошлое так болезненно вторгается в настоящее?

Шелби не знала, но сейчас этот вопрос волновал ее гораздо больше, чем когда она приехала в Луисвилл. Клей заставил ее задуматься об этом. Он так хорошо чувствовал себя здесь, и неважно, что семья постоянно донимала его своими надеждами, зато у него была эта самая семья. А у Шелби ее не было.

Шелби распаковала сумку. Она успела забыть о том, что Клей уложил сюда ее черную кружевную пижаму, и вспомнила об этом, только когда увидела ее.

Почему он это сделал? Пижама была такой прозрачной, такой интимной! Может быть, он сделал свой выбор, представив в воображении, как соблазнительно будет выглядеть в ней Шелби? Несколько раз, что Шелби побывала в его объятиях, она чувствовала, что в последний момент Клей сдерживает себя. Ей казалось, он делает это потому, что считает ее прежде всего журналисткой и только потом — женщиной. Но пижама ставила под сомнение это умозаключение.

Клей достаточно ясно показал ей направление своих мыслей. Она быстро разделась и надела на себя прохладную прозрачную рубашку. Ткань приятно скользила по телу Шелби. Затем она надела черные кружевные штанишки.

В комнате для гостей висело большое зеркало. Шелби медленно повернулась, чтобы взглянуть на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела вовсе не журналистка, озабоченная поиском персонажей для своих острых статей. В зеркале отражалась молодая красивая женщина.

Стук в дверь испугал ее. Но затем Шелби вспомнила, что должна была выставить наружу поднос. Она быстро схватила тоненький халатик, который Клей тоже упаковал в сумку. Не годится показываться Мейпсу в одном нижнем белье.

— Извиняюсь, — сказала Шелби, приоткрывая дверь.

— За что извиняешься? — вежливо поинтересовался Клей.

Удивленная, Шелби едва смогла выдавить:

— Я забыла выставить за дверь поднос. Я… была не слишком голодна.

Клей жадно пожирал глазами кудрявые волосы Шелби и халатик, облегавший ее гибкую фигуру. Через тонкую ткань проступали черные кружева. Оба знали, что ночная рубашка, которая осталась лежать на дне сумки, была длинной и в цветочек. Шелби сделала свой выбор. И Клей оценил это.

Шелби плотнее запахнула халатик, но это оказалось плохой защитой от жадного взгляда Клея.

Взяв поднос, он выставил его за дверь. Теперь их наверняка никто не побеспокоит.

— Я пришел посмотреть, хорошо ли ты чувствуешь себя тут, — сказал Клей. Она молчала, и он поспешно добавил: — Если хочешь, я могу уйти. Ты выглядишь усталой.

На самом деле Шелби чувствовала себя более бодрой, чем все последние дни. Однако к ее приятному возбуждению странным образом примешивался страх. Она хотела Клея, но это было неразумно, потому что Шелби не знала, как он относится к ней на самом деле. Она принадлежала к тому типу женщин, которые, однажды попав в объятия мужчины, затем полностью зависят от него и физически, и эмоционально. Сердце ее было открыто. Но слишком трудно было догадаться о том, что испытывает Клей.